Джентльменское соглашение
Режиссер Элиа Казан
1947

«Мы чувствовали себя отважными пионерами, исследующими антисемитизм…» — вспоминал через много лет после премьеры «Джентльменского соглашения» исполнитель главной роли Грегори Пек. В этом году фильму исполняется 70 лет.

«Я стану евреем — надо только это сказать! Меня здесь никто не знает — я проживу так шесть недель, полгода…» Придумав этот удачный, как ему кажется, ход, писатель и журналист Филипп Скайлер Грин, перебравшийся из Калифорнии в Нью‑Йорк по приглашению редактора либерального журнала, приступает к работе над очерками об антисемитизме. Не об антисемитизме вообще, а об антисемитизме конкретно американском, о ненависти и презрении к евреям в послевоенной Америке. Скользкая тема, предложенная редактором, приводит в недоумение новое окружение Грина и его возлюбленную. Но журналиста это не останавливает.

Скорость, с которой развиваются события, не дает зрителю опомниться. Грин только упоминает на редколлегии о своих еврейских корнях, как в редакции уже вовсю об этом судачат, а дети во дворе его дома третируют маленького сына Грина, называя мальчика грязным жидом. И привратник, заметив на почтовом ящике вторую фамилию — Гринберг, требует ее немедленно стереть, потому что жильцу по фамилии Гринберг в пафосном квартале Манхэттена никак не место. Респектабельный англосакс Филипп Скайлер Грин, высоченный красавец и эстет (его играет Грегори Пек), начинает хлебать прелести еврейской жизни по полной программе.

Это ведь не Советский Союз с пятой графой в паспорте — американскому гражданину, решившему изменить судьбу, достаточно было самому признать себя евреем. Или не признать — перекраситься в блондина и изменить фамилию, как поступила много лет назад приставленная к Грину секретарша. С именем Стелла Валовски ее когда‑то в этот самый либеральный журнал не приняли, а как Эллен Уэлс взяли в момент. И девушка стала вести себя ровно так же, как те антисемиты, которые ее прежде знать не хотели, потому что «нельзя же допустить, чтобы в редакцию брали всех подряд».

Когда Грин говорит, что ненавидит антисемитизм во всех его проявлениях, он имеет в виду и антисемитизм самих евреев. Речь и об Эллен, и о тех вполне уважаемых нью‑йоркских евреях, которые, даже видя, что творится, говорят: «Это дело лучше оставить как есть — мы сами как‑нибудь справимся. Статьями не поможешь».

Впоследствии авторов картины упрекали в том, что здесь не названы причины антисемитизма. Этого действительно нет, но вспомним, что на дворе 1947 год, а фильм об ужасах нацистских лагерей, для которого в 1946‑м собирали материал Сидни Бернстайн и Альфред Хичкок, так и не был тогда снят (см.: Еще одна история убийства). О Холокосте и евреях старались не говорить — на этом фоне фильм «Джентльменское соглашение» был революционным. А диалоги написаны с таким знанием дела, что не оставляют сомнений — авторы испытали все на себе.

И Лаура Хобсон, автор нашумевшего романа, по которому снят фильм (он печатался несколько месяцев в журнале «Cosmopolitan»), и сценаристка Мосс Харт — обе принадлежали к еврейским общинам. Харт выросла в Бронксе, Хобсон, в девичестве Заметкин, родившаяся в Нью‑Йорке, была дочерью социалистов, бежавших из России. Идея экранизации принадлежала продюсеру Деррилу Фрэнсису Зануку, одному из руководителей студии «20^th Century Fox», решившему разворошить осиное гнездо. Среди лидеров крупнейших голливудских киностудий неевреев были единицы — в их числе Занук. Любые проявления антисемитизма в Америке, покрываемые, а часто и насаждаемые сверху возмущали его. Занук не скрывал, что этим фильмом он хотел вывести на чистую воду политиков — ксенофобов, среди которых была троица особенно, по его мнению, отвратительных: сенатор из Миссисипи Теодор Бильбо, его земляк, конгрессмен Джон Рэнкин и лидер «христианских националистов» Джеральд К. Смит, который требовал освобождения нацистских преступников, осужденных Нюрнбергским трибуналом, и утверждал, что шесть миллионов евреев не погибли в Европе, а перебрались в США. Имя Смита открыто названо в фильме — Занук рассчитывал, что тот подаст в суд, и потирал руки в предвкушении. Шанс представился, когда в сентябре 1948‑го Смит потребовал запретить показ картины в Талсе (Оклахома). Был суд, Смит его проиграл.

В шумихе, впрочем, картина не нуждалась. Отличный сценарий, ни одной проходной роли, ни одного второстепенного актера. Дороти МакГуайр в роли невесты Грина, Энн Ревер, сыгравшая его мать, Селеста Холм в образе язвительной обозревательницы мод — все на своих местах. И конечно, Джон Гарфилд в роли Дейва Голдмана — вот о ком нельзя забыть. Капитан Голдман — друг Грина, герой войны и еврей. Поэтому в Нью‑Йорке он не может даже снять квартиру — ему отказывают под любым благовидным предлогом. И важно, что экранный герой в чем‑то повторяет судьбу реального актера. Настоящее имя Джона Гарфилда, сыгравшего Голдмана, — Джейкоб Джулиус Гарфинкл. Его родители были из Житомира. Трудный подросток, он вырос в Нижнем Ист‑Сайде, вовремя попал в театральную студию и проявил недюжинный талант на сцене. Как и режиссер Элиа Казан, Гарфилд прославился в театре, а уже потом в кино.

Но на этом сходство судеб Гарфилда и Казана заканчивается. Позже режиссер признавался, что не любит этот свой фильм. И Грегори Пека, будь его воля, здесь не было бы — если бы на роль Грина согласился Кэри Грант. Но Грант испугался, что его посчитают евреем. А Пек предложение принял — это была огромная удача и для него, и для зрителей. Понимания друг у друга актер и режиссер не нашли, но, очевидно, Казан был в 1947‑м еще не в том статусе, чтобы спорить с хозяином студии. Все главные картины Элиа Казана — «Трамвай “Желание”», «В порту», «К востоку от рая» — были еще впереди, и время показало, что темпераментная манера игры его любимцев , прежде всего открытого им Марлона Брандо, была ближе Казану, чем сдержанность Грегори Пека.

Вообще же Казан был одной из самых противоречивых фигур в американском кинематографе. Как и Занук, он не был евреем, но, как и Гарфилд, происходил из иммигрантов. В 1913‑м в возрасте четырех лет стамбульский грек Элиа Казанджоглу переехал с родителями в США. В 1930‑х, как и многие представители творческой интеллигенции, он недолго состоял в компартии. И когда в 1952 году на слушаниях в комитете по расследованию антиамериканской деятельности от него потребовали назвать бывших соратников, он выдал восьмерых. Все попали в черный список, карьера их оборвалась, что дало Орсону Уэллсу повод сказать: «Казан променял свою душу на плавательный бассейн». Эту фразу американские СМИ цитировали даже в некрологе, когда в 2003 году Казана не стало. А в 1999‑м, в момент награждения режиссера его третьим, «почетным» «Оскаром» (первый был за «Джентльменское соглашение»), половина зала — единственный случай! — осталась сидеть. На записи видно, что Спилберг и Джим Керри аплодируют сидя, а Ник Нолти и Эд Харрис сидят не шевелясь. Публичный протест против вручения награды заявил тогда режиссер Жюль Дассен (отец Джо Дассена и каннский лауреат), угодивший в 1950‑х годах по доносу в черный список.

Протест мог бы заявить и Джон Гарфилд, если бы дожил. Либерал, не числившийся в рядах компартии и изначально втянутый в эти разборки из‑за бывшей жены, Гарфилд был вызван в комитет дважды: еврей в глазах радетелей за чистоту Америки был равен коммунисту. Актер отказался назвать известных ему членов компартии и сочувствующих, попал в черный список, потом был исключен из него и вновь внесен. Он вернулся на Бродвей. Обострилась старая болезнь сердца, из‑за которой актера в свое время не взяли добровольцем на фронт. И в 1952 году, в 39 лет, Джон Гарфилд скоропостижно умер. Прощание с ним, собравшее тысячи поклонников, сравнивали по многолюдности с похоронами Рудольфо Валентино.

Держать ответ перед комитетом пришлось почти всем участникам группы «Джентльменского соглашения». И едва ли случайно сам Занук в 1950 году покинул родную студию и отправился в Европу — снимать независимое кино.