«Викторианский сборник». К юбилею Виктории Мочаловой
М.: НЛО, 2025. — 464 с.

Классический хасидизм нельзя назвать инклюзивной средой — женщин‑цадиков в нем практически не было. Всего‑то Эйделе из Брод — Эйдл дер Ребе, да Хана‑Рохл Вербермахер, Людмирская дева, да Фейга Тейтельбаум. И те продержались недолго. Но какое нам, в сущности, дело до классического хасидизма, да и до неохасидизма тоже. «Мы вообще‑то из литваков», — говорит Виктория Валентиновна.

И то не беда — граница между хасидскими цадиками и нехасидскими харизматиками кое‑где размывалась еще в XIX веке. Что бы ни гласила ригидная таксономия, с легкой руки профессора Еврейской теологической семинарии Дэвида Фишмана, посвятившего Виктории Валентиновне свою статью о шестом Любавичском Ребе, «еврейском религиозном лидере в Советском Союзе», мы поняли: если и есть у нас, московской иудаики, свой цадик, то это Виктория Мочалова, и все мы, будь то литваки или атеисты, — хасиды Черемушкер ребе. Чей двор по соседству с владениями герцога Беляевского. Которая наш компас земной, лучезарная улыбка и моральное напутствие: нельзя же жить по законам природы, мое любимое число — много, пусть цветут все цветы, не прекращайте сбивать масло и да пропадет ваш труд не напрасно.

Понимание это посетило нас на презентации «Викторианского сборника», что прошла в Армянском переулке в теплеющем майском воздухе, наполненном запахами сирени и табака, мускуса и муската, под любопытной луной и под шелест платьев собравшихся дам и фалд фраков кавалеров.

Сборник преданные и деятельные «сэферяне» задумали год назад и выращивали его любовно и настойчиво: он на глазах прорезывался и вытягивался, пух и хорошел.

Очереди желающих вручить свою ученую контрибуцию змеились, пересекая все границы — государственные и партийные. Даже те, кто по нынешним временам в Россию ни ногой, не могли удержаться и не поздравить Викторию Валентиновну: такая уж персона — цадик, цадик объединяет, хасиды не расстаются, воспоминания о времени, проведенном при дворе, лелеют как самое дорогое («“Сэфер” — лучшее, что со мной случилось в жизни», — звучало из зума), а свой дар цадику провозят даже контрабандой, даже под псевдонимом.

Вооружившись гигантскими посеребренными ножницами, редакторы отчикивали у присланных многословных контрибуций хвосты и головы, чтобы в тесноте да не в обиде, чтобы хватило в нашем ковчеге места для каждого свитка‑приношения.

Стремясь избежать трафаретной дисциплинарной или хронологической рубрикации — древность, раннее Новое время и Новейшее, литература, искусство, Холокост, — мы придумали рубрикацию метатематическую, экзистенциальную, где выдуманные острова идишского авангарда возвышаются посреди биробиджанской тайги, Вечный жид эмигрирует с позднеимперскими евреями в США, «женское лицо» ереси жидовствующих взирает на последствия тульчинской резни, Маймонид толкует о Китоврасе с «Толковой палеей». А художник Павел Пепперштейн шмуцтитулы наши разрисовал и нарисовал обложку, с которой и солнце светит, и луна сияет.

А чего не сделаешь ради хорошей вклейки. Каскадеры из редколлегии только что по связанным простыням не спускались с пятого этажа, выкрадывая (на время) из квартиры именинницы картины и прочие артефакты, дабы тайком‑молчком снять с них копии и поместить в книгу.

Все сорок с лишним авторов держали рот на замке, и сюрприз, кажется, удался на славу, то есть труд наш пропал не напрасно. Многая и благая лета юбиляру, и «Сэферу» ее, и всему ее двору.