Революционные мемуары Глюкель фон Гамельн
Материал любезно предоставлен Mosaic
Воспоем хвалу знаменитым еврейкам: Саре, Ривке, Рахели, Лее и… Глюкель!
Что еще за Глюкель, слышу я удивленный голос. Хотя Глюкель фон Гамельн, или Гликель из Гамельна, хорошо известна сейчас, сама она не поняла бы, о ком идет речь. Она всегда называла себя традиционно Гликель бас реб Лейб (Гликл, дочь человека по имени Лейб), а после свадьбы — Гликель эйшес реб Хаим Гамель (Гликель, жена господина Хаима Гамеля), а еще позже, когда муж умер, — Гликель альмонес реб Хаим Гамель (Гликель, вдова господина Хаима Гамеля).
Но мы обойдемся и просто «Глюкель», потому что такое имя подходит этой набожной, образованной, состоятельной и богатой еврейской женщине больше, чем любая из его расширенных версий.
Глюкель родилась в немецком Гамбурге в 1645 году и умерла в 1724 году в Меце — тогда это был укрепленный город во французской провинции Лотарингия. Ее первый муж Хаим был из Гамельна — поэтому «Глюкель фон Гамельн».
В 1691 году Глюкель обмакнула перо в чернила и начала писать то, что потом станет ее мемуарами:
В глубоком горе, для облегчения сердца приступаю я к написанию этой книги в год от сотворения мира 5451 (1690–1691), да возвеселит нас поскорее Г‑сподь и да пошлет Он нам Своего Искупителя!.. Я начала писать ее, дорогие дети, после смерти вашего доброго отца в надежде отвлечься от забот, обрушившихся на меня. Много бессонных ночей провела я в тяжких муках волнения о том, что мы будто овцы без пастыря — ибо нет больше нашего верного пастыря. И я опасалась, что, сохрани Б‑г, не смогу противиться печальным мыслям .
Воспоминания начались со своего рода журнала или дневника, подобный которому ведут многие из нас, но превратились в нечто большее и совершенно удивительное: в рассказ о достижениях и страхах автора, содержащий советы и назидания детям, целую антологию фантастических историй и хронику еврейской жизни в Германии и Западной Европе в начале Нового времени. Мемуары Глюкель уникальны по крайней мере в одном отношении: не существует другого источника, который бы так детально описывал жизнь евреев или неевреев в одном конкретном географическом пространстве в ту историческую эпоху.
И по форме, и по содержанию воспоминания представляют собой если не уникальный, то уж точно революционный текст. Ранее, в XII–XIII веках, удивительный расцвет литературы на средневерхненемецком языке породил «Тристана» Готфрида Страсбургского, «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха и «Песнь о Нибелунгах»: эпические произведения о великих деяниях и рыцарях, которые их совершали, а также об их служении благородным и безупречным знатным дамам, о бесплодных поисках святого Грааля, о прелюбодеянии и предательстве. Средневековый английский аналог этих текстов — «Сэр Гавейн и Зеленый Рыцарь». Существовали и еврейские произведения в этом жанре на идише — «Дукус Горант» XIV века и «Бове‑Бух» XV века (последний стал самым популярным рыцарским романом на идише), а также исторические «жесты» об Александре Македонском на иврите.
Все эти сочинения, которые люди до сих пор читают для собственного удовольствия, а ученые изучают, позволяют нам проникнуть в такие же чужие для нас миры, как жизнь бушменов в пустыне Калахари; стиль их кажется странным и непривычным, как японские хайку. Мы много узнаем из них о том, как должен вести себя благородный рыцарь, о верховой езде и оружии и даже кое‑что о некоторых болезнях, например о проказе. Но мы почти ничего не узнаем из них о повседневной жизни в те неспокойные времена: о родовых муках, о советах, которые давали родители своим детям, о лекарствах, которыми обычно лечили легкие травмы и боли, о том, какие фрукты люди любили есть.
А мемуары Глюкель — просто сокровищница информации такого рода. Вот, например, о сговоре перед свадьбой:
Дочку Хану, да продлятся дни ее, мы обручили с сыном моего деверя, господина и учителя реб Авраама Сегаля благословенной памяти. Нравилось нам это или нет, но брак тот был заключен по воле Б‑жьей, потому что такова была воля моей свекрови, да покоится она с миром .
Есть там и рассуждения о вечном, например о том, почему праведный Г‑сподь позволяет нечестивым людям процветать, а богобоязненным — страдать:
Ведь хорошо известно, сколько несчастий, горестей и волнений претерпеваем мы, грешные, в этом бренном мире. И мы видим, сколько праведников страдают и живут в этом мире в великом несчастье. Но мы видим также, что множество злодеев живут в богатстве и удовольствии; сами они и их дети успешны, тогда как богобоязненный праведник и его дети, бедные создания, страдают невыносимо. И нам не дано понять, как такое возможно. Но Г‑сподь всемогущий — судия праведный. И я сказала себе, что это тоже тщетно, потому что пути Г‑сподни невозможно постичь или понять.
Своеобразный язык, на котором писала Глюкель, — это повседневный язык евреев Западной Европы. Его часто называют еврейско‑немецким (Judendeutsch), но лингвисты предпочитают называть его западными идишем — идишем, существовавшим в Западной и Центральной Европе, в отличие от того идиша, на котором говорили на востоке Европы, в Польше и Литве. Это был язык Майера Амшеля Ротшильда (1744–1812) — основателя династии финансистов, который заставлял своих работников вести бухгалтерские книги на западном идише (на этом языке писали еврейскими буквами, и шпионы конкурентов‑неевреев не могли их прочитать).
Этот идиш начал вымирать в Западной Европе после успешной кампании Мозеса Мендельсона (1729–1786), который убеждал немецких евреев говорить по‑немецки без «еврейского акцента». (В старом немецком языке существовал глагол mauscheln, «говорить с еврейским акцентом», и этот глагол происходит не от слова «мышь», а от имени Моше.) Сейчас на западном идише, идише Глюкель, не говорит почти никто. Что же до идиша, на котором говорили от Польши и восточнее, короче говоря, современного идиша, он процветал в Восточной Европе, пока большинство его носителей не погибли во время Холокоста; сейчас его сохраняют главным образом евреи‑ультраортодоксы и энтузиасты идиша всех мастей. Во времена Глюкель обе разновидности идиша были взаимопонимаемы, и она часто пишет о польских евреях, с которыми она была знакома и общалась. Евреев всей Европы, где бы они ни жили, объединяли религия и язык идиш.
Воспоминания Глюкель привлекали историков и лингвистов с 1896 года, когда их обнаружил ученый Давид Кауфман. Оригинал рукописи не сохранился, но сын и внук Глюкель переписали ее, и мемуары бережно передавались ее потомками из поколения в поколение. В 1910 году их перевела на немецкий язык праправнучка Глюкель, защитница прав женщин, писательница Берта Паппенгейм, а спустя три года — немецко‑еврейский ученый Альфред Фельхенфельд; последняя версия приобрела огромную популярность среди еврейских и нееврейских читателей и к 1923 году выдержала четыре издания. Позднее мемуары переводили на множество других языков, в том числе на иврит, современный идиш и английский (сокращенный перевод Марвина Ловенталя 1932 года).
Что же рассказывают нам мемуары о самой этой удивительной женщине? Она была скромной и предпочитала держаться в тени; поэтому о ней самой можно узнать не так много. Ее отец Лейб торговал бриллиантами; мать Бейле была его второй женой. Когда Глюкель было три года, евреев изгнали из Гамбурга и семья переехала в Альтону — сегодня это район Гамбурга, а тогда — соседний городок, находившийся под властью короля Дании. Среди немногих евреев, которым позднее разрешили вернуться в Гамбург, была и ее семья — это признак уважения, которым пользовался в городе Лейб.
Богатый и влиятельный еврей, один из первых допущенных в Гамбург после изгнания 1649 года, Лейб, по‑видимому, был необычно либеральным и щедрым в отношениях с дочерью. Она посещала хедер, традиционную еврейскую начальную школу, где раввин или учитель учили детей еврейскому алфавиту, давали им некоторое представление о Торе и Талмуде и пытались привить ученикам нравственные ценности.
Хотя хедер обычно считается учебным заведением для мальчиков, Турнянски заверяет, что во времена Глюкель не так уж странно было для состоятельных еврейских семей в Германии посылать туда не только сыновей, но и дочерей, если родителям казалось, что это подходит для девочки. Судя по тому, как впоследствии она вела дела, можно догадаться, что она была вполне двуязычной и даже добавила к идишу и немецкому немного французского.
Ее имя, образованное от немецкого слова Glück («счастье», «удача») — на идише «глик» — с уменьшительно‑ласкательным окончанием ‑ель, что‑то вроде «милая маленькая Глюк». Она добавляет, что и отец, и муж иногда называли ее Глюкхен, используя другой уменьшительно‑ласкательный суффикс. Все это дает основания предполагать, что ее любили.
В возрасте 12 лет ее обручили с Хаимом из Гамельна, и в 14 лет она вышла за него замуж — вполне обычное явление для той эпохи. У Хаима и Глюкель было 14 детей, один из которых умер в трехлетнем возрасте. (То, что остальные 13 детей выжили, свидетельствует о том, что они превосходно питались и имели доступ к качественной медицинской помощи, а также о еврейских ритуальных законах чистоты.) Вместе с мужем Глюкель занималась торговлей драгоценными камнями — она участвовала в семейном бизнесе не менее активно, чем муж, — и в конце концов они добились больших успехов. Их специализацией была купля‑продажа жемчугов, но супруги не отказывались и от других занятий (как, по ее словам, и все евреи).
После смерти любимого мужа Глюкель продолжила вести дела сама. Потом она вторично вышла замуж за Герца Леви и, по‑видимому, была счастлива, хотя Хаим навсегда остался любовью всей ее жизни. Герц умер после незаслуженного банкротства, но Глюкель в течение года оплатила его долги и добилась еще бóльших успехов в торговле драгоценными камнями, жемчугом и золотом.
Множество страниц в мемуарах посвящено организации браков детей. Глюкель не всегда одобряет их брачных партнеров — в конце концов, она еврейская мама, но об этом она не говорит никому, кроме своего дневника. В любом случае, как только дети вступают в брак, она редко возвращается к рассказам об их судьбе, а о внуках говорит и того меньше.
Что касается взгляда на жизнь в целом, то для Глюкель само собой разумеется, что жизнь зачастую — тернистый путь, но делать нечего, и приходится идти по нему:
Хотя наши мудрецы говорят, что лучше на свет не родиться, имея в виду, что людям приходится столько страдать в этом грешном мире, все же я благодарю Создателя и воздаю Ему хвалу за то, что Он меня сотворил, и молю Его взять меня под Свое святое покровительство .
Действительно, она жила в нелегкие времена — времена десятилетнего восстания Хмельницкого в Малороссии, отмеченного резней беззащитных евреев, и всемирных волнений, связанных с деятельностью лжемессии Шабтая Цви. Короче говоря, покоя евреям не было. Как известно, великий еврейский историк ХХ века Сало Барон отрицал то, что он называл «слезливой концепцией еврейской истории» — то есть непропорционально жалобное внимание к невзгодам и горестям, погромам и гонениям, преследовавшим еврейский народ в диаспоре. И все же невозможно отрицать, что на долю евреев во времена Глюкель выпало немало страданий.
Но она сама примечательно мало пишет о таких вещах, практически походя упоминая, например, об изгнании ее семьи из Гамбурга. Конечно, иноверцы иногда пытались обмануть ее отца и мужа — она никогда не называет их гоим, предпочитая слова «необрезанные» и «не сыны Израиля», — так и евреи тоже, о чем она аккуратно пишет. Сама Глюкель много путешествовала и, по‑видимому, не сталкивалась при этом с препятствиями или трудностями.
Когда Глюкель скончалась в возрасте 78 или 79 лет, община Меца увековечила ее память в общинной Memorbuch (памятной книге) словами, в которых ритуальные восхваления сочетаются с характерными упоминаниями о ее собственных талантах и достоинствах:
Да помянет Г‑сподь душу пожилой, уважаемой и благочестивой женщины Глюкель… матери семейства, мудрой женщины, занимавшейся торговлей драгоценными камнями, награжденной величайшими достоинствами, которая во все дни жизни вела себя как подобает праведной женщине и творила добро живым и мертвым. Слова ее были приятны людям, молилась она с большой набожностью и никогда не допускала суетной болтовни… Да вплетется душа ее в цепь жизни вместе с душами Авраама, Ицхака и Яакова, Сары, Ривки, Рахели и Леи. Аминь. Она скончалась и была похоронена во второй день Рош а‑Шана 5485 года [19 сентября 1724 года]. 
Оригинальная публикация: The Groundbreaking Memoirs of Glikl of Hamel
Разнообразие еврейской мысли на примере 18 классических текстов
Гертруд из Кенигсберга
