The Atlantic: Множество «Филипов Ротов»
Правда ли, что знаменитого автора больше знают как персонаж, чем как писателя?
В классическом рассказе «Борхес и я» — он короткий, всего на страницу — Хорхе Луис Борхес, аргентинский писатель, загадывает читателю загадку: как отличить Борхеса-человека, живого, дышащего, от вымышленного щеголя, лирического героя его произведений? И пусть они сходятся во вкусах и привычках, все же «болезненной страстью к подтасовкам и преувеличениям» отличается тот, «другой», пишет Борхес.
В конце концов, заключает Борхес, человек смертен, и останется жить эта писательская проекция личности. «Не знаю, кто из нас обоих пишет эту страницу», — признается он.
Порой эта диковинная дилемма — разобраться, где личность автора, а где тот надменный двойник, которого он создает на страницах книги — приходит на ум, когда читаешь «Как я получил Нобелевскую премию» (How I Won a Nobel Prize) Джулиуса Таранто. Этот роман — искрометная и непочтительная сатира на так называемую «культуру отмены», показные добродетели и лицемерие начала XXI века; действие романа разворачивается главным образом в кампусе Института Рубина, выдуманного высшего учебного заведения, где работают интеллектуально одаренные, но нравственно небезупречные преподаватели, которых выставили с прежних мест работы; в Рубине им позволено беспрепятственно продолжать научную деятельность и предаваться одиозным привычкам.
Сюда-то и прибывает юная Хелен, талантливый физик, вместе с мужем Хью: этот ни во что не верит, но усиленно демонстрирует, насколько он «воук» . Хелен приехала продолжить исследования сверхпроводников, которыми занималась вместе с научным руководителем, Перри Смутом: его изгнали из Корнелла за нарушение университетского кодекса этики (т.е. за то, что он переспал со студенткой). Смут, несомненно, гений, пишет Таранто, «но во всем, что касается секса, он такой же болван, как и все». Хелен повинна только в одном: она не бросила науку и вынужденно последовала за научным руководителем в одно-единственное сомнительное учреждение, готовое взять его на работу.
В этом либертарианском раю — противники окрестили его «Островом изнасилования» — есть корпус, названный в честь Уильяма Ф. Бакли-младшего , здесь разгуливает на свободе Ар Келли , в центре кампуса высится фаллоподобная башня под названием «Вклад».
А на 50-й странице — удивительный поворот сюжета — появляется Филип Рот.
То есть не собственной персоной — героя Таранто зовут Леопольд Ленз — но прототипом для этого персонажа послужил Рот, и это настолько очевидно, что, пожалуй, не стоило изобретать великого американского еврейского писателя из параллельной вселенной: Ленз защищает веру в литературный канон; Ленз был последователем, а потом и соперником Сола Беллоу; Ленз предпочел Верхнему Вест-Сайду пейзажи более буколические; Ленз так и не получил Нобелевскую премию; Ленз, славившийся сладострастием, ухлестывал за некогда популярными актрисами (в реальной жизни за Клэр Блум, в романе Таранто — за Голди Хоун и Кэтлин Тернер).
И хотя Ленз, как Хорхе Луис Борхес, старается отличать Лео-человека от Леопольда, прославленного автора, о ком Хелен знает лишь, что он знаменитость («Эти двое — разные люди и никогда не встречались», говорит Ленз), Таранто не смущает, что их могут и перепутать. В образе Ленза он создает карикатуру на Рота («писателя, сатирика, бунтаря», по определению Таранто) с единственной целью: отправить его сражаться в нынешних культурных войнах.
Закрадывается подозрение, что Таранто до сих пор оплакивает утрату — ему не хватает и едкого остроумия Рота, и праведного гнева, ему хотелось бы, чтобы тот был жив и клеймил миллениалов и представителей поколения Z, которые, по мнению Ленза, сделали идеологию «воук» своей теологией. Подобно тому, как Рот бичевал ханжество и лицемерие послевоенной Америки — с его яростью по сей день не сравнится ничто — Таранто в образе Ленза создал Рота-голема, чтобы тот произнес то, что, по мнению автора, сказал бы сам Рот о теперешних обидчивых пуританах. «Объявляют себя «воук» и считают, что спасены», — язвит Ленз, добавляя, что у нынешней молодежи «религия все же есть, и это религия толпы».
ВСТРЕЧАЯ ЛЕОПОЛЬДА ЛЕНЗА на страницах романа Таранто, читатель не может избавиться от дежа вю, потому что Ленз похож не только на Рота, но и на многих других персонажей, его двойников: этот типаж растиражирован в современной поп-культуре ничуть не менее, чем, скажем, образ Эрнеста Хемингуэя, Дж. Д. Сэлинджера или Эмили Дикинсон. Таранто, быть может, последний, кто выдумал двойника Филипа Рота, но далеко не первый (даже при жизни Рота Джон Апдайк в трилогии о писателе-невротике, американском еврее, вывел образ некоего Генри Бека, явно смахивавшего на Рота ).
Последние годы явили нам множество Ротов: едва ли не половина романа «Асимметрия» (2018), блистательного, глубокого и вроде бы даже оригинального произведения Лизы Холлидей, посвящена роману молодой писательницы с пожилым литератором, остроумным и эрудированным Эзрой Блейзером: с Ротом их сближают не только подробности биографии, но даже почтовый индекс, любовь к бейсболу, музыкальные вкусы (например, Габриэль Форе), телесные недуги, тяга смешивать правду с вымыслом — «начнем с того, что писатель не без причины отверг эти категории», говорит он.
В фильме «Послушай, Филип» (2014) режиссера Алекса Росса Перри — кстати, шрифт и для титров, и для афиши был позаимствован с обложек книг Рота, выходивших в 1960-е и 1970-е — Рот послужил прообразом и для антигероя, озлобленного молодого писателя Филипа Льюиса Фридмана (его сыграл Джейсон Шварцман), и для его самозваного наставника, стареющего литературного льва Айка Циммермана (эту роль исполнил Джонатан Прайс): он советует Фридману удалиться от соблазнов большого города, вести уединенный образ жизни и думать в первую очередь о своих интересах, тем самым храня верность искусству.
Дух Рота вдохновил образ молодого писателя Натаниэла П., заглавного героя романа Адель Уолдман «Любовные связи Натаниэла П.» . Роман Рота «Она была такая хорошая» и репутация самого автора послужили символами одной из серий телесериала «Девчонки» Лины Данэм, где речь идет о том, что знаменитый писатель не раз оказывался замешан в скандалах, связанных с сексуальным насилием. Рот — закадровый персонаж в последнем сезоне «Удивительной миссис Мейзел»: Мидж Мейзел обручилась с Ротом, но потом разорвала помолвку, поскольку ему, по ее словам, не удавалось ее рассмешить.
Но еще до того, как другие авторы создали собственных Ротов, существовали и те Роты, которых придумал сам Рот. Натан Цукерман, в биографии которого, точно в кривом зеркале, отражается творческий путь Рота, появляется в девяти произведениях последнего: вначале он дерзкий молодой автор, который бесстыдно оскорбляет возмущенный еврейский и литературный истеблишмент, в конце — пожилой государственный деятель, оплакивающий утрату силы как писательской, так и мужской. И на пике самомифологизации Рот, точно мало ему Цукермана, придумывает персонажа по имени Филип Рот, из-за которого в романах «Обман» и «По наследству» грань между автобиографией и аутоэротизмом размывается еще больше. Пожалуй, примечательнее всего в этом смысле роман «Операция «Шейлок» (1993): в нем автор появляется в образе самого себя и обнаруживает, что некий двойник в Израиле выдает себя за Филипа Рота — в ту пору как раз идет судебный процесс над Иваном Демьянюком. «…борьба Рота с «Ротом» могла беспрепятственно бушевать вплоть до катастрофического финала» , — пишет о «Ротах» Рот.
Возможно, Рот создал этих альтернативных «Ротов» из соображений самозащиты — самому написать биографию, пока жив, опередив и обезоружив критиков, — однако тем самым он невольно предложил себя прочим авторам в качестве персонажа: бери да пиши.
НЕСОМНЕННО, В ЭТОМ РОТЕ, в этом образчике нагловатого, беспардонного правдоруба, блистательного мыслителя, остроумца с ненасытными интеллектуальными и сексуальными аппетитами есть нечто такое, что не устареет. Его юмор, дерзость, бесстрашие и готовность задевать чужие чувства были настолько присущи второй половине XX века и настолько, увы, редки ныне, что, пожалуй, многие, не исключая Таранто, не прочь его воскресить.
И все-таки, невзирая на мнимое изобилие этих беллетризированных Филипов Ротов, сейчас, через пять лет после смерти писателя , стоит задаться вопросом, не затмили ли они подлинные произведения Рота, соответствуют ли они его представлению о себе. Если не брать в расчет курсы лекций по еврейско-американскому роману XX века и кое-какие рассказы (ранние, юмористические) в школьных антологиях, действительно ли вклад Рота в литературу бессмертен настолько же, насколько созданный им образ писателя?
Какое-то время казалось, что он уподобился Э. И. Лоноффу, стареющему литератору, персонажу романа «Призрак писателя», одного из первых произведений о Натане Цукермане, героической личности, «значившей очень много для начитанных американцев» и «сумевшей сказать что-то новое и душераздирающее гоям о евреях и евреям о них самих» . И все-таки ближе к концу жизни Рот словно бы стал одним из тех, о ком написал в романе «Призрак уходит», последнем из цикла о Натане Цукермане — одним из тех, кто «уже не те». Да, это голос поколения, но утративший популярность.
Нобелевскую премию Рот так и не получил — Джон Апдайк и Лиза Холлидей то ли милостиво, то ли жестоко пожаловали ее ему в «Бека обложили» и «Асимметрии». Экранизации лучших его романов, мрачные и чересчур серьезные, не оправдали надежд, лишили первоисточники (ту же «Американскую пастораль») присущей им глубины. И все-таки Рот, бесспорно, занял прочное место в литературном каноне — в том числе благодаря исчерпывающей биографии, опубликованной в 2021 году.
А затем — поворот сюжета, достойный и эпизода из романа Рота, и реплики из книги Таранто, — Блейк Бейли, биограф, которого Рот выбрал лично, в книге «Биография Филипа Рота» (Philip Roth: Biography) написал о якобы совершенных писателем развратных действиях, в результате чего издательство W. W. Norton отказалось от книги. Впоследствии ее выпустило издательство Skyhorse Publishing, известное книгами, которые впору бы писать сотрудникам Института Рубина — и «Кстати ни о чем» Вуди Аллена, и «Настоящий Энтони Фаучи» Роберта Ф. Кеннеди-младшего.
Скандал вокруг публикации, отказа от публикации и последующей публикации биографии в другом издательстве лишь подтвердил предвзятое мнение, сложившееся у критиков Рота, учитывая, что в эпоху #MeToo к автору «Груди» и «Случая Портного» и без того относились с подозрением из-за того, как бесстыдно и скабрёзно он описывал секс. Некогда эти же описания превозносили за честность, теперь же их считают либо избыточной откровенностью (такое даже читать неловко!), либо отъявленной мизогинией. В отрыве от исторического контекста обличительные тирады Рота — бичующие, скажем, еврейских матушек или политкорректность, — кажутся всего-навсего беспардонной болтологией. Выбор биографа явно подпортил репутацию уже покойному Роту — все равно что прокатиться на самолете Джеффри Эпштейна — и лишь укрепил его реноме в качестве карикатуры на самого себя, развратника и самовлюбленного эгоиста.
Ныне писателя в некотором смысле перевели в виртуальный филиал Института Рубина из романа Таранто: Рота представляют то дерзким гением, способным разоблачить общественное лицемерие, то одиозным сатиром, продуктом ушедшей эпохи, то воплощением либерального лицемерия: распекает других за то, что они не соответствуют идеалам, до которых не дотягивает и сам Рот. Как к нему ни относись, то, что писателя, который вел достаточно замкнутый образ жизни — Рот почти не давал интервью, не устраивал публичных чтений и подписывал книги лишь тому книготорговцу, который ставил столик у входа в кулинарию «Забар» — знают больше не по его произведениям, а по созданному им образу, не иначе как жестокая насмешка судьбы.
«Нет, судьба человека не предопределяется его характером; судьба — это шутка, которую жизнь человека рано или поздно сыграет с его же характером» , — писал Рот в «Операции «Шейлок». Хотя, если честно, я уже не помню, кто из Ротов это сказал.
Адам Лэнгер — выпускающий редактор газеты Forward. Недавно у него вышел роман Cyclorama.
Оригинальная публикация: The Multiplying “Philip Roths”
Филип Рот, жизнь после смерти
Архив Филипа Рота
