Неразрезанные страницы

История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана

Алекс Тарн 4 октября 2018
Поделиться

Продолжение. Начало см. в № 10–12 (306–308)

 

Ночь пророка Элияу

«Седьмая колонка» выходила по пятницам, в утреннем выпуске газеты «Давар», и в некоторые годы Песах — праздник свободы — приходился именно на этот день недели. Так у Натана Альтермана образовался специфический жанр «пасхальных» колонок. Это стихотворение — замечательный пример такого жанра (два других — еще впереди), опубликованный как раз в канун Песаха, 23 апреля 1948 года, — в разгар войны и буквально за три недели до первого в современной истории Дня независимости Израиля.

Как известно, во время пасхального седера принято оставлять место (стакан с вином, открытую дверь) для пророка Элияу в надежде на его визит. В стихотворении Альтермана пророк и в самом деле приходит в армейский барак, где солдаты сидят за своей более чем скромной пасхальной трапезой. Приходит, чтобы почитать вместе с солдатами Агаду Агада — освященный многовековой традицией сборник пасхальных толкований, псалмов, молитв, рассказов и песен. и благословить их.

 

Стихотворение «Ночь пророка Элияу» (לילו של אליהו הנביא) было опубликовано 23 апреля 1948 года в газете «Давар».

 

Он придет этой ночью, суров, бородат,

в одеяньи широком, как крылья,

и присядет к столу рядом с горсткой солдат,

опаленных свинцовою пылью.

 

Он поднимет стакан и поднимет глаза,

парни встанут, толкаясь плечами,

и гигантской луны золотая слеза

в небе Песаха вспыхнет лучами.

 

В небе Песаха, в небе суровой войны

ищет старец ответы и цели.

Он состарился вместе с народом Страны,

он вернулся к ее колыбели.

 

Он губами жует, он не в силах начать,

и глядит офицер виновато:

неужели старик так и будет молчать

и не скажет ни слова ребятам?

 

А старик подобрал Агаду со стола —

сколько их повидал он от века!

Эти басни и песни, и плач, и хвала

здесь гудят нескончаемым эхом.

 

И сквозь эхо — сквозь толщу времен и земель,

сквозь погромы, наветы и враки

слышит старец: запомнит навек Исраэль

этот седер в убогом бараке.

 

— Я не в курсе, — он шепчет, — военных чинов,

и значков, и погон, и различий…

но наш общий Отец, Командир всех сынов,

этот праздник простой возвеличит.

Будет свят этот стол, этот хлеб бедняков

и армейского братства твердыня.

Будет свят наш народ, что из глины веков

к новой жизни рождается ныне.

 

Так сказал он и вышел, бесплотный как дым,

и смотрела в молчании рота,

как в сияньи луны тихо‑тихо за ним

часовые закрыли ворота.

 

Проложившим дорогу

Это стихотворение посвящено прокладке в конце мая 1948 года дороги в обход Латруна и ущелья Шаар‑а‑Гай (Баб эль‑Вад). Основное шоссе, ведущее с побережья в Иерусалим, в то время контролировалось Арабским легионом и, таким образом, было заблокировано.

Изначально угроза блокады древней (и современной) столицы Израиля возникла в результате крайне неудачных действий подразделения «Пальмаха», которому было поручено снабжение города (бригада «Арэль» под командованием Ицхака Рабина). Командир «Пальмаха» Игаль Алон полагал иерусалимское направление второстепенным, сосредоточив основные силы в районах Галилеи и Негева. Этот взгляд отражал общий настрой пальмахников — молодых людей из левоориентированных кибуцев, считавших Иерусалим «грудой старых камней», частью чуждой им религиозной традиции. Давиду Бен‑Гуриону, хорошо понимавшему значение города для будущего Страны, приходилось постоянно преодолевать инертное сопротивление командиров «Пальмаха» во всем, что касалось борьбы за Иерусалим.

Помимо прохладного отношения к городу со стороны самых боеспособных частей еврейского ишува, существовала и проблема партизанской тактики, на которую традиционно ориентировались «Пальмах» и «Хагана». Эта тактика предполагала ночные набеги с последующим отступлением (воевать днем пальмахники были не склонны) и охрану дорог посредством вооруженных конвоев. Командирам «Хаганы» было строжайшим образом запрещено захватывать арабские деревни. В то же время особенности иерусалимского шоссе на горном участке от Шаар‑а‑Гай до Иерусалима требовали непременного захвата и удержания высот, господствующих над дорогой, то есть фактического разрушения расположенных вдоль шоссе враждебных арабских деревень и изгнания их населения. Иначе обеспечить надежный контроль над иерусалимской дорогой было решительно невозможно.

Кое‑где это и было проделано (Кастель, Дейр‑Ясин, Бейт‑Сурик, Бейт‑Икса и т.д.), но эти действия носили случайный, несистематический характер. В результате иерусалимские конвои, которые пытались доставить в город продукты и боеприпасы, обстреливались с удобных позиций относительно небольшими и неорганизованными арабскими отрядами. После гибели значительной части конвоя 20 апреля 1948 года и позорного поведения его командира Ицхака Рабина (который не только составил провальный план операции, но и бежал с поля боя, бросив бойцов умирать под обстрелом) прекратились попытки прорваться в город по основному шоссе. Комбриг «Арэль» Рабин объявил блокаду Иерусалима свершившимся фактом еще до того, как она была действительно установлена. Ицхак Рабин командовал бригадой всего три недели (пока взбунтовавшиеся комбаты не добились его отстранения), но этого хватило: воспользовавшись бездействием «Пальмаха» и «Хаганы», регулярные части иорданского Арабского легиона заняли сильно укрепленные позиции в районе Латруна, наглухо перекрыв главное иерусалимское шоссе.

Цена просчетов была велика: все последующие отчаянные и кровопролитные попытки захватить Латрун закончились неудачей (там‑то и погиб невезучий «гахальник» Моше Фаркаш, о котором рассказывалось выше), так что арабы удерживали этот участок шоссе вплоть до Шестидневной войны 1967 года. Но цена могла и вовсе стать катастрофической (то есть вылиться в полную потерю Иерусалима), если бы не обходная дорога длиной 10 километров, не слишком удачно прозванная Бирманской (по аналогии с кружным путем, соединявшим Китай с внешним миром во время японо‑китайской войны).

Этот обход открыл Арье Теппер — отважный солдат и герой Войны за независимость. Сработал принцип «не было бы счастья, да несчастье помогло». Незадолго до того погиб брат Теппера в бою за Наби‑Самуэль, и Арье пришел к комбригу попросить отпуск, чтобы навестить мать в кибуце Ягур. Рабин разрешил, хотя и выразил уверенность, что Теппер либо погибнет, либо вернется с полпути: обе известные дороги простреливались, а по ночам патрулировались иорданскими броневиками; гористая местность в районе Латруна считалась непроходимой. Но так или иначе Теппер выбил себе отпуск и двух провожатых.

Утром, к изумлению командиров «Хаганы», Арье Теппер был уже на равнине, в кибуце Хульда — живой, невредимый и с картой, на которую был нанесен спасительный маршрут. По пути к матери в Ягур (расположенный на севере) он завернул в Тель‑Авив и передал карту в штаб. И тем самым спас Иерусалим от голода и неминуемой капитуляции.

Поначалу дорога была непроезжей даже для джипов: двухкилометровый участок в середине приходилось преодолевать пешком, причем мешки и ящики таскали на плечах (горючее перекачивалось по шлангам). Но по прошествии двух недель дорогу приспособили для грузовиков на всем протяжении. Бирманская дорога использовалась до декабря 1948 года, после чего вступило в строй новое шоссе, проложенное через Гар‑Тув.

Первая поездка в Тель‑Авив по Бирманской дороге. Август 1948

Стихотворение «Проложившим дорогу» (דבר למבקיעי הדרך) было опубликовано 10 декабря 1948 года в газете «Давар».

 

Нам страх шептал: смирись с концом!

Нам разум говорил: пропали!

Война плевала в нас свинцом

английской оружейной стали.

Арабской ненависти вал

грозился сжить, свести со свету,

и нас никто не прикрывал —

но мы прошли дорогу эту.

С востока наступал Аммон Аммон — древний народ (аммонитяне) и царство к востоку от Иордана со столицей Рабат‑Аммон (нынешний Амман, столица Иордании). Альтерман обозначает этим словом Иорданию (в те годы называвшуюся Трансиорданией).
,

Мицраим Мицраим (ивр.) — Египет.
с юга вел сраженье,

Ливан и море с двух сторон

кольцо замкнули окруженья.

А мы в рассветной пелене

ползли по грязному кювету

с убитым братом на спине —

так мы прошли дорогу эту.

 

Орел и ворон с вышины

смотрели вниз, как наши взводы

ведут над пропастью войны

дорогу жизни и свободы.

Не все из них вернулись в строй,

доставшись песне и сонету,

доставшись памяти простой

тех, кто прошли дорогу эту.

 

Их дар тебе, живой народ, —

мальчишек, до смерти усталых —

всех километров этих пот,

в ухабах, рытвинах и скалах,

в тумане, в боли и в дыму

дороги к давнему завету…

По ней шагать. И потому

открыли нам дорогу эту.

Нун

Еще одно стихотворение «пасхального» жанра, опубликованное, впрочем, не в канун Песаха, а в первый день пасхальной недели. Возможно, поэтому в нем рассказывается не о выходе из Египта как таковом, а о связи чудесного спасения с последующими событиями. Упоминаемая в тексте стихотворения глава Танаха «И воспел Моше…» — это приведенная в пятнадцатой главе книги Шмот Книга Шмот (книга Исхода) — вторая книга Торы (Пятикнижия Моисеева), где описывается история Исхода евреев из Египта. песнь Моше, называемая еще «Песней моря» (Исх., 15:1 – 18), в которой Моше Рабейну и народ Израиля прославляют Г‑спода, который разверз перед ними воды моря, перевел беглецов на другой берег, а затем, сомкнув волны, утопил фараона и его войско. Эта благодарственная песнь знаменует успех побега, завершение важного этапа Исхода: преследование закончено, теперь никто не гонится за народом Израиля, люди перестали быть беглецами, и отныне будущее зависит от них самих.

Что ж, исторический фон Песаха 1949 года как нельзя лучше подходил именно для такого взгляда на вещи. В предшествующие месяцы были подписаны соглашения о прекращении огня с враждебными арабскими соседями (Египтом, Иорданией и Ливаном). Звенящие острыми лезвиями колесницы фараона уже не неслись на народ Израиля, по крайней мере непосредственно в тот момент. Люди получили возможность передохнуть, осмотреться, начать строительство новой жизни. Первое воодушевление быстро сменилось первыми разочарованиями, текучкой будней, всеми «прелестями» новорожденной бюрократии, конкуренцией за должности и теплые места.

В этой повседневной рабочей суете легко было забыть о неимоверном чуде, только что свершившемся прямо на глазах народа, — чуде обретения независимости в своей собственной Стране. С учетом сопутствующих обстоятельств масштаб этого события был никак не меньше, чем великих чудес Исхода. Но такова уж человеческая натура: новоиспеченным израильтянам, подобно недавнему рабу Нуну из стихотворения Альтермана, почти сразу стало не до чудес и не до знамений. В конце концов, ведь даже манна, упавшая с неба, была всего лишь едой…

Но на то и существует в еврейской традиции праздник Песах, чтобы перед замыленными повседневностью глазами вновь открывалось чудо, чтобы люди могли заново вспомнить и осознать смысл великих знамений. Сквозь три тысячелетия Альтерман протягивает прямую и четко различимую нить между Нуном тогдашним и Нуном сегодняшним. Связь между ними обоими персонифицирована — прежде всего в Книге: это по ее страницам ступает герой повествования вместе со всем народом — не от холма к холму, а от буквы к букве, от главы к главе. И полный диск пасхальной луны, висящий над головами израильтян в 1949 году, — тот же самый, что светился над ними тогда, на берегу моря, только что поглотившего смертоносные армии врага. Тот же самый — не потому, что луна — та же, а потому, что Книга — та же. Книга есть мир, и мир есть Книга.

Нун — подчеркнуто простой человек из народа, из тех, кого называют обычными. Зато его сыну Йеошуа суждено превратиться в одного из выдающихся вождей народа Израиля. Продолжая все ту же линию общности тогдашнего и нынешнего, Альтерман записывает Йеошуа Бин‑Нуна (букв. «сына Нуна») — пока еще подростка — прямиком в ряды молодежной организации «Гадна». Так что стоит сказать о ней несколько слов.

«Гадна» («Молодежные отряды») предназначалась для того, чтобы юноши и девушки занимались допризывной подготовкой. Первые отряды «Гадны» были созданы еще до образования Израиля, в конце 1930‑х — начале 1940‑х годов, в рамках «Хаганы» и «Пальмаха». Во время Войны за независимость добровольцы из этих отрядов сражались практически наравне со взрослыми. Известна история роты «Йонатан», личный состав которой был представлен по большей части юношами, едва вышедшими из подросткового возраста.

Рота особенно отличилась во время боев за Иерусалим, защитив и сохранив под еврейским контролем ряд важных районов Западного Иерусалима: кибуц Рамат‑Рахель, район Байт‑ва‑Ган, монастырь Нотр‑Дам (у стен Старого города, рядом с Русским подворьем) и плацдарм на горе Сион, благодаря которому удалось эвакуировать еврейский квартал Старого города после оккупации его частями Иорданского легиона. Кроме того, бойцам роты удалось захватить и нейтрализовать враждебные арабские деревни Малха, Эйн‑Керем, Бейт‑Мазмиль (нынешний Кирьят‑Йовель) и Хирбет аль‑Хамама (ныне на этом месте расположен мемориальный комплекс «Яд ва‑Шем»). Именно ребята из роты «Йонатан» наряду с бойцами «Эцеля» и «Хаганы» внесли решающий вклад в оборону Иерусалима. К сожалению, за эти успехи была заплачена дорогая цена: потери оказались так велики, что уже в августе 1948‑го подразделение пришлось расформировать.

Рота «Йонатан» во время парада в Иерусалиме. Июнь 1948

Впоследствии в ЦАХАЛе был создан специальный отдел, под эгидой которого стало осуществляться обучение допризывников, так что по сути «Гадна» взяла на себя функцию подготовки подростков к воинской службе. Превратившись в официальную структуру, движение постепенно обросло бюрократией и утратило романтический флер, которым оно было окутано в годы подполья и Войны за независимость. Нередко армия использовала отряды «Гадны» для всевозможных работ, в том числе в рамках общенациональных проектов (лесопосадки, прокладка дорог, строительство военно‑инженерных сооружений и т. д.). Нельзя сказать, что это способствовало большой популярности движения среди молодежи. Тем не менее «Гадна» просуществовала до начала 1990‑х годов, когда была распущена (в целях экономии средств) по решению начальника генштаба Эхуда Барака.

 

Стихотворение «Нун» (נון) было опубликовано 15 апреля 1949 года в газете «Давар».

 

В древней области Гошен Гошен — упоминаемая в Танахе область Мицраима (Древнего Египта), пригодная для пастбищного скотоводства, где евреи жили после переселения туда сыновей Яакова и до Исхода.
, Мицраим,

в хороводе бесчисленных лун,

как и весь его род, презираем,

жил еврей по прозванию Нун.

 

В книге Шмот он был малою тенью

меж словами Пифом и Рамсес Пифом и Рамсес — упомянутые в книге Шмот города в дельте Нила, возведенные при фараоне Рамсесе II. Согласно Танаху, для постройки этих городов использовался рабский еврейский труд.
.

Он не ждал ни чудес, ни знамений:

не положено рабству чудес.

 

Под господским ярмом перекошен,

равнодушен, покорен, устал,

Нун тащил свою тяжкую ношу

и вообще ни о чем не мечтал.

 

И все тем же бессмысленным взглядом

на прощанье окинув свой дом,

он пошел, как скотина, за стадом,

когда стадо пошло за вождем.

 

А вокруг бушевали знаменья,

и вселенная, встав на дыбы,

разверзала основы Творенья

на изломе всемирной судьбы.

 

Ну, а Нун даже Чермное море,

что на два развалилось горба,

миновал так же тупо, не споря,

с той же тусклой гримасой раба.

 

Самых тяжких страданий вериги

не мешали овечьей душе…

Он тянул свою лямку по Книге —

до главы «И воспел Моше…»

 

Загремела над морем песня,

как оркестр в сотню тысяч струн.

Но, наверно, всего чудесней,

что прозрел в тот момент и Нун.

 

Он припомнил солому и глину,

свист бича над своей головой,

и рубцы, испещрившие спину,

вдруг заныли, срываясь в вой.

 

Вспомнил знаки небес огневые,

вспомнил жуткие кары Суда,

и тогда лишь он понял впервые,

отчего расступилась вода.

 

И гордясь этим знанием умным,

потрепал по затылку сынка,

что звался Йеошуа Бин‑Нуном Йеошуа Бин‑Нун (в русской традиции Иисус Навин) — военачальник и лидер, возглавивший народ Израиля после кончины Моше Рабейну (Моисея).

и в «Гадну» был записан пока.

 

А над ним среди букв и главок

благосклонно сияла луна

в предвкушеньи событий главных,

для него и для нас — одна. 

Сборник стихотворных текстов классика израильской поэзии Натана Альтермана «История, оперенная рифмой» можно приобрести на сайте издательства «Книжники».

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана

Газета «А‑Арец» так описывала реакцию на финальный закат «солнца народов»: «Отголосок смерти Сталина до сих пор слышится в Нацерете. С получением известия о его кончине весь город, казалось, утонул в море красных флагов и черных траурных лент. Доски объявлений и стены были сплошь заклеены плакатами, оплакивающими спасителя человечества...»

История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана

Рассказывают, что в кибуце Ягур, где поселили команду, был устроен праздник по случаю удачной операции и якобы капитан судна произнес прочувствованную речь во славу Страны Израиля, маапилим и доблестных еврейских бойцов. И — снова якобы — при этом присутствовал Натан Альтерман собственной персоной, доставленный в Ягур по личному распоряжению самого Ицхака Саде, командира «Пальмаха». И — тут уже последнее якобы — под впечатлением этой речи Альтерман сочинил ответ итальянцу, ставший позднее одним из самых известных текстов поэта.

История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана

При всем уважении к сильным молодым сабрам, воинам и земледельцам, преподнесшим народу Страну на серебряном блюде, Альтерман не мог и не хотел мириться с отрицательными чертами этого нового образа, которые в полной мере проявились в отношении к новоприбывшим «обломкам Катастрофы», галутным евреям, в чьих глазах еще стояла тень пережитого ужаса. Это отношение, что греха таить, характеризовалось высокомерием, отчуждением, насмешливым неприятием «галутных страданий».