Продолжаю сагу про четырех пасхальных сыновей: умного, скверного и двух раздолбаев. Сколько лет пишу, хватит уже, все сказано, все, что мог, я уже совершил. Так нет же, тема, как байдарочная река, за поворотом открывается неожиданный пейзаж, течение несет мою лодку…

Вот сидят эти мальчики за столом с мацой, зеленью и вином. Отец открывает Пасхальную агаду, начинает читать. Сыновья задают положенные по сценарию вопросы.

Из года в год я комментирую этот стол, этих сыновей, эти вопросы и эти ответы. На сей раз источником моих комментирующих соображений станет одна житейская история и одна картинка. Картинки, правда, были и прежде, в «Лехаиме» без картинок нельзя, но то были просто иллюстрации, которые почти всегда с легкостью могли быть заменены на альтернативные, а могли бы и вообще отсутствовать; между тем картинку в нынешнем моем сочинении ни заменить, ни удалить — она сюжетообразующая: если бы ее не существовало, следовало бы изобрести.

Итак, еще один рассказ про любимого комментаторами и читателями скверного сына. Как его не любить?! Такой хороший!

 

Сара Рабичев ([footnote text=’Алон‑Швут — религиозное поселение в Иудее.’]Алон‑Швут[/footnote]):

— Мы же с ним росли вместе, прошли один и тот же путь. Он был среди лучших. Я у него в юности ивриту училась. Вместе Тору открыли. А сейчас? Ты не поверишь, по субботам на кабанов охотится. В голове не укладывается. О политике говорить вообще невозможно: омерзительно левый. Это Левка‑то, с его умом и тонкостью. А все эта гойская баба! Приезжал пару лет назад на бар мицву Бенчика. В синагоге читал. Не забыл еще. В глазах слезы. Я видела. У меня за него душа болит.

 

Серж Креймер (Кембридж, Массачусетс):

— Я тут в командировке в [footnote text=’Остин (Austin) — город в Техасе.’]Остине[/footnote] был. Посидели с Полянским. И с его «гойской бабой». Славная, интеллигентная женщина. Даже и с еврейским сантиментом. Ну охотился на кабанов. Ну по субботам. Когда еще? С понедельника по пятницу в университете. В Техасе кабаны расплодились. Экологическое бедствие. Решил поучаствовать. Восстанавливал природное равновесие. Два дня на природе с ружьецом — одно удовольствие, прекрасность жизни.

 

Эта история очевидным образом апеллирует к одной пасхальной иллюстрации: скверный сын охотится на кабана. Вторая половина XVIII века и определенно не Техас — вон, посмотрите: городские башни, вовсе не похожи на остинские. Или похожи?

Художник убедительно изображает картину полного морального разложения.

Охота. Совершенно неприемлемое занятие. Это вам не Россия, это вам не Иван Тургенев. В еврейской традиции охотник — значит, разбойник. Злодей Нимрод был охотник, Эсав был охотник. Убитое на охоте животное некошерно.

А как же тогда Ицхак посылал Эсава принести ему с полей что‑нибудь вкусненькое перед благословением? Ну, во‑первых, дело было еще до Торы. А во‑вторых, праотец Ицхак и до Торы не стал бы есть некошерного. Да никогда в жизни! Во всяком случае, так утверждают наши еврейские комментаторы. И Эсав это прекрасно знал. Его задача была не сразить лань меткой пулей, стрелок‑то он был хоть куда, отменный, бьет без промаха прямо в глаз, а поймать в силки, что много сложнее, и далее действовать как шохет — уж он‑то знал, как угодить папе.

Собака. Не из любимых в еврейской традиции животных. В Танахе упоминается исключительно негативно. Совсем не друг человека, если человек — еврей. Такое отношение в ультраортодоксальной среде сохраняется и поныне. Охотился ли Полянский с собакой? Да почему бы и нет: никаких противопоказаний.

А одежда?! Вы только посмотрите на его одежду! Не на одежду Полянского, с ним все ясно, а на картинку: настоящий гой!

И в качестве коды — кабан! Дальше некуда! Полный апофеоз!

Видно, что скверный сын пустился во все тяжкие, потому он и скверный. Охотился ли он по субботам? Да уж наверно охотился, коли дошел до жизни такой.

Лицо охотника смазано. Так мы и не узнаем, похож ли этот персонаж на профессора Полянского. Из художественных соображений будем считать, что похож. Можно сказать, одно лицо.

Вообще, такое ощущение, что наш (скверный) брат Полянский со своими охотничьими забавами прямо с этой картинки сошел. То есть искусство не следует рабски за жизнью, пытаясь уловить ее своим зеркалом, как простодушно полагают некоторые, — искусство первично, жизнь вышивает по готовым образцам. Внося несущественные коррективы. Вроде цвета башен и фасона обуви.

И вот еще что: контекстуально — это, конечно, осуждение чуждого нам образа жизни, тьфу, смотреть противно! Но как весело, как красочно, как радостно все изображено: и необязательные башни, и необязательный куст в цвету, и необязательное облако, и необязательная птичка. С большим драйвом. Вы обратили внимание, какое облако затейливое? Очевидно, что получал удовольствие. А красочные гойские одежды! А как собаки лают! А как на кабана прыгают! И кабан тоже хорош: у, какой страшный!

Как бы и осудил, а все‑таки и благословил некоторым образом. Но это я говорю, а читатели XVIII века, надо полагать, смотрели другими глазами. Тем не менее соблазнительная получилась картинка.

Что интересно, рисуя (в буквальном смысле) разгульную жизнь скверного сына, художник предполагает, что, освежевав кабанчика и отложив ружье, он все‑таки придет на седер — иллюстрация‑то к Пасхальной агаде. И мы не скажем ему: поди вон, разбойник, гойская твоя душа, нет тебе места за нашим столом! О нет, мы так не скажем. Ладно уж, садись, коли пришел. В сущности, ты нам необходим. Мы тебя ждали. Мы тебе рады. Послан свыше. Будет кому притупить зубы. Остается теперь найти двух двоечников‑раздолбаев, где их взять, ума не приложу, солнце‑то уже на закате, начинать пора, одни мудрецы в нашей компании, иных не держим, а ведь без двоечников нет кворума, хорошо хоть этот свиноед объявился.

Придет ли на седер техасский стрелок Лева Полянский? Откуда ж мне знать? Может, и придет. Может, даже и с роковой дамой придет. Правда, я слабо представляю себе отца, который сможет притупить зубы этому скверному сыну: он же бывший илуй, все наперед знает, от зубов отскакивает, сам притупит кому угодно. Впрочем, думаю, он будет тих и скандала определенно не сделает. Это потому, что скандал на седере не предусмотрен и сколь бы ни был скверный сын буен, какой бы ни был у скверного сына скверный характер, он, дабы соблюсти всякую правду, смиренно примет строгое отцовское назидание.

А может, почему бы и нет, сам проведет седер, ну, не вполне, конечно, кошерный, нет, не вполне, но что ему, и тогда, интересно знать, как он ответит скверному (по отношению к нему) сыну, который непременно, по заведенному издавна порядку, спросит: что это у вас за странные дела такие творятся? — разумея экологически востребованную кабаномахию на техасских пажитях.