Те, кто говорит, что современный иврит является идеологическим и политическим оружием сионизма, не обманывают ни себя, ни других. Он издавна считался первостепенной необходимостью национального единства, а порой и его основным формообразующим фактором. В сочинениях отцов сионизма этот вопрос рассматривался многократно и с самых разных точек зрения. Но не ошибется и тот, кто напомнит: иврит сохранялся иудаизмом на протяжении двух тысяч лет.

Сионист возразит: иврит, сохраненный иудаизмом, был не вполне понятен простому иудею уже во времена оны. А «сионистский» иврит был создан совсем недавно. Создавали его господин Перельман, уроженец Виленской губернии, он же Элиэзер Бен‑Йеуда, и бесконечно преданные делу педагоги первой и второй алии, ставшие по необходимости лингвистами и даже антропологами, но оставшиеся, к сожалению, безымянными. А началось воссоздание иврита только в конце ХIХ века.

Но и на этот счет есть немало возражений. Принято считать, что Элиэзер Бен‑Йеуда создавал новый иврит при помощи сына Итамара, не знавшего с рождения иного языка, а потому, уподобляясь первочеловеку Адаму, называвшего все, что не имело готового названия, первыми же словами с ивритским корнем, приходившими ему в голову. Однако, по утверждению многих специалистов, прижились только единичные его придумки. Что до самого Элиэзера, был он, как говорят, всего лишь успешным пиарщиком и не столько создавал современный иврит, сколько внедрял его и пропагандировал. Что до учителей и воспитательниц сионистских детских садов, то трудились они на этой ниве не только в Палестине. Современный иврит создавался и на покинутой Перельманом Виленщине, и в Праге, где его изучал Франц Кафка, а также во многих иных местах, где жили евреи и жила еврейская надежда на возрождение нации.

Не забудем также, что еврейское Возрождение, назвавшее себя Хаскала (Просвещение), стало использовать иврит в литературных экспериментах задолго до того, как Биньямину‑Зеэву Герцлю пришла в голову сионистская идея. Между тем сам отец сионизма поначалу вовсе не считал, что государственным языком его Ной‑Альтланда (Новой‑Старой страны) будет обязательно иврит. Да и большинство немецких сионистов полагали, что языком сионистcкого государства станет немецкий. Это дало бы немецким сионистам вполне заслуженное изначальное преимущество. Ведь создавать нацию заново, как они считали и писали, следует из просвещенного германского еврейства, а не из диких «восточных» (читай, живущих к востоку от границ Германии) евреев.

В то же время сами «восточные» евреи, проживавшие в основном в Российской империи, полагали именно себя основными носителями гена истинного еврейства. Никто из них не собирался делать русский язык государственным языком сионистской мечты. Отнюдь нет. Выбирали между идишем и ивритом, что было непросто. Но после бурного противостояния разошлись полюбовно. Сионисты присвоили иврит себе и своей государственной мечте, а желающие остаться российским еврейским меньшинством, не теряющим, однако, связи со своими корнями, стали развивать идиш.

Лингвистическое состояние тогдашнего российского еврея хорошо иллюстрирует известный анекдот из жизни одного из неоспоримых создателей современного иврита, поэта Хаима‑Нахмана Бялика, которого ярый поклонник иврита как‑то подловил болтающим на идише в самом центре Тель‑Авива, города, жившего под лозунгом: «Иври, дабер иврит!», то есть «Ивритянин! Говори на иврите!»

— Что поделаешь? — стал оправдываться национальный поэт сионистского ишува. — Разве можно в такую жару мучить себя ивритом? На иврите приходится говорить, а идиш… он сам себя выговаривает.

С той поры прошло всего 70 лет. А положение, связанное с ивритом, изменилось так кардинально, словно между временем Бялика и нашими днями пробежали века. Национально‑объединяющую функцию иврита никто уже не оспаривает. Но из исключительно национально‑объединяющего фактора иврит превратился еще и в фактор разъединяющий. В первую очередь в самом Израиле, где одна половина населения не понимает другую половину, не знает, чем та дышит, и доверяет слухам. А получилось так потому, что почти половина населения страны не родилась здесь и владеет ивритом только в определенной степени — от минимальной до сравнительно приемлемой.

Израильский базар говорит на иврите, но не на том, который предлагает Академия языка, все еще пытающаяся придумывать и внедрять новые слова, противодействуя так называемой «улице». Впрочем, даже в этом высокоученом заведении стали обсуждаться не только академические новообразования, но и давно существующие в иврите «уличные» названия для тех или иных современных понятий. Так что иврит уже десятилетиями «выговаривает себя» сам, как некогда идиш, а попытки создавать нечто, академически выверенное, призваны не столько заменить собой уличный иврит, сколько создать, как это принято в языках высококультурных наций, так называемый литературный, или «высокий», язык.

Итак, существуют «высокий» иврит (его менее сложную разновидность называют «иврит тикнит» — нормативный иврит) и иврит улицы. И существуют два сорта граждан: те, кто свободно владеет обоими этими языками, и те, кто в той или иной степени усвоил язык улицы, но, если и посягают на «высокий» иврит, то в весьма ограниченном варианте.

В свое время я просмотрела немалое количество циркуляров, курсировавших по кабинетам кнессета и министерств, занятых внедрением государственного языка среди новоприбывающих. Ни в одном из этих циркуляров не ставилась задача обучать «высокому» ивриту. Государство до нынешнего дня обязывается бесплатно обучать только ивриту, необходимому для контакта с улицей, время от времени соглашаясь на небольшие в плане учебных часов и возможностей добавки для спецгрупп (медицинский иврит для медработников, например).

Означает ли такая государственная политика намеренную дискриминацию почти половины населения? Ведь СМИ по большей части пользуются нормативным ивритом, а уж академические конференции, политические и общественные форумы, даже заседания муниципалитетов, не говоря о специфически «интеллигентских» собраниях по разным поводам, пренебрегают языком улицы. Иначе говоря, плохо знающие нормативный иврит граждане автоматически превращаются в граждан второго сорта, поскольку не могут на равных основаниях принимать участие в подобных мероприятиях, рискуя быть элементарно не понятыми или не так понятыми.

Дискриминация по языку — известное явление во всем мире. В демократических странах либерального направления об этом факторе гражданского неравенства много судачат. Говорят об этом и в Израиле. Уже двадцать лет назад я присутствовала на заседании комиссии кнессета, где этот вопрос обсуждался. Дама, возглавлявшая тогда отдел обучения ивриту взрослого населения при Министерстве просвещения, приводила итоги научного труда, в котором утверждалось, что для внедрения приличного уровня иврита, позволяющего, пусть со словарем, понимать, что действительно происходит вокруг, требуется не менее 1500 часов обучения, тогда как государство отводит всего 500 часов.

Между тем и 1500 часов — это при идеальных условиях обучения: если группы однородны по составу, возрасту и образованию, преподаватели высококвалифицированны, классы просторны и не переполнены, а также оснащены кондиционерами, компьютерами, телевизорами, видеоаппаратурой и нужным учебным материалом. В других условиях часов требуется значительно больше, а желаемый результат недостижим. С того заседания, проходившего на основе научной документации, прошло много времени, но обучение ивриту если и изменилось в лучшую сторону, то не намного. И все же: является ли это намеренной дискриминацией?

Не думаю. Я вообще с трудом верю в конспирологические теории. Хотя бы потому, что сложные интриги в политике и гражданской жизни демократического государства требуют столько мудрости, хитрости, свободного времени и подсобного персонала, безоглядно выполняющего указания, что гораздо легче прийти к цели иными путями. А в нашем случае подобная конспирация выглядит бессмысленной и по другой причине: до сравнительно недавнего времени государством управляли в основном не родившиеся в Палестине или Израиле люди. Эти галутные командиры сионизма знали иврит, поскольку в большинстве своем посещали в детстве хедер или религиозную школу. Их иврит требовалось осовременить, отшлифовать, привести к среднему знаменателю, но никто не предполагал учить его заново. В эпоху зарождения сионизма новоприбывший еврей, совершенно не знавший иврита и еврейских обычаев, был диковинкой. Поэтому задача обучения ивриту не была первоочередной. Рассчитывали на дружескую помощь окружающих и собственные усилия приезжающих.

Поначалу никак не предполагалось, что евреи потекут в Израиль не ручейками, а потоками изо всех уголков земли. Первопроходцы сионизма мечтали о том, что страну заселят избранники, идеальные новые евреи. Возможно, часть из них будет, как прибывавшие тогда босиком через пустыни йеменские евреи, не приспособлена к современности. Но язык Книги все равно при них, так что обучать их придется не ивриту, а географии с математикой. Однако случилась одна мировая война, за ней другая. В Европе разгорелся антисемитизм, потом произошла Катастрофа. С созданием Израиля начались гонения на евреев в арабских странах, пошла массовая эмиграция еще и оттуда. А там свалились как снег на голову обе российские иммиграции, сопровождаемые иммиграциями из стран советского блока. Ни о какой избранности речь уже не шла. О знании иврита даже в минимальном объеме тоже.

В суматохе и спешке создали кое‑какую систему обучения ивриту, которая совершенствовалась методом тыка. Среди массы других, казавшихся более серьезными проблем проблему изучения иврита ни разу не заявляли национальной задачей особого значения, требующей выделения огромных средств. Постепенно свыклись с тем, что первое поколение иммигрантов так и останется полуграмотным в иврите. Считали, что это «потерянное поколение» в своих контактах с коренным Израилем будет полагаться на собственных детей, прошедших через израильскую школу. И только в последние годы в соответствии с международной модой стали думать о способах расширения коммуникативных возможностей иммигрантов. Сегодня почти каждая крупная государственная компания и многие коммерческие фирмы обеспечивают граждан информацией на русском, амхарском и французском языках. Английский и арабский разумеются сами собой, являясь дополнительными государственными языками. И что дальше?

Нужно ли настаивать на коммуникативной экспансии, беря за пример Нью‑Йорк, мэрия которого принимает от граждан документы, жалобы и предложения на сорока с чем‑то языках? Или действовать по примеру Канады, где мультикультурность уже почти дошла до состояния Вавилонской башни, но все важные культурные феномены все равно заявляют о себе по‑английски? В конечном счете первое поколение иммигрантов остается «потерянным» и там, и в Дании, где каждый гражданин в возрасте от 17 до 81 года имеет право на субсидированное посещение народных школ, и в Австралии, не говоря уж о странах, не столь благоволящих к иммигрантам.

Я сама — часть «потерянного поколения». По прибытии иврит мне преподавала учительница‑солдатка. О педагогике она не имела ни малейшего представления. Класс был переполнен. Группа подростков ждала начала учебного года в школах и хулиганила. Старушки убегали с уроков к одиннадцати, чтобы успеть с обедом. Ядро будущего Беэр‑Шевского филармонического оркестра на уроках иврита спорило о своих делах. По‑русски, разумеется. Громко жаловался на жизнь горный инженер: куда ни обращается в поисках работы, хлопают по плечу и рекомендуют продолжать. Что?! Выяснилось, что в документах его обозвали не «механдес харим» («горный инженер»), а «метапес харим» («альпинист»). Исправили ошибку, и работа нашлась. А чиновник, сделавший ошибку, он же тоже из «потерянного поколения». Что тут поделаешь?

Сегодня у меня с ивритом все в порядке. Смотря, конечно, какие цели ставить. А сам факт того, что приходится об этом думать, раздражает. Но я понимаю, что у Израиля есть много первостепенных задач, тогда как «потерянное поколение» худо‑бедно справляется с проблемой иврита. Говорит с трибун кнессета, появляется на экранах местного телевидения, воюет за академические должности, доказывает полную профпригодность. Дать этому поколению требуемые 1500 часов иврита в оптимальных условиях, конечно, надо. Но и тогда, я уверена, большая часть поколения пришельцев останется «потерянным». Иврит, объединяющий или разделяющий, он вроде препятствия, которое пришельцы, как бегуны на длинную дистанцию, должны все время видеть перед собой пусть только внутренним взором. И преодолевать снова и снова. Другого ординарному человеку, кажется, не дано.