Beate and Serge Klarsfeld
Hunting the Truth. Memoirs of Beate and Serge Klarsfeld
Охота за правдой. Мемуары Беаты и Сержа Кларсфельд
Farrar, Straus and Giroux, 2018. — 464 p.
О том, что она даст пощечину канцлеру, Беата Кларсфельд твердила не одну неделю. Четвертью века ранее Курт Георг Кизингер служил в Министерстве просвещения и пропаганды Третьего рейха на посту заместителя начальника отдела пропаганды во Франции. А теперь он стал главой Германии, и то, что он занял такой пост, считала Кларсфельд, уже должно было вызвать скандал. 7 ноября 1968 года во время съезда возглавляемой Кизингером Христианско‑демократической партии Беата — ей в то время было 29 лет — прорвалась на сцену и ударила ошеломленного канцлера по лицу. «Ohrfeige für den Kanzler!» («Пощечина канцлеру!») — трубила возбужденная пресса.
«Звук этой пощечины услышал весь мир», как писала «Зюддойче цайтунг», и более впечатляющей сцены политического спектакля мир не видывал. Писатель и будущий лауреат Нобелевской премии Генрих Бёлль послал Беате букет цветов и написал в газете «Цайт», что Кизингер был одним из «тех нацистов из среднего класса, которые сумели не замарать рук и после 1945 года, презрев стыд, продожили участвовать в общественной жизни Германии». И добавил, что, обвиняя Кизингера, он сам и его собрат по писательскому цеху Гюнтер Грасс просто‑напросто «играли нелепую роль “совести нации”, рассчитанную на зрителя за рубежом». Он выразил надежду, что Беате Кларсфельд, напротив, удастся на самом деле изменить мнение самих немцев отностительно того, может ли бывший нацист возглавлять их правительство.
И эта надежда осуществилась. Вскоре выкрики «Кизингер — нацист» стали прерывать речи канцлера. А в сентябре 1969 года его партия проиграла выборы своим соперникам социал‑демократам. Пост канцлера занял Вилли Брандт, покинувший Германию, когда Гитлер пришел к власти. На следующий год Бранд опустится на колени перед памятником бойцам Варшавского гетто. Началась новая эра в истории Германии: теперь сводить счеты с нацистским прошлым стало не только допустимо, но и совершенно необходимо. И этим коренным изменением в общественной жизни Германия прежде всего обязана Беате Кларсфельд. За нападение на канцлера она получила четыре месяца условного срока — молчаливое признание, что ее пощечина имела под собой прочное нравственное основание.
Для Беаты и ее мужа Сержа эта пощечина стала началом полувековой активной политической деятельности, о которой они подробно рассказывают в своей книге мемуаров «Охота за правдой». Главы Беаты чередуются с главами Сержа, так что книга становится полным искренности диалогом. Кларсфельды — охотники за нацистами, они упорно добиваются привлечения к суду немецких и французских военных преступников. Кроме того, они проводят кампанию против антисемитизма в Восточной Европе и на Ближнем Востоке и за прекращение массового кровопролития в разных частях мира, от Бейрута до Сараево. В 2015 году Беата отправилась в Бурунди, чтобы выразить протест против этнических чисток в этой африканской стране. А уже через два года Кларсфельды активно выступают против выдвижения Марин Ле Пен на пост президента Франции. В последние годы их тревожит рост антисемитизма во Франции, где, по словам Беаты, «ненависть к Израилю стала настолько привычной, что в результате столь же привычной стала и ненависть к евреям».
Беата, урожденная Беата‑Августа Кюнцель, родилась в Берлине, в немецкой семье. Ее отец воевал на Восточном фронте. Зимой сорок первого года ему повезло — он заболел воспалением легких и в результате вернулся в Германию, где стал служить по финансовому военному ведомству. В 1943 году семья несколько месяцев жила в Лодзи в роскошном доме крестного отца Беаты, высокопоставленного нациста, причем о том, что живших по соседству польских евреев уничтожали, никто не упоминал. После падения Гитлера Кюнцели жили скудно, делили единственную комнату с еще одной женщиной и питались в основном картошкой и смальцем.
Родители Беаты, как она пишет, не извлекли урока из «эпохальных событий, которые пережили, не отдавая себе отчета в происходящем». «Они не были нацистами, — продолжает она, — но, как и все прочие, голосовали за Гитлера и не чувствовали себя в ответе за то, что творили нацисты во власти». В разговорах с соседями мать Беаты жаловалась, что война отняла у нее любымые предметы быта, но ни словом не выразила сочувствия пострадавшим, а уж тем более русским.
В двадцать один год Беата предпочитала Восточный Берлин Западному и в одиночку ездила туда по воскресеньям. «Город был темным и бедным, но меня влекло туда его неведомое прошлое», — пишет она. Неприкаянная, чужая для всех, Беата поняла, что хочет уехать из Германии. Она отправилась в Париж, где намеревалась устроиться прислугой, и там, на станции метро, встретила Сержа Кларсфельда: привлекательный молодой человек в костюме‑тройке попросил у нее номер телефона.
Серж, как она вскоре узнала, был евреем, чей отец погиб в Освенциме. В 1943 году, когда Кларсфельды укрывались в съемной квартире в Ницце, в дверь постучали гестаповцы, и отец Сержа им открыл. Восьмилетний Серж с матерью и сестрой, тесно прижавшись друг к другу, сидели в платяном шкафу. Гестаповцы обыскали квартиру и открыли шкаф, но не обнаружили их за перегородкой. «Прошло семьдесят лет, а я все еще слышу шорох одежды, скользящей по штанге для вешалок», — пишет Серж. Немцы ушли, уведя с собой отца Сержа: он убедил их, что отослал семью в деревню. Через много лет Серж узнал: в Освенциме отец ударил капо, за что его отправили в Фюрстенгрубе на угольные шахты, а это явно было смертным приговором. Не окажи отец открытого неповиновения капо, он мог бы и выжить. Неповиновению его сын предпочел хладнокровное и решительное судебное преследование нацистских убийц.
Серж побудил Беату с головой окунуться в новую реальность. «Ты должна внести в свою жизнь поэзию, воссоздать ее заново, проживать ее осознанно… — писал он ей. — Немного мужества, энергия, бодрость, единение с людьми — вот что нужно». Он рассказал ей о семье Шолль — их казнили за распространение антигитлеровских листовок в Мюнхене в 1943 году. Беате внезапно открылось, что «быть немцем после нацизма не только трудно, но и очень увлекательно». Ее вызов Кизингеру воплощал в себе новую идею: немцы ответственны за нацистское прошлое Германии. Они думали, что нацизм — это нечто, что с ними случилось, но на самом деле это то, что они сотворили своими руками. Иметь в своей истории нацистские преступления, убеждала Беата немцев, — это не только тяжкое бремя, но и волнующая (именно это слово она использовала) возможность открыть глаза навстречу правде.
После эпизода с Кизингером Беата стремительно расширяет свою кампанию против антисемитизма, включив в нее и страны Восточного блока. Пользуясь связями в Восточной Германии, она в августе 1970 года пробирается в Варшаву, приковывает себя к дереву на городской площади и раздает листовки, разоблачающие антисемитскую кампанию польского правительства — «избавление от евреев, все еще продолжающееся в Польше». На следующий год она отправляется в Чехословакию, где осуждает кампанию чешской компартии против «сионистских элементов». Подвергая себя еще большему риску, она выступает против преследования евреев в Советском Союзе. Семья Беаты опасается за ее жизнь — ведь двумя годами ранее агенты чешских спецслужб утопили члена Американского еврейского объединенного распределительного комитета «Джойнт». Поляки сразу же выслали Беату за пределы страны, но в Праге ей пришлось некоторое время провести в заключении. В конце концов ее переправили через австрийскую границу и запретили возвращаться.
Серж служил юристом в «Креди Лионне», но в 1970 году оставил службу и полностью посвятил себя работе над досье на нацистских военных преступников, которые продолжали жить в Германии, хотя французские суды уже вынесли им заочные приговоры. Главным среди таких преступников был Курт Лишка, глава французкого отделения гестапо по еврейским делам. Французский суд приговорил его к пожизненному заключению, но Лишка, в то время преуспевающий предприниматель, продолжал открыто жить в Кельне, и его имя фигурировало в телефонном справочнике. Беата и Серж начали выслеживать Лишку, снимали на кинопленку, как только он выходил из дома, и отснятый материал передавали тележурналистам. Поскольку бундестаг медлил с принятием закона, который позволил бы начать судебное преследование Лишки, судить его в Германии было невозможно. Тогда Кларсфельды попытались — безуспешно — похитить Лишку и переправить через границу во Францию. Однако в феврале 1975 года было окончательно ратифицировано франко‑германское соглашение, известное сейчас как закон Кларсфельда, после чего стало наконец возможным привлекать к суду нацистов, на руках которых была кровь французских евреев.
«Ты должна внести в свою жизнь поэзию, воссоздать ее заново, проживать ее осознанно… Немного мужества, энергия, бодрость, единение с людьми — вот что нужно».
В 1974 году в Кельне Беата ожидала суда за свои действия против Лишки в одной камере с Кристель Гийом, женой Гюнтера Гийома, восточногерманского агента, внедренного в правительство Брандта. В той же тюрьме отбывали наказание женщины из группы Баадера‑Майнхоф , которые в знак протеста учинили погром в своей камере, в то время как Кларсфельд и Гийом содержали свою в безупречном порядке. Беата и на этот раз получила условное наказание. А Голда Меир заявила, что «для Израиля и еврейского народа Беата Кларсфельд — “женщина несокрушимой отваги”, самое высокое звание в еврейской истории». Кларсфельды стали частыми гостями Израиля, иногда останавливаясь у Тедди Коллека в кибуце Далия.
Готовясь к суду над Лишкой и двумя другими видными нацистами, Серж собрал 11 томов документов об «окончательном решении еврейского вопроса» во Франции. Так как Лишка все еще не был арестован, Кларсфельды перебили окна в офисе Лишки, и к ним присоединились несколько студентов и переживший Освенцим раввин Даниэль Фари. Наконец в 1979 году начался судебный процесс, и в итоге Лишку приговорили к десяти годам заключения.
Самой громкой победой Беаты и Сержа стала экстрадиция Клауса Барби из Боливии в Германию, где он предстал перед судом. Барби — это тот самый «лионский мясник», который на посту начальника местного отделения гестапо пытал и убил множество заключенных, ломая им кости, травя собаками и применяя прочие варварские методы. Он также возглавил захват сиротского приюта в Изьё, откуда в 1944 году были депортированы в лагеря смерти сорок четыре еврейских ребенка; позже Серж написал книгу об этих юных жертвах — «Дети Изьё». Проведя тщательное расследование, Серж выяснил, что Барби жил в Боливии, в Ла‑Пасе, под именем Клауса Альтманна. На самом деле все это не было секретом для западных разведывательных служб, однако они отнюдь не стремились привлечь Барби к суду: Служба контрразведки армии США помогла ему после войны бежать в Боливию, а немецкая разведка в шестидесятых годах использовала его как агента.
Годы упорных усилий Кларсфельдов увенчались успехом: в 1983 году Барби экстрадировали во Францию и через четыре года приговорили к пожизненному заключению за преступления против человечности. А в 1986 году вышел телевизионный фильм «Охотник за нацистами», в котором роль Беаты сыграла Фарра Фосетт.
Кларсфельды боролись и против оправдания режима Виши — такая тенденция набирала силу во Франции. Виши часто считали вынужденной уступкой нацизму, а президент Франсуа Миттеран выступал в защиту маршала Петена и даже ежегодно возлагал венок на его могилу. Серж Кларсфельд сделал невозможным столь терпимое отношение к главе вишистского правительства. В 2010 году он доказал, что именно Петен инициировал принятие антисемитского закона 1940 года. А о том, что облаву на еврейских детей Пьер Лаваль, второй человек в правительстве Виши, организовал по собственной инициативе, а вовсе не под давлением нацистов, было известно намного раньше. И только недавно президент Франсуа Олланд заявил, что заключение евреев в «Вель д’Ив» с последующей депортацией в лагеря смерти было «преступлением, совершенным во Франции и Францией». Серж Кларсфельд написал монументальный исторический труд «Французские дети Холокоста. Книга памяти», содержащий массу душераздирающих эпизодов, в которых фашистская полиция Виши убивает детей.
История Кларсфельдов особенно назидательна сейчас, когда политическая активность утратила четкость целей, продуманность тактики и находится в тупике. Они ставили перед собой ясные цели и безукоризненно выбирали методы, сочетая неутомимые изыскания с нелегальными и в высшей степени символическими акциями. Они утверждали, что немцы обязаны чувствовать свою вину за умалчивание нацистского прошлого Германии, и предлагали ясный путь, как эту вину загладить, а именно привлечь к суду нацистских военных преступников. При этом Беата и Серж никогда не поступались нравственными принципами: в отличие от многих немецких левых они с негодованием отвергали планы Советского Союза выступать против Государства Израиль, вооружая его арабских врагов. Немецкие леваки после покушения на их лидера Руди Дучке в 1968 году подпали под влияние террористов, таких как банда Баадера‑Майнхоф, отждествлявших капитализм и фашизм. Взрывы, угоны самолетов и прочие акты террора, включая похищение и убийство бизнесмена и бывшего унтерштурмфюрера СС Ганса‑Мартина Шлейера, обратило немцев против них. Эти кровавые акции достигли апогея в 1976 году, когда палестинские и немецкие террористы захватили самолет в аэропорту Энтеббе, отделили евреев от прочих пассажиров и взяли их в заложники. По злой иронии красные антифашисты вели себя в точности как нацисты.
Адвокатом Беаты Кларсфельд на суде за пощечину Кизингеру был Хорст Малер, один из основателей Фракции Красной армии. Ныне Малер — праворадикальный антисемит, отрицающий Холокост, и это вполне логичная трансформация, поскольку беспочвенные теории заговора крайне левых имеют много общего с правым национализмом. Беата и Серж, напротив, удостоены гражданства Израиля, так же как их сын Арно — он, продолжая труд родителей, добивается суда над Морисом Папоном за его участие в облаве на евреев в Бордо. Беата Кларсфельд была номинирована на Нобелевскую премию мира и выдвинута кандидатом в президенты Германии.
Пример Беаты и Сержа свидетельствует: Европа стоит перед неизбежным выбором. И левые, и правые заражены слепым национализмом и антисемитизмом, но вместе с тем люди готовы извлечь урок из прошлого и сохранить достоинство. Им не хватает лишь побудительного толчка, каким в 1968 году стал поступок Беаты Кларсфельд. Иногда, чтобы выразить нравственную позицию, нужна пощечина — вот только кому ее отвесить?
Легенда о невиновности
Всем городом
