ПАВЕЛ ЖУРАВЕЛЬ
Медвежьи углы: Сборник рассказов
Киев: Оптима, 2017. — 113 с.

Для языка этих рассказов, частично публиковавшихся ранее в «Букнике» и «Лехаиме», характерно сочетание идишизмов (леках), украинизмов (пошесть, клаптик) и дворово‑приблатненной лексики (клубня, шкары, саечка за испуг), а в топографии преобладает крымско‑киевско‑московский колорит (упоминаются населенный крымскими татарами город у моря, явно не Аральского, киевские микрорайон Татарка и кинотеатр им. Чапаева, а также Красная Пресня и цирк под руководством Юрия Никулина). Но в легко опознаваемых культурно‑пространственных координатах читателя ожидает один сюрприз за другим.

То прямо из стенного шкафа в собственной квартире попадаешь в трамвай, увозящий тебя по маршруту детских воспоминаний («Домашний трамвай»). То поиски старой партизанской землянки приводят туристов в заколдованный лес, из которого мало кому удается выйти живым («Рейд»). То двум юным любителям бега трусцой, проживающим в географически неблизких странах, удается общаться через забор, помогающий преодолевать границы, расстояния и языковые барьеры («Пробежки»).

У персонажей многих рассказов всегда что‑нибудь не так. У кого‑то вещи в карманах брюк начинают жить независимой от владельцев жизнью («Искарманные боги»). А у кого‑то тем же самым занимаются отдельные части тела. Вот добрая нога Виктории Константиновны («Женские истории») переводит старушек через дорогу, тогда как злая гоняет голубей. У Ефрема же («Рука у моря») левая рука вороватая, а правая хулиганистая (хулиганистую даже приходится хранить в запечатанной винной бутыли, чтоб не слишком буйствовала).

А некоторые персонажи наделены способностью менять облик, свой либо чужой. В рассказе «Кобель» дети при отцовском прикосновении превращаются в минералы, растения или животных. В рассказе «Яблоко» искусство перевоплощения — семейная традиция: в кризисные минуты во имя спасения жизни и/или чести прапрадед повествователя Гедалия оборачивался огнедышащим драконом, тетя Циля — серой цаплей, а двоюродная бабушка Малка — кошкой; сам же повествователь в нашу малогероическую эпоху, в будничных обстоятельствах, становится всего‑навсего яблоком, да к тому же без какой‑либо конкретной цели.

В рассказе «Шварцвальд» один водитель маршрутки прямо в рабочее время перевоплощается в волка, а другой — в дерево. В «Медвежьих углах», давших название всему сборнику, изображен «Борька Пинчук — псоголовец по происхождению и походный приятель. Он редко превращался в животное во время похода, только однажды, лет десять назад, расслабился и дня три бегал в зверином обличии без перерыва, пришлось даже две дневки подряд устроить и один день ночью по реке плыть».

Не то чтобы все оборотни в рассказах Журавля оказывались евреями (и далеко не все евреи оказываются оборотнями). Но практически всем его персонажам свойственна некая сущностная инаковость, отличающая их от остальных и сближающая с себе подобными. Примечательно, что инаковость эта не делает героев ни несчастными, ни изгоями. Едва ли не каждый рассказ заканчивается хорошо. У одной дамы из «Женских историй» зубы растут как волосы, так что приходится подправлять их напильником, но она тем не менее сумела найти себе мужа и живет с ним счастливо. Двойники, которых люди по ошибке принимают друг за друга, заводят дружбу и начинают вместе ходить в кино («Спинной двойник»). Молодой человек, переодевающийся покойной бабушкой в качестве средства по изживанию травмы от потери этой бабушки («Внук»), на митинге в честь 99‑летия октябрьской революции встречает девушку, переодевающуюся покойным дедушкой, — ну кто осмелится отрицать, что тут замешана сама судьба?

Прошлое тоже норовит повернуться неожиданно позитивной стороной. В «Рыжем рассказе», например, «Пушкин доколачивал Дантеса у Черной речки, Мартынов все время промахивался в мерзко хихикающего Лермонтова, Куприн завязал с питьем, а Цветаева жила себе и жила и чаи гоняла в Тарусе со стареющим Мандельштамом». А рассказ «Медвежьи углы», где все действующие лица — простые постсоветские перевертыши, и вообще завершается чем‑то вроде идиллии: «Затопотали молодые кентавры, заплескались возле мыска тритоны, большая седая собака вынырнула из темноты с охапкой дров и бросила их в огонь. Огромный козлоногий Пан <он же женщина по имени Лиля> возле костра играл на дудке».

Заряд позитивных эмоций, нелишний в наши унылые времена, облечен автором в почти идеальную для сегодняшнего дня форму очень короткого и очень занимательного рассказа, не требующего от читателя длительной концентрации внимания и оттого впечатляющего гораздо сильнее, чем обычно. Если знакомиться с этими рассказами малыми дозами, желательно по одному в день и с раннего утра, светлое настроение на какой‑то срок обеспечено. Ну а там, как знать, вдруг и вправду для всевозможных шлимазлов нашего времени все в итоге кончится хорошо?