Побег
Проживавший с 1933 по май 1940 года во Франции Лион Фейхтвангер дважды подвергался интернированию. О времени, проведенном в концентрационных лагерях в 1940 году, он написал книгу воспоминаний «Черт во Франции» (в первом издании книга вышла под названием «Недобрая Франция», в русском переводе — «Черт во Франции», Собр. сочинений, М., ГИХЛ, т. 6/1, 1990).
Книга состоит из трех частей; четвертая, только обозначенная — всего лишь заявка на часть. Из четырех составляющих ее абзацев три приведены ниже:
«Я написал эту четвертую часть книги, но опубликовать ее пока не могу. Люди, о которых я сообщил в ней, еще не в безопасности, и, если станет известно, чем они тогда занимались, это может повредить и им, и их делу.
Мне очень жаль, что я не могу опубликовать заключение моей книги. Ибо если в предыдущих частях ее я говорил о малодушии, о многих проявлениях трусости, душевной слабости, низости, то в этой, четвертой, я смог бы несравненно больше рассказать о мужестве и самопожертвовании.
Есть пять человек, которым я особенно обязан. Не будь их, мне трудно было бы преодолеть опасности и тяжкие испытания, выпавшие на мою долю в этой преисподней халатности и небрежности, в которую превратилась прекрасная Франция. Двух из этих пяти человек я назову. Это Б.‑В. Хюбш и Уайтстил Гастингс Шарп».
Хюбш и Шарп в 1941 году, в год издания книги, находились в Америке. Им, естественно, гитлеровцы не были опасны.
Марта Фейхтвангер, вдова писателя, в письме от 20 августа 1981 года издательству «Aufbau‑Verlag» сообщила: «Лион Фейхтвангер предполагал написать конец книги «Недобрая Франция», когда уже не будет никакой опасности для тех, кто остался в Европе. Однако эта опасность сохранялась значительно дольше, чем ожидали, и Л.Ф. занялся новыми планами и их исполнением».
Немецкое издание книги «Черт во Франции» вышло в 1982 году с воспоминаниями Марты Фейхтвангер о побеге писателя из Франции и Европы. Через сорок лет после побега его жена в послесловии к книге рассказала, как это было осуществлено.
Лишь из чувства долга, колеблясь, следует ли браться за перо, пишу я это послесловие. У чувства долга — множество проявлений.
Думаю, человек, прочитавший эту документальную книгу, вправе узнать, как закончился эпизод, являющийся частичкой современной истории.
И я решилась рассказать о том, что Л.Ф. по веским причинам вынужден был тогда промолчать. Многие травимые нацистами беженцы оставались еще на вражеской земле Франции Виши, которая кишела гитлеровскими агентами. Даже в Лиссабоне, ожидая возможности покинуть Европу, я находилась под угрозой быть схваченной. И таких, как я, было множество.
Благотворительные американские общества, деятельность которых в известной степени саботировалась иными враждебно настроенными к беженцам сотрудниками консульств США, пытались помочь приглашенным в Америку вырваться из третьего рейха и стран, захваченных им. В парижских кафе шепотом говорили о похищении депутатов Зеверинга и Брейтшейда, а также главного редактора газеты «Берлинер Тагеблат» Теодора Вольфа. Все трое погибли в нацистских лагерях . Пока же мы, находясь на американской земле — в консульстве, чувствовали себя в безопасности, не подозревая, что на виллу консула Хирама Бинхэма права экстерриториальности не распространяются. Я знала, что швейцарка‑домоправительница виллы, очень преданная своей семье особа, имела брата‑нациста. Горничная‑чешка предупредила меня об этом. Я старалась подкупить домоправительницу подарками. Но решающим в налаживании хороших отношений с ней было то, что я много вечеров замещала ее на кухне, чтобы она могла регулярно уходить в гости к своему брату, повару одного марсельского отеля. Подобные гротескные ситуации были тогда нередки, я пытаюсь сейчас вызвать их в моей памяти.
Я часто бывала в городе, ездила в разные консульства, пытаясь получить въездные или проездные визы. Пользовалась я только трамваем, этим пережитком старины, который страшно медленно тащился от остановки к остановке, но имел одно неоспоримое преимущество перед остальными видами транспорта — его пассажиры не представляли никакого интереса для всюду сующих свой нос вишийских шпиков. Однажды, едва я нашла себе место на площадке трамвая, кто‑то хлопнул меня сзади по плечу. Сердце мое остановилось, я решила, что меня сейчас схватят и арестуют. А это был всего лишь кондуктор, требующий плату за проезд.
На лесенках консульств, если везло и находилось местечко посидеть, встречались знакомые и друзья, собравшиеся в Марселе со всех концов Франции.
Среди них был выдающийся гейдельбергский статистик Эмиль Гумбель . Ему, пацифисту, принадлежит выражение «пал на поле бесчестья», за которое его избили студенты, а затем он был уволен с профессорской должности. Лео Лания приехал сюда вместе с Леонхардом Франком . Вальтера Меринга арестовали на улице Марселя, с уголовниками его в кандалах перебрасывали из лагеря в лагерь, пока наконец, после ходатайства Лиона и Бинхэма, он не был освобожден.
Далее организацией бегства Меринга из Франции занималась его деятельная и находчивая подруга Герта Паули. Бесконечные часы ждали мы приема — в зной, в пыли. Но все забывалось, едва лишь в руках оказывался спасительный документ.
Лион, которого Бинхэм выпускал из виллы только после захода солнца ненадолго, был погружен в третью часть своего романа «Иосиф», забывая положение, в котором мы находились, или, по крайней мере, не обращая на него никакого внимания. Бинхэм же часто впадал в безграничное отчаяние, подавленный своим бессилием — госдепартамент запретил ему выдавать визы людям, осаждавшим консульство.
Вспоминаю, как после побега из лагеря в Гурсе я под раскаленным солнцем встала в бесконечно длинную очередь людей, молодых, старых и очень старых, стремившихся попасть к американскому консулу в Марселе. Мне говорили, что такая очередь выстраивается ежедневно. В пять вечера консульство закрывалось, и всем приходилось расходиться по домам. Потом я свершила нечто, до сих пор угнетающее меня. Я пошла вдоль ряда людей — ожидающие тупо смотрели на меня, вслед мне — и в дверях консульства передала записку со своей фамилией. Меня вскоре впустили в помещение. Консул, однажды побывавший у нас в Санари , не узнал меня, такой оборванной и истощенной была я. И далее произошло нечто поразительное. За месяцы интернирования я никогда не теряла самообладания, хотя оснований к этому было немало. Тогда мне следовало поддерживать мужество в других; здесь же, впервые оказавшись в безопасности, я подумала о Лионе и разрыдалась.
Американцы не могут видеть женщину в слезах. Они сказали: это, видно, действительно опасно. Майлс Стендиш, младший из двух консулов, отправился к мафии. Он пошел в пресловутый район возле гавани, нашел нужные контакты. «Охотно поможем, — сказали ему. — Хотите, мы можем убить вашу тещу, за деньги мы делаем все». Но вот с нацистами они связываться не захотели.
«Если никто не берется, — сказал Майлс Стендиш, — это сделаю я сам». Он заявил, что похитит Л.Ф. Спросил меня о некоторых подробностях, касающихся лагеря в Сан‑Никола под Нимом. Я была там и могла с помощью одного шофера — русского, принимавшего меня за спекулянтку, пробраться в лагерь. Первый, кого я встретила в лагере, был худой как скелет художник Макс Эрнст , он и провел меня к Лиону.
Я сказала Майлсу Стендишу, что лучше всего было бы подъехать к лагерю после полудня, в это время некоторым интернированным разрешалось купаться в речке вне лагеря. Там их охраняли нестрого — кто решится бежать в одних штанах? Я дала Майклу маленькую записку, которую было бы удобно передать и прочесть, не очень привлекая внимание окружающих. В ней было написано: «Ни о чем не спрашивай, ничего не говори, иди с ними» — без подписи, Лион узнает мой почерк. Так и произошло. Автомобиль поставили в кустах на обочине дороги. Стендиш дал Лиону широкий плащ и головной платок. Когда машину задерживали в пути — Стендиш имел карточку американского дипломата — и спрашивали, кто сидит сзади, он отвечал: «Моя теща».
Я встретила Лиона у дома консула в Марселе, как только он, еще в женской одежде, вышел из машины. Майлс Стендиш исчез, и мы больше никогда его не видели. Нам очень хотелось поблагодарить его из безопасной Америки, но никто не знал его адреса. Я слышала лишь, что он покинул консульство — не противоречил ли его мужественный поступок дипломатическим правилам? Чуть ли не каждый день я с благодарностью думаю о нем. (Почему мысли не передаются на расстоянии?)
Вскоре к нам пришли посетители. Посетители редкого рода, посланцы миссис Рузвельт и благотворительной организации квакеров. Когда я разрыдалась в консульстве, Бинхэм сказал, что он уже знает про Лиона, посольство и консульства имеют указание разыскать и во что бы то ни стало спасти его. Позже мы узнали, как начались действия по спасению автора «Успеха», личного врага Гитлера. Кто‑то без ведома Лиона сфотографировал его в лагере Ле Миль за колючей проволокой. Незнакомец послал фотографию Хюбшу, издателю Викинг Пресс, в Нью‑Йорк. Потрясенный Хюбш тотчас же поехал в Вашингтон к миссис Рузвельт. Она показала фотографию президенту, и машина по спасению была запущена. Сначала в Марселе появился деятель профсоюзного движения Фрэнк Бон. Миссис Рузвельт сказала ему, что Лиону во Франции грозит опасность. Энергичный ирландец, человек, наделенный чувством юмора, доктор Бон узнал от консула Бинхэма, что мы спрятаны у него. Мистер Бон был абсолютно уверен в благоприятном исходе операции по спасению: «Я вытащу вас, чего бы это ни стоило». Нанятое им итальянское судно стояло в гавани довольно далеко от города, он рассчитывал переправить нас на нем в Африку.
У Лиона был чрезвычайно напряженный разговор с Бинхэмом. Лион сказал: «Мы должны вытащить из Ниццы Генриха Манна, брата Томаса Манна, и, кроме того, здесь еще находится сын Томаса Манна, Голо, его тоже надо спасти». Бинхэм ответил: «Не знаю, удастся ли организовать побег обоих. Нам, вероятно, следует решить, кого из них включить в группу. Как считаете вы, кого следует спасать, молодого человека или Генриха Манна? Он, правда, известный писатель, но уже свое пожил». Лион возразил: «Я не могу идти на компромисс, нужно спасать того и другого». И Бинхэм согласился с ним. Голо спрятали в доме консула.
Мы тогда еще не знали, что в Марселе в то время находились Верфели .
Решили идти пешком тридцать километров до гавани, в которой стояло судно. Генрих Манн сказал Лиону: «Раз вы мне советуете, я иду с вами». Он был уже старым и не очень сильным физически человеком.
Вдруг явился мистер Бон, который сообщил, что с этим делом все кончено, судно арестовано. На нем обнаружили запрещенные к транспортированию продукты. Нам здорово повезло, ведь мы могли быть уже на его борту.
Затем к нам пришел Вариан Фри , профессор Колумбийского университета, квакер. Выяснилось, что он работает в Красном Кресте и ему поручено спасти нас. Он знал о Лионе и заявил, что обязательно доставит всех нас в Америку — и Лиона, и меня, и Голо, и Генриха Манна и семью Верфель. Он уже спас лауреата Нобелевской премии Отто Майергофа , вывез его в США, операция эта была им очень тщательно подготовлена. Было решено ехать в Корбьер, городок на испанской границе, и перебраться в Испанию через туннель под Пиренеями.
В следующий раз Вариан Фри пришел к нам очень растерянным. Ему стало известно, что инструкции внезапно ужесточились. Чтобы пройти туннелем, необходимо иметь разрешение на выезд из страны. Ни у кого из нас таких бумаг не было. Не оставалось ничего иного, как идти через Пиренеи. Наше с Лионом положение оказалось наихудшим. Франц Верфель был чехом, Генрих Манн имел чешские документы, Голо — тоже.
Вариан отвел Лиона в сторону и объяснил ему, что все было бы в порядке, но он, Лион, очень опасен для остальных. Вся операция по спасению может провалиться из‑за нас, Лиона и меня. Лион прекрасно все понял.
В первом издании своей книги «Выдача по требованию» Вариан Фри писал: «Фейхтвангер сидел неподвижно на маленьком садовом столике, когда мы ему сказали, что произошло. Он спокойно принял это известие. Многие недели ждал он, и вот все надежды рухнули. За ужином он был непринужден, вел себя так, как если бы ничего не случилось».
Лион ни слова не сказал мне. Он сел за свой стол в нашей мансардовой комнатке и продолжал работать над третьей частью трилогии «Иосиф». Он спал, когда я ночью встала, чтобы разбудить Голо и подать ему завтрак. Голо был так заспан, что до его сознания все это не дошло. Я исчезла, даже не попрощавшись с ним.
Дело приняло новый оборот. Чтобы выехать из Франции, требовалась въездная виза в Америку. Имя Фейхтвангера было слишком опасным. Бинхэму пришла в голову идея. Он спросил Лиона, не приходилось ли ему когда‑либо печататься под псевдонимом. Лион вспомнил шутку, разыгранную им однажды в Берлине. Увлеченный книгой Синклера Льюиса «Бэббит», он опубликовал в «Берлинер Тагеблат» свои американские баллады, подписав их «Дж.‑Л.Уэтчик» . Это был перевод на английский язык его фамилии. Таким образом, американское консульство могло оформить документы на человека с никому неизвестной фамилией Уэтчик. Бинхэм подготовил все необходимое. Но как же выбраться нам из ловушки?
Наконец — прорыв. Из Америки приехал господин Шарп . У доктора Фричмена, пастора церкви унитариев в Лос‑Анджелесе, были прямые связи с миссис Рузвельт. Супруга американского президента просила его сделать все возможное, чтобы спасти Фейхтвангера. Фричмен предложил Уайтстилу Шарпу, пастору церкви унитариев в Бостоне, немедленно выехать в Марсель. И вот в саду виллы Бинхэма появляется Шарп, который говорит Лиону: «Меня прислали сюда специально ради вас», и весь его вид свидетельствует о том, что он полон уверенности в благоприятном исходе дела. Жена пастора только что вернулась из Чехословакии, откуда она сумела вывезти сотни еврейских детей.
Возникает первый вопрос: как попасть на перрон вокзала?
В Марселе у выходов на вокзальные перроны установлены контрольные пункты. Чтобы уехать из города, нужно предъявить соответствующие документы. Эту проблему госпожа Шарп решила гениальным образом. Узнав, что на территории вокзала существует отель, она сняла в нем комнату. Далее на помощь пришел случай. Она выяснила, что багаж уезжающих из этого отеля доставляется на платформу через маленький туннель, проложенный внутри отеля, самим же уезжающим следовало проходить на платформу через контрольные пункты.
Ночью мы пришли в номер госпожи Шарп, а оттуда через подвальное помещение и туннель вышли на вокзальный перрон.
Оказавшись в поезде, мы думали, что самая большая трудность позади. Мы ехали в Нарбонн, где нам следовало пересесть в другой поезд. Мы полюбовались прекрасным старым городом. Шарп был несколько возбужден, но храбро шел с нами до Корбьера у подножия Пиренеев. По ту сторону хребта была Испания. Шарп отправился за справками и вернулся ошеломленный. Все подтвердилось: без разрешения на выезд ехать в Испанию поездом невозможно, нам следовало преодолевать Пиренеи пешком.
Сначала наш мистер Шарп надеялся, что ему удастся подкупить охрану на границе и тем самым получить право идти по шоссе. Кое‑кто из охраны проявлял к нам интерес, некоторые солдаты хотели помочь эмигрантам, но с другими нам не повезло. К тому же охрану часто меняли. Мы стали сомневаться в том, что все пройдет у нас гладко.
Шарп куда‑то ушел и вернулся с молодым американцем по фамилии Болл. Вариан Фри просил Болла принять нас на этом участке пути. Молодой человек показал мне наш маршрут на карте, но желания идти с нами не выразил. Он советовал нам избегать открытых дорог, взбираться на гору насколько возможно прямо. Мы оба были хорошими альпинистами, я много занималась лыжным спортом и умела ориентироваться на местности. Следовало запомнить маршрут, так как карту нам не дали, ее не должно быть при нас.
Путь пролегал через виноградники, затем пошел каменистый грунт — обломки скал, валуны, галька.
Важно было выйти на таможенный пост. В противном случае нас могли принять за контрабандистов и пристрелить без предупреждения.
Мы довольно долго карабкались наверх и вдруг услышали под собой голоса, это и был таможенный пост. Но выйти на пост вдвоем мы не могли, так как ни визы, ни каких‑либо документов на чужое имя у меня не было.
Лион, имевший разрешение на въезд в Америку на имя Уэтчика, пошел один, а я, хорошо укрывшись, наблюдала за ним сверху. Он вошел в таможенный пост, очень быстро из него вышел и бодрым шагом стал спускаться с горы. Потом в пост вошла я и тут‑то с благодарностью вспомнила Бинхэма. Он сказал, что в Испании можно добиться многого, имея с собой сигареты «Кемел», набил мой рюкзак пачками этих сигарет и в придачу рассовал их еще по карманам моего костюма. Я объяснила таможенникам, что хотела бы взять сигареты с собой, но из‑за высокой пошлины, о которой я слышала, пожалуй, оставлю их здесь, и высыпала кучу пачек на стол. Все бросились к сигаретам, а один таможенник быстро поставил штамп на моей бумаге, не посмотрев ни на документ, ни на меня. Никогда в жизни не сбегала я так быстро с горы.
Мы условились с господином Шарпом встретиться в Борт‑Боу в бюро путешествий Кука. Бюро находилось на первом этаже скромного дома и было известно как место встреч. Я пришла туда, но Лиона там не оказалось, был только господин Шарп. Я испугалась, обошла многочисленные рестораны с большим количеством людей и наконец в лучшем ресторане увидела Лиона — он очень довольный сидел за столиком и ел. «Садись, пообедай со мной», — предложил он мне. Про Кука он просто забыл.
На следующее утро мы поехали дальше, в Барселону. Там нас ожидали новые трудности. Надо было попасть в Лиссабон, но самолетом лететь мы не могли, так как этот маршрут обслуживала немецкая авиакомпания «Люфтганза». К тому же приехали мы в воскресенье, нам нужны были деньги, а американское консульство, где мы могли бы их получить, было закрыто. С нами, правда, был наш энергичный преподобный Шарп, который отправился к консулу домой и принес нам деньги для покупки билетов на поезд.
Но перед отъездом из Барселоны Шарп попросил Лиона поехать с ним в одну протестантскую общину. У этой общины за городом был маленький университет. В католической Испании генерала Франко протестантов жестоко преследовали. Они вынуждены были закрыть свои школы, так как всех учителей их упрятали в тюрьмы. И — так сказал Шарп — было бы большим утешением для церкви, если бы Лион посетил университет протестантов. Возможно, ему удастся потом убедить нужных людей в Америке сделать что‑нибудь для испанских протестантов. Итак, мы поехали к протестантам, и это был большой день для всех нас.
Шарп узнал, что безопасно ехать только в спальных вагонах: их полиция не проверяет. Наших денег хватило только на два билета первого класса. Я поехала в вагоне третьего класса, так как пастор не хотел в поезде спускать с Лиона глаз. Он вручил ему свой портфель с изображением большого красного креста, и этот портфель Лион должен был носить с собой постоянно, куда бы он ни шел. Конечно же, Шарп был прав.
Так, когда Лион направлялся в туалет спального вагона со своим портфелем, из другого купе открылась дверь, и в туалет вошел офицер‑нацист в полной форме. Он по‑военному приветствовал Лиона и сказал ему по‑английски: «А, Красный Крест!», Лион подтвердил. Офицер говорил по‑английски с прусским акцентом, Лион — с баварским.
Третий класс был битком набит, и мне пришлось стоять. Я еще не совсем оправилась после лагеря, у меня сильно отекали ноги, когда приходилось долго стоять. Выглядела я, вероятно, очень жалко. Проходивший мимо пожилой человек остановился возле меня и сказал: «Что с этой молодой женщиной? Ее надо обязательно усадить». Он пошел по вагону в поисках места, затем вернулся и сообщил (мы говорили с ним по‑французски): «Знаете, я нашел вам место. Пойдемте со мной». Мне это было совсем некстати, я не хотела привлекать к себе внимание, но все же пошла с ним, и, действительно, он привел меня в пустое купе. Едва мы сели, как явились полицейские, заявили, что это их купе, и потребовали немедленно его освободить. Тогда пожилой человек раскричался, и кричал он по‑немецки. Полицейские побледнели и исчезли: немецкий язык, язык нацистов, нагнал на них страх. Мой доброжелатель был швейцарец, говорил по‑немецки и по‑французски. И был очень хитер. Я могла растянуться, доски скамьи не показались мне жесткими.
На границе с Португалией все должны были выйти из вагонов, здесь менялись поезда. Все документы у нас отобрали для проверки. Я и Лион стояли на противоположных концах перрона, нам следовало делать вид, что мы не знаем друг друга. Ведь у меня были опасные документы на имя Фейхтвангер.
И вот, пока я стояла в одиночестве, ко мне подошла дама и довольно громко спросила по‑английски: «Правда ли, что в этом поезде едет Лион Фейхтвангер?» Я в свою очередь спросила: «А кто это?» Она заметила: «Надо же быть такой некультурной, не знать, кто такой Лион Фейхтвангер». Мистер Шарп увидел, что возле меня происходит что‑то неладное, подошел ко мне и обратился с вопросом к женщине: «Что вам угодно от этой дамы?» Та ответила: «Я журналистка, хочу передать Scoop», т.е. сенсационное сообщение. Узнав, что в поезде находится Фейхтвангер, она хотела бы дать телеграмму об этом в свою газету. Шарп довольно грубо посоветовал ей попридержать язык: разве ей непонятно, что она подвергает человека опасности. Журналистка очень смутилась и сказала вполголоса: «Ведь я хотела только получить Scoop». Инцидент завершился благополучно. Подошел поезд. Мы получили свои документы. Все было непросто, все было сложно в ту поездку.
В Лиссабоне Шарп сразу же отвел нас в Американскую организацию помощи беженцам. Приветливый господин по фамилии Джой объяснил, что Лиону нельзя там оставаться, ему следует как можно скорее сесть на пароход. В городе множество нацистских шпионов, представителей так называемой пятой колонны, которые уже многих похитили. Беспартийное португальское правительство не волнует то, что страна наводнена людьми, бегущими от нацистов, но оно ничего не предпримет, если кого‑либо из беженцев похитят.
В пароходной компании мы узнали, что все билеты уже проданы на две недели вперед. Не знаю, как Шарпу это удалось, но вскоре появилось два билета , и Лион, которому необходимо было исчезнуть из Лиссабона, смог уехать с Шарпом.
Я проводила их на пароход. В воздухе висела желтая пыль серы, на земле было много грязных, мутных луж. Вокруг — оборванные люди.
Это был конец Европы; Лион на пароходе, один, без меня. Ему было тяжело, я же считала, что все замечательно: он в безопасности!
Через две недели после некоторых приключений и я покинула негостеприимный континент, зная, что Лион ждет меня в гавани Нью‑Йорк.
(Опубликовано в №80, декабрь 1998)
Национализм и еврейство
Сигизмунд Шломо Фрейд. Запретная свобода
