Если бы  Исроэл‑Иешуа Зингер, автор книги «Йоше‑телок», был жив, я послал бы ему вызов на дуэль. Не знаю, чем бы мы сражались: гусиными перьями, свернутыми в трубочку рукописями или стаканами с водкой. Выбор оружия я оставил бы за ним.

Сразу после Второй мировой войны хасиды, добравшиеся до Эрец‑Исраэль, принялись собирать осколки уничтоженного мира. Зеэв Кицес, прямой потомок Вольфа‑Зеэва Кицеса, ученика Бешта, приводит в своей книге один из рассказов, записанных Цви Мошковичем в 1951 году.

«В бейс мидраше ребе Хаима из Цанза было принято в ночь с четверга на пятницу учиться несколько часов подряд, а потом устраивать застолье, посвященное хасидским рассказам. Обычно цадик не принимал в них участия, ведь разговоры затягивались до глубокой ночи. Но как‑то раз, в разгар застолья, ребе Хаим вошел в бейс мидраш и внимательно оглядел пирующих.

— Чем вы заняты? — спросил он.

От внезапного появления праведника, от его горящего взора и возвышенного облика хасидов объял священный трепет, и они не смогли вымолвить ни слова. Тогда ребе Хаим повторил свой вопрос:

— Так все‑таки чем вы заняты посреди ночи?

Один из хасидов набрался смелости и ответил:

— Мы рассказываем друг другу истории о духовной работе праведников.

Ребе Хаим раскурил трубку, и бейс мидраш стал наполняться клубами ароматного дыма. Его было необычно много, и постепенно он заполнил все помещение, словно ветер принес из полей облако ночного тумана. Тогда цадик заговорил:

— Знайте, есть на свете птица, именуемая Па. Ее ноги покрыты незаживающими язвами. Когда Па опускает голову и смотрит на свои ноги, сердце ее переполняется отчаянием и жизнь становится ей противна. Муки столь нестерпимы, что Па больше не в силах их переносить и готова немедленно расстаться с этим миром. Но Всевышний, Творец всего живого, по великой милости Своей создал для птицы крылья, состоящие из перьев удивительной красоты. Нет ни одной краски в мире, ни одного оттенка цвета, которыми не переливались бы эти чудесные перья.

И когда Па поднимает голову и смотрит на свои крылья, то ее умирающая от мучений душа наполняется жизнью, сердце начинает биться в полную силу и радость наполняет тело.

Ребе Хаим умолк и раскурил погасшую трубку. Хасиды, затаив дыхание, ждали продолжения рассказа.

— Вот так и человек, — выпустив несколько клубов дыма, заговорил цадик. — Когда он смотрит на себя, кровь почти застывает в жилах от горечи и тягот этого мира. Но если он поднимает голову и переводит свой взгляд на праведников, душа его переполняется радостью, а тело получает заряд жизненных сил. И если этот человек прилепляется душой к праведникам, отблеск небесного сияния, бесконечного света Всевышнего, озаряет его сущность, а мир, полный обид, несчастья и несправедливости, перестает казаться горьким и безнадежным».

Что, собственно, хотел сказать ребе Хаим из Цанза своим хасидам? И для чего я привожу эту историю? У каждого человека есть крылья, и с их помощью он может вознестись над нашим миром и увидеть свет Шхины, Б‑жественного присутствия. Но чтобы увидеть эти крылья, необходимо поднять голову. Тот, кто продолжает смотреть вниз, остается погруженным в сумерки и боль материальности.

Смысл притчи, рассказанной ребе из Цанза, таков: человек стоит у барьера, и все зависит от его взгляда: от того, куда обращен внутренний взор. Если он смотрит вниз, то находит множество причин для огорчения и скорби, способных отравить жизнь и сделать ее невыносимой. Если же человеку удается поднять голову, он обнаруживает, что у него есть крылья, а над ним — небо, полное надежды и света.

Я пошел в школу спустя двадцать лет после того, как душа Исроэла‑Иешуа Зингера оставила этот мир. В советской школе царил реализм, здравый подход к жизни, рассматривавший ее во всех подробностях и якобы объективно оценивавший теневые и светлые стороны. Тот самый подход, ярым хасидом которого был Зингер. Мне и многим моим сверстникам понадобились гигантские усилия, чтобы сбросить с себя оковы этого взгляда на мир, поднять голову и отыскать свои крылья. Я из того поколения, которое искало и продолжает искать романтику не в тумане и не в запахе тайги, а в синагоге и в аромате старых книг. Зингер силой своего таланта загоняет меня, читателя, в гущу грязи и нечистоты мира, делая тьму еще гуще, а горечь — острее.

Литература — удивительное орудие воздействия на человека, и ее, на мой взгляд, нужно использовать, чтобы помочь ему выбрать надежду, радость и веру, поднять голову вверх и увидеть свои крылья. Орудие, прямо противоположное блуду и праху, в который ввергает читателя «Йоше‑телок».

Скорее всего, мои эмоции не вполне уместны. Зингер написал эту книгу почти сто лет назад, за эти годы человечество прошло длинный путь разочарований и освобождения от иллюзий, в особенности от иллюзии реализма. Пожалуй, сегодня вряд ли кто‑то серьезно относится к мировоззренческой позиции Зингера, он интересен как бытописатель, этнограф, историк. Поэтому я благодарен издательству «Книжники» за то, что оно перевело и выпустило «Йоше‑телка», иначе эта книга так и осталась бы для меня строчкой в библиографии.

Издательству‑то я благодарен, но вот Исроэла‑Иешуа Зингера, будь он жив, непременно пригласил бы к барьеру. Разве что в качестве оружия предложил бы ему выбирать между рваными галошами, продавленными шляпами и вышедшими из употребления пишущими машинками.