Перенастроить прицел
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
Haim Sabato
Adjusting sights
[Настроить прицел]
Перевод с иврита на английский Гилеля Галкина. Toby Press, 2006. — 154 p.
Утром 7 октября молодой танкист по имени Рои спешил в свою часть на границе с Газой, но, прибыв на место, обнаружил, что на базе никого нет и вокруг хаос — вдоль дороги лежат трупы, чернеют сожженные дома, а командиров нигде не видно. Это была база бронетанковой бригады «Йифтах», названной в честь библейского военачальника, сына блудницы, которого народ призвал спасти Израиль от аммонитян. Неподалеку от базы хамасовцы убивали мирных жителей, хотя масштабы этих зверств тогда еще были неизвестны. «Вечером мы добрались до караульного поста у ворот, принялись искать технику и оружие, — рассказал Рои репортеру армейского сайта, где я на второй неделе войны и прочел эту историю, — но все было разбито и залито кровью». На базе Рои нашел трех сослуживцев из технического подразделения и один‑единственный действующий танк и отправился воевать, ориентируясь по бумажной карте, «как в старых книгах».
История Рои больше походила не на новостной репортаж, а на фрагмент из романа «Настроить прицел» (Adjusting Sights). Действие воспоминаний Хаима Сабато разворачивается ровно 50 годами ранее. Пост Судного дня завершился 6 октября 1973 года, и в тот же день Израиль внезапно атаковали на двух фронтах. Автор книги, ешиботник, не так давно отслуживший в армии, рожденный в Египте израильтянин, чьи предки веками были раввинами Алеппо, оставляет дом и едет в свою часть на севере Израиля. Добравшись до базы — та тоже называлась «Йифтах», — он застает там суматоху: военные лихорадочно снаряжают танки, и собранные наспех отряды едут сражаться на Голанских высотах. Сирийцы перешли границу и рвутся к Киннерету. В армии разброд.
«Снаряжать танки приходилось в полной темноте, — пишет в мемуарах Сабато. — Все кричали разом: “Бери снаряды… Тащи винтовки… Бинокли не забудь… Нам не хватает одного члена экипажа…” Я залез в отделение наводчика проверить прицел. Когда нас учили управлять танком, инструктор постоянно твердил нам: “Первым делом наводчик должен настроить прицел. Не настроишь прицел — не попадешь в цель”. Теперь же офицер кричит ему, что прицел настраивать некогда: “Каждая секунда на счету, ты что, не понимаешь?”» Рассказчик возражает, но без толку. «Я вставил на место боек, забрался в отделение наводчика и поехал сражаться, как все, не успев настроить прицел».
Ивритское выражение «те’ум каванот», «настройка прицела», обладает глубиной, которая в английском отсутствует. Первое слово означает «настроить», «совместить», второе — «прицел», но также и «побуждения» — как, например, те побуждения, из которых человек молится. Сабато всю войну пытается совместить свои побуждения с фрагментами, молитвами и историями из еврейской традиции.
Незадолго до того как разразилась нынешняя война, Израиль отмечал 50‑летнюю годовщину Войны Судного дня: до 7 октября 2023 года это были самые черные страницы израильской истории. В 1973 году военная разведка пропустила признаки готовящегося нападения, фундаментальные представления правительства оказались неверны, и в результате погибли свыше 2600 израильских солдат. После Войны Судного дня страна утратила веру в старое руководство сионистско‑социалистического толка ; и общество, и политика совершенно переменились. Книг о той войне написано без счета (я сам написал одну), и каждый год выходят все новые и новые произведения.
Даже странно, что страна книги, сформировавшаяся в войнах, породила множество текстов с анализом событий, произведений по военной истории, генеральских мемуаров, но ни одних воспоминаний о войне, которые обладали бы литературной ценностью. Почему, не знаю. «Настроить прицел» вышла в 1999 году, завоевала высшую литературную награду Израиля и заняла место в ивритском литературном каноне; в этой книге война впервые показана глазами танкиста‑стрелка, говорившего от имени низших солдатских чинов, обитателя иммигрантского района Иерусалима и учащегося ешивы.
Автор книги не принадлежал ни к литературным кругам, ни к миру светской культуры Тель‑Авива: он раввин, следовательно, чужд тем, кто создает основную массу израильской литературы. При этом голос Сабато — голос израильтянина, и его не спутаешь ни с каким другим: в книге «Настроить прицел» легко различить и древнееврейские тексты, и влияние Шмуэля Агнона, корифея ивритской литературы, а вот влияние иноземное отыскать практически невозможно. Едва ли правильно говорить, что сакральное в книге мешается с профанным. Ничто из того, о чем повествует Сабато, не кажется ему профанным. «Так туго в те дни были натянуты наши нервы, — пишет он о войне, — что дрожали от малейшего прикосновения».
Книга Сабато увидела свет через четверть века после описанных в ней событий: как тут не вспомнить закон, согласно которому нетленные произведения, написанные рядовыми солдатами, почти всегда появляются через много лет после их возвращения домой. Так, роман «На Западном фронте без перемен» Эриха Марии Ремарка появился в 1929‑м, через десять с лишним лет после окончания Первой мировой войны; в том же году вышла и книга Роберта Грейвза «Со всем этим покончено». Шедевр Тима О’Брайена «Что они несли с собой» появился в 1990‑м, через 20 лет после того, как автор вернулся с войны во Вьетнаме. А лучшие воспоминания израильского солдата — какую войну ни возьми — бесспорно, «1948» Йорама Канюка : они были опубликованы лишь в 2010‑м, шестьдесят с лишним лет спустя.
Момент, когда Сабато сел за воспоминания, пришелся ровно посередине между войной, в которой участвовал он, и нынешней нашей войной. Вспомнить прошлое не составило труда, признался Сабато, когда мы беседовали в библиотеке ешивы, которой он управляет, в Маале‑Адумиме, неподалеку от Иерусалима. Для него и его друзей война, по сути, так и не кончилась. «Пиши не пиши, — сказал мне Сабато, — мы по‑прежнему в том карьере у военной базы Нафах на Голанских высотах, вокруг сирийцы, наши танки то и дело глохнут, а прицелы орудий настроить мы не успели». Ночью один из танков врезался в насыпь, в пушку набилась земля, и когда экипаж попытался выстрелить, танк взорвался. Друг детства Сабато, водитель другого танка, пропал без следа. И когда Сабато сел за компьютер, эти воспоминания крутились в его голове. Книгу он написал буквально за вечер, признавался Сабато, печатал словно в исступлении, так что в конце концов жена забеспокоилась и упросила его остановиться. К окончательному варианту, по словам Сабато, редактор практически не прикасался. Текст вышел в том виде, в каком его написали в тот вечер.
Книга Сабато существует в мире не истории, но памяти. На дворе октябрь 1973‑го, но на страницах ее соседствуют и Махараль из Праги , и Накдимон бен‑Гурион , который в Иерусалиме ведет переговоры с римским прокуратором; на каких‑нибудь двух страницах упоминаются и царь Саул, и филистимляне, и крестоносцы, и фельдмаршал Роммель. В самом начале книги мы встречаем и рабби Акавию бен Махалалеля, жившего то ли в I, то ли II веке новой эры, и учеников Амшиновского ребе : автор своими глазами наблюдал, как после начала войны 1973 года они благословляли луну , обрядившись в нечто вроде саванов.
«Настроить прицел» так обильно цитирует еврейские тексты, что порой не разберешь, где авторский текст, а где изречения мудрецов. Стандартные приказы командира танка — «Бойцы, по машинам! Водитель, крутой поворот налево! Стрелок, кумулятивный снаряд, две тысячи метров, пли!» — мешаются с приказами иного рода: «Стрелок, на молитву!»
Хронология автора не заботит — точь‑в‑точь как в Талмуде, где раввины спорят друг с другом, даже если жили в разные века. Война завершается за три страницы в начале книги. Но потом мы снова оказываемся в гуще сражения, оттуда переносимся в детство Сабато, затем в Мишну и снова в карьер на Голанских высотах, где горящий солдат катается по земле, а автор бежит в укрытие.
Во время нашей беседы Сабато сказал: «В романе порядок не хронологический, а эмоциональный». Во время боя жизнь и учеба в ешиве промелькнули у него перед глазами; так он об этом и пишет. Все словно бы существует одновременно — и детство, и война, и послевоенная жизнь, и пророки, и Талмуд: «Мы жили с этим четверть века, все наше подразделение, но рассказать об этом не могли, ведь нам не поверили бы. Думаю, обитатели [кибуца] Беэри чувствуют то же самое. Те, кто сами это не пережили, тебя не поймут. Решат, что ты преувеличиваешь, а то и не поверят вовсе».
На английский язык «Настроить прицел» перевел Гилель Галкин. Я приехал к нему домой в Зихрон‑Яаков, мы говорили сперва о войне, потом о романе Сабато. Интересно сравнить ту войну с этой, сказал Галкин. По его мнению, в целом нынешняя страшнее. В Войну Судного дня гибли солдаты; в эту большинство убитых — мирные жители. По сравнению со зверствами, которые творились в израильских гостиных и на кухнях в октябре 2023 года, бои 1973 года кажутся несерьезными. И хотя первая неделя Войны Судного дня напугала израильтян, вспоминает Галкин, вскоре стало понятно, что страна победит и тылу ничего не угрожает. Сегодня уже не осталось ни общественной солидарности, ни политического единства тех лет; страну объял экзистенциальный ужас. «Военное поражение невозможно, — сказал Галкин, — а вот психологическое и эмоциональное — да».
Переводчик припомнил второстепенного персонажа романа Сабато, некоего ешиботника: тот появляется ближе к концу повествования, когда бои считай завершились, но войска еще на территории Сирии. Ешиботник вместе с сослуживцами спасся из горящего танка; бойцы укрылись в пещере и сидели там, пока сирийский солдат не швырнул внутрь гранату. Погибли все, уцелел один ешиботник. Он утратил веру, замкнулся в себе и не желал участвовать в обрядах бывших друзей. «Мне так хотелось, чтобы автор позволил этому ешиботнику заговорить, — признался Галкин. — “Где же ваш чертов Б‑г?” Но ешиботнику не дали сказать ни слова, и мне показалось, что автор сделал это намеренно: своего рода фигура умолчания».
И действительно, изъян книги заключается в отсутствии изъянов в вере автора, его нежелании допустить хоть трещинку в храме традиции. А ведь сквозь трещины, как заметил другой еврей, тоже побывавший на Войне Судного дня, внутрь проникает свет . Сабато — ученый, раввин, рош ешива ; «Настроить прицел», возможно, лучшая проповедь, какую вам суждено прочесть, — но это все‑таки проповедь.
Сегодня этот изъян режет глаза сильнее, чем 20 лет назад, когда я читал книгу впервые, — и автор тут ни при чем. В Войну Судного дня — и в меньшей степени в конце 1990‑х, когда была написана книга, — кибуц был в центре израильской культуры, а религиозные сионисты с краю. Сабато прибавил свое веское слово к той истории Израиля, с которой он вырос: в ней почти не было места для людей религиозных и для тех израильтян, у кого, как у автора, корни в исламском мире.
Ныне, напротив, идея кибуца утратила актуальность, левая идеология мертва, а религиозные сионисты с их замыслами поселений, напротив, обрели беспримерную власть, и она угрожает демократическим основам государства. Голоса религиозных сионистов, в том числе и выдающихся политических деятелей, сейчас звучат громче прочих, и голоса эти все более нетерпимы, самодовольны и опьянены насилием. Так, например, посреди ужасов этой войны появилось видео, в котором раввин из религиозных сионистов, облекшись в военную форму, проповедует перед призывниками и признается, что, невзирая на заложников и на жертвы среди израильтян, этот месяц стал самым счастливым в его жизни. Еврейское государство, говорит он, наконец‑то прозрело, ясно увидело Б‑жий замысел по спасению Своего народа и осознало, что «эта земля целиком наша» — не только Газа, но и Ливан.
Военные сделали раввину замечание, но подобная вера в собственное превосходство ныне преобладает и неминуемо служит фоном для книги другого раввина из религиозных сионистов, чья вера тоже непоколебима. При этом голос романа «Настроить прицел» принадлежит совсем к иной вере — сильной, но невоинственной. Мудрецы, за которыми следует Сабато, не завоевывали земли и не проливали кровь. В книге нет ни слова о славе или спасении посредством захвата земель. Война — испытание и трагедия. А Б‑жий замысел неизвестен.
Несколько дней назад сын моих друзей, воюющий в Газе, приехал домой в короткое увольнение. Ему 21 год, он заряжающий‑радист танка «Меркава IV». Общаться с журналистами ему не разрешали, так что назову его Томер. Вечером перед его возвращением мы побеседовали в гостиной его родителей в Иерусалиме. В ту пору в бою каждый день гибли два‑три солдата.
На заре 7 октября он нес караул на базе на севере Израиля; телефон его зажужжал — новости с юга хлынули в социальные сети прежде, чем сообщения о нападении ХАМАСа достигли его по армейским каналам. Танков у ХАМАСа нет, но некоторые танковые подразделения ЦАХАЛа вели в этот час ожесточенные бои. Танкистов убивали с помощью дронов и противотанковых ракет; кого‑то захватили в плен. Один командир бригады в одиночку помчался к границе, нашел брошенный танк и на нем ринулся в бой, а когда этот танк подбили, перебрался в другой. Два целиком женских танковых экипажа, бойцы экспериментального подразделения, размещавшегося у границы с Египтом, проехали 40 километров, чтобы присоединиться к сражающимся, и уничтожили десятки террористов — одних расстреляли из пулемета или из пушки, других раздавили гусеницами. В кибуце Саад один‑единственный проезжавший мимо танк помог спасти общину от террористов, штурмующих ограду, и поехал дальше — мне рассказал об этом житель кибуца. Позже кибуцники пытались узнать хоть что‑то об этих героях‑танкистах и выяснили, что все они погибли.
Роман «Настроить прицел» Томер прочел несколько лет назад, когда учился в десятом классе. Теперь мне знакомо это чувство духовной близости, которое возникает между, казалось бы, разными людьми, сказал он. В экипаже одного из танков в его подразделении служат русскоговорящий стрелок, строго соблюдающий заряжающий‑радист, офицер, который вырос в религиозной среде, но потом от религии отошел, и водитель‑друз. «Поначалу никак не могли поладить, — вспоминает Томер первые дни войны, — но потом мышечная память и армейская дисциплина сделали свое дело». И это тоже напомнило ему книгу. Когда их бригада въехала в город Газу, им с сослуживцами пришлось безвылазно провести в танке 50 часов кряду. И когда я пишу эти строки, они снова в Газе, сражаются с боевиками ХАМАСа, вооруженными гранатометами и магнитными минами, которые они пытаются прикрепить к израильским танкам.
В минуты затишья, рассказал мне Томер, мужчины обсуждали, почему Израиль обязан сражаться и отомстить за 7 октября. Они расходятся во взглядах на политику, но не в этом. О вере в Б‑га особо не говорят, никаких «Стрелок, на молитву!». Если у них и есть общая вера, то это вера в танк. «Меркаву IV» Томер описывает так, как молодые люди из других стран, должно быть, описывают свои первые машины. Броневые листы у танка сделаны под наклоном, чтобы отражать ракеты; все детали башни продуманы для безопасности и удобства экипажа; прокладывать курс и передавать сообщения удобно — все под рукой, на экранах. «Конечно, порой мне ужасно хотелось выбраться наружу, — признался Томер. — Но вообще наш танк — настоящее чудо. Мы верим в нашу машину».
При встрече с Сабато я спросил, изменил ли бы он что‑нибудь в книге, если бы писал ее сейчас. «Ничего, — ответил Сабато. — Это художественное произведение, а не газетная статья. Я написал о пережитом, осмыслить его я сумел лишь десятки лет спустя; эта книга выражает внутреннюю правду, а она не меняется со временем».
С самого начала этой войны мы слышим истории, словно заимствованные из эпохи погромов и средневековых гонений. Мы видим изображения жестокости, страданий и героизма поистине библейского масштаба. В «Настроить прицел» Амшиновский ребе благословляет молоденького солдата, который идет воевать, фрагментом из книги Шмот: «Нападет на них испуг и страх , — произносит раввин и добавляет, — на них, но не на тебя».
Одного прицела недостаточно, говорит нам книга, равно как и идей современности. На дворе 2024‑й, 1973‑й, 70‑й. Стрелок, на молитву!
Оригинальная публикация: Readjusting Sights
The Wall Street Journal: Не к такой войне готовился Израиль
Война Судного дня: феномен названия
