Год свиньи
Орли Кастель‑Блюм — одна их самых ярких фигур современной израильской прозы. Книги писательницы изданы на 14 языках, а русскоязычный читатель может познакомиться с нею впервые в «Египетском романе», вышедшем в свет в издательстве «Книжники». Это полуавтобиографическая сага о нескольких поколениях семьи репатриантов из Египта, чьи предки жили там еще во времена Моисея, но не последовали за ним в Землю обетованную. Читатель «Лехаима» может ознакомиться с главой из этого романа.
Все мы слышали и читали про изгнание евреев из Испании. В 1492 году короли Испании решили навеки отделить евреев от «конверсос» , марранов (впрочем, потом они занялись и этими насильственно обращенными). Точно так же они отделили мусульман от насильственно обращенных из их числа, морисков.
С тех пор написано множество книг, авторы которых приложили немало труда, описывая страшные бедствия, постигшие евреев в конце XV века, — сначала изгнание из Испании, а затем и из Португалии. Сотни страниц написаны и о насильственно обращенных в христианство, которые тайно придерживались иудаизма. Им разрешили остаться в стране, но они не избежали преследований инквизиции. Также изображались мытарства изгнанников, их утраты, их мужество. В книгах описаны маршруты их скитаний и удачные или неудачные попытки осесть в других местах.
Но трудно себе представить, чтобы тот необычный ракурс, в каком описал события Джонатан Цадик из Университета Беркли, пришел в голову кому‑нибудь еще, кроме него.
В статье, которую Цадик распространил в интернете в первом десятилетии третьего тысячелетия, он аргументированно доказывал, что в Испании 1492 год был годом свиньи. Он не задавался вопросом, распространялся ли год свиньи на другие королевства, не интересовался, бывали ли в Испании или еще где‑то годы лисы, енота или филина. Его выводы относились только к свинье и исключительно к тому году в Испании.
По словам Цадика, в течение десятилетия, начавшегося в 1492 году, Испания исторгла из себя двух основных врагов свиньи, живших на ее территории: иудеев и мусульман.
Так оно и было, но какой странный подход!
Не следует забывать, что в мусульманскую эпоху темно‑коричневая щетинистая иберийская свинья была «персона нон грата». Ее разведение было запрещено; ее выращивали и питались ее мясом только в закрытых монастырях в забытых Б‑гом уголках страны.
Североамериканский ученый приводит дополнительную информацию: в год изгнания евреев из Испании Колумб отправился в морскую экспедицию, приведшую к открытию Америки. Что же он взял с собой? Он взял восемь иберийских свиней, которых оставил на новом континенте. В итоге эти свиньи расплодились и распространились по всей Америке. Вместе с открытием острого красного перца это привело к изобретению свиных колбасок чоризо. В результате дешевое и питательное мясо стало доступно даже низшим слоям населения.
Описываемая ниже история произошла в тот же год или год‑два спустя. Семеро братьев Кастиль выжили при изгнании из Испании и благополучно достигли берега Газы, но, по правде сказать, изначально братьев Кастиль было восемь. Семейная традиция предпочитает — справедливо или нет, судите сами — умалчивать о судьбе восьмого брата, которую мы и хотим поведать.
В те дни большая часть членов семьи Кастиль жила в Торре‑де‑Мормохоне, небольшом городке в Кастилии, или Кастале, как называли страну арабские историки. У старшего сына, Йуды, была процветающая мастерская по производству лавандового мыла. Вокруг этой мастерской, основанной их отцом, или неподалеку от нее жили семеро его братьев со своими семьями. Некоторые ухаживали за широкими лиловыми полями лаванды, другие выращивали и пасли скот, в основном мериносных овец. Их жены занимались расчесыванием шерсти или производством тканей.
Как только король Фердинанд II и его жена королева Изабелла опубликовали указ, обязывавший евреев принять католическую веру или покинуть Кастилию и Арагон в течение четырех месяцев, старший брат Йуда послал свою дочь Эстер созвать всех членов семьи на срочный ночной совет. Ночь была очень холодная. Члены семьи прибывали со всех сторон Торре‑де‑Мормохона. Из их ртов выходил пар и тут же рассеивался в воздухе.
Сошлось человек сорок. Эти люди ходили друг к другу в гости по субботам и праздникам и вместе оплакивали умерших. Но они еще ни разу не собирались с такой срочностью и таинственностью. Йуда говорил медленно, голос его срывался. Он сказал, что предвидит грядущее, потому что не верит, что министру финансов, дону Ицхаку Абраванелю , удастся убедить Фердинанда и Изабеллу отменить указ. В лучшем случае он добьется отсрочки, но какой смысл оттягивать неизбежное?
Он пришел на встречу с уже вызревшим решением: надо немедленно уезжать, не используя предоставленное время. Лучше спасаться сейчас, не дожидаясь того часа, когда все евреи отправятся в путь, и во всеобщей панике и суматохе ничего нельзя будет сделать. Братья решили, что, если уж старший, преуспевающий брат, который так гордится семейной мастерской и своими умениями и так привязан к Торре‑де‑Мормохону и к лиловым полям лаванды, решил, что надо бежать, нет смысла колебаться. Само собой разумеется, никто из братьев Кастиль и членов их семьи и не думал изменить вере предков.
Йуда дал им двадцать дней на сборы. Он договорился с раввином Ицхаком Абуавом, что тот присоединится вместе с немалым числом последователей.
Братья Кастиль решили перебраться в соседнюю Португалию и осесть среди португальских евреев. Поживут там какое‑то время, попробуют купить поля и воссоздать мастерскую по производству лавандового мыла. Чем быстрее соберутся, тем больше удастся выручить за имущество, и они возьмут с собой ткани и, разумеется, золотые монеты.
Было решено, что Сара, жена Йуды, сошьет им нательные кошели — каждому, включая младенцев. На кошелях малышей будут вышиты птенцы, чтобы те всегда помнили, что происходят из состоятельной семьи и что их любили.
Ведь невозможно предсказать, думала она, что с ними произойдет после того, как они покинут Торре‑де‑Мормохон. В самом деле, она поступила мудро и предусмотрительно. В конце концов, именно малыши оказались в хороших семьях. Что же до взрослых, не раз случалось так, что один из Кастилей опустошал сшитый Сарой кожаный кошель другого, как только тот отдавал душу Творцу.
Итак, Кастили пустились в путь, забрав все, что было возможно увезти. Они двинулись сначала на север, а потом на запад, в Португалию, вместе с другими евреями, надеявшимися на убежище в Португалии. Но вскоре выяснилось, что они были наивны, что надежда влиться в еврейские общины Португалии была химерой. Португальцам хватало своих евреев, им не требовались новые «смутьяны». Кастили были поражены тем, как небрежно с ними обходились португальские власти, будто не понимая, что к ним явился не какой‑то сброд, а уважаемые люди, в частности мастер, владеющий секретами производства одного из лучших на всем полуострове сортов твердого мыла.
Они оказались ненужным балластом, париями, которых надо изолировать. Для них организовали лагеря, условия жизни — хуже некуда. Многие погибли от эпидемий, среди них и рабби Ицхак Абуав. Сара тоже чуть не умерла в лагере беженцев, но выжила. Ее муж и трое детей: близнецы Нисим и Натан и старшая дочь Эстер — переболели, но выздоровели.
Вскоре португальские власти уступили давлению жителей страны и посадили уцелевших беженцев на 25 больших кораблей, которые должны были увезти их как можно дальше от Португалии.
Хроники сохранили трагические истории. Капитаны некоторых кораблей были столь жестоки, что, не внемля мольбам несчастных, высаживали их в пустынях Северной Африки и на находящихся в стороне от морских путей островах. Детей и женщин похищали и продавали в рабство.
Один из кораблей, переполненный измученными и тощими, как скелеты, евреями, прибыл в Малагу. На нем была семья Йуды и Сары. Разумеется, евреям не дали высадиться на берег. Их заставляли креститься. Каждый день на корабль поднимался священник и спрашивал евреев, готовы ли они уже принять таинство. Измученный и голодный человек сначала говорит: нет‑нет, — а потом: да. Капитан сделал Йуде и Саре предложение, от которого они не могли отказаться: продать ему свою дочь Эстер за умеренную, не слишком большую, но и не чересчур маленькую сумму. Это было наименьшим злом, потому что им оставляли близнецов, Нисима и Натана. В отчаянии они согласились по просьбе самой Эстер, которая, не противясь, покорилась судьбе. Вскоре ее перепродали по более высокой цене, ведь она была здорова и к тому же хороша собой.
Когда Саре пришлось расстаться с дочерью, она за одну ночь совершенно поседела. Наутро ее лицо покрылось глубокими, скорбными морщинами. Йуда говорил ей, что их дочь святая и принесла себя в жертву ради семьи, а это равнозначно мученичеству, но Сара не могла утешиться.
Через два дня родители и близнецы сдались и приняли христианство. Они вернулись в любимый Торре‑де‑Мормохон и выкупили немалую долю проданного имущества — в значительной мере благодаря деньгам, полученным за Эстер.
Городской священник Оноретто де Мендоса радушно принял блудных сыновей, хоть такое милосердие и не соответствовало духу времени и руководящим указаниям инквизиции. Де Мендоса являл просвещенную терпимость к насильственно обращенным, потому что понимал: Рим не в один день строился. Он требовал от них присутствия на воскресной мессе и соблюдения всех обрядов, но не приходил на дом проверять, действительно ли они стали христианами. Он исходил из того, что, если взять их в оборот, этот процесс продлится одно поколение, а если оставить в покое — два, и потому не видел смысла портить людям жизнь.
Де Мендоса очень помог семье в переговорах о возвращении мастерской и полей. Сумма, которую им пришлось заплатить, была лишь немногим выше той, что они получили при продаже. Их просторным домом завладела Бонита, вдова с пятью сыновьями. Бонита согласилась переехать, когда священник пообещал ей благое будущее и после смерти, и в бренном мире.
Йуда хотел посвятить близнецов в тайны производства мыла, но Сара не соглашалась. Она хотела, чтобы сыновья все время были с ней в доме, потому что боялась оставаться одна. Этот страх был ей раньше неведом, он охватил ее лишь после возвращения.
Однажды на исповеди она рассказала де Мендосе о том, что случилось с их дочерью Эстер и о преследующем ее страшном чувстве вины.
— Дома, — сказала Сара, не видя его лица, — никто не упоминает ее имени. Мы даже совершенно переделали ее комнату. Мы молчим, но мой муж не тот, каким был прежде, а я не могу оставаться одна и гублю Диего и Педро. Я знаю, что попаду в ад из‑за того, как обошлась с Эстер. Останься я еврейкой, я бы все равно попала в ад.
Диего и Педро были новыми именами близнецов Нисима и Натана, но дома ими не пользовались.
— Ты спасла всю семью от ада, — сказал ей де Мендоса.
— По ночам мне снится, что она возвращается, — сказала она и запнулась, а потом зарыдала. Ее нескончаемый плач дал де Мендосе время подумать. Он сказал:
— Ты обещаешь, что, если Эстер вернется, ты будешь участвовать во всех таинствах сверх обязательных?
— Как это будет? Разумеется, я обещаю делать гораздо больше, чем требуется. Я стану образцом для новообращенных всей Кастилии, — торжественно пообещала она.
— Я узнаю, чем можно помочь, — сказал де Мендоса.
Сара не знала, говорит ли он всерьез или просто хочет ее успокоить. Но добросердечный де Мендоса задействовал свои связи в церкви и в бенедиктинских монастырях, в одном из которых жил в молодости, и не забывал о ее просьбе.
Он давно уже хотел найти повод для праздничной мессы, которая бы наглядно продемонстрировала, кто настоящий хозяин Торре‑де‑Мормохона, и теперь решил, что возвращение Эстер — подходящее для этого событие. Это предоставит жителям городка хорошую возможность пересмотреть их отношение к новообращенным. Возвращение, казалось бы, безвозвратно утерянной дочери к отцу и матери, новым христианам, станет кульминацией в жизни общины, знамением, которое наполнит сердца заблудших чистой христианской верой.
В конце концов Эстер нашлась. Она была жива‑здорова и жила на острове Тарифа — крошечном островке в Гибралтарском проливе, самой южной части Европы. Испанцы всячески поощряли желающих поселиться на острове, потому что хотели создать щит против возможного вторжения из Северной Африки, а церковь со своей стороны предоставляла всем, кто проживет на острове хотя бы год, отпущение всех прошлых и будущих грехов.
Эстер рассказала, что капитан Хуан Лопес тут же перепродал ее баску по имени Франсиско Мальядо, который ждал на берегу. Эстер стала его наложницей и забеременела от него, а потом бежала, и в пути у нее случился выкидыш. Мальядо преследовал ее и вернул, но после выкидыша она тяжело заболела, и Мальядо передал ее своей сестре Эльвире, жившей на острове Тарифа. Ее глухонемой муж Херонимо был там смотрителем маяка.
На острове Тарифа Эстер второй раз была принята в лоно христианской церкви. Она медленно выздоравливала благодаря заботам Эльвиры, которая была к ней добра. Эльвира научила ее выращивать иберийских свиней, объяснив, что они едят и какие они любопытные и умные. Эльвира научила ее их языку тела и показала, как приручить свинью: подходящую палку найди и за тем следи, чтобы справа всегда от нее быть, с пути не сходить. Эльвира поставила Эстер на ноги и сообщила ей много нового и о жизни, и о свиньях.
Херонимо не нарушал сна Эстер, и все трое мирно жили на маяке. По правде говоря, завершила Эстер к всеобщему изумлению, это была лучшая пора ее жизни. Она добавила, что Эльвира с пониманием относилась к ее нежеланию ухаживать за свиньями по субботам.
Эстер посоветовала родственникам разводить иберийских свиней в Торре‑де‑Мормохоне. Это не только принесет большую прибыль, но и докажет всем, что они настоящие христиане, и не надо будет никому объяснять, почему они моются и убирают дом по пятницам или отделяют от мяса седалищный нерв.
— Мама, если мы заведем такое стадо, — обратилась Эстер к Саре, которая лишилась дара речи от всех этих новостей и от мысли, каковы будут последствия для всей семьи, — никто не посмеет связываться с нами. Положись на меня. Я столькому научилась у Эльвиры. Я смогу выращивать свиней, если вы построите для меня хлев.
— Придется выделить для этого часть лавандового поля, — воскликнул Диего‑Нисим.
— На вырученные за свиней деньги мы сможем купить много лавандовых полей, — уверенно заявила Эстер.
Сара тревожно следила за Йудой, погруженным в глубокое молчание.
— По‑моему, отличная идея, — сказал Педро‑Натан.
— По‑моему, тоже, — согласился Диего‑Нисим.
— Хряк‑производитель стоит дороже матки, но не волнуйтесь. — Эстер, возможно, преждевременно стала выкладывать все, что знала. — Свиньи размножаются быстро. Свиноматка, как прекратит выкармливать, через несколько дней снова может понести. Сильные поросята оттесняют слабых к дальним соскам, где молока обычно остается мало, и слабые быстро умирают от голода. Но их можно отделить и продать заранее. Богачи считают их мясо изысканным лакомством.
— Сама‑то я, — поспешно добавила она, — свинины, конечно, ни разу не ела, только растительную пищу и много хлеба. Хлеб, который там пекут, на Тарифе, похож на мацу, только он толще.
В доме «конверсос» воцарилось молчание. Эстер поняла, что наговорила слишком много, но все же добавила:
— Свиньи очень послушные. Они сильные и не болеют. А еще они умные и забавные.
— А что они едят? — Йуда наконец‑то прервал молчание. Его глаза покраснели от гнева.
— Все, — сказала Эстер. — Деревья, кусты, мясо, все.
— И лаванду? — Казалось, он вот‑вот ударит дочь.
— Не волнуйся, папа. Лаванда невкусная для свиней. Я знаю, как заставить свиней слушаться, я буду пасти их подальше от дома, а для верности назад их буду приводить, только когда они вдоволь наедятся.
Йуда отрицательно покачал головой, но Сара была довольна. Иудеи они или христиане, но все ее дети с ней, все живы. Все обернулось к лучшему. К тому же за время отсутствия Эстер овладела ремеслом, которое станет лучшим подтверждением того, что они не иудеи. Саре казалось, что их беды остались позади и теперь для нее начнется новая жизнь. В ближайшее воскресенье состоится праздничная месса, и Эстер будет крещена в третий раз со времени ее похищения.
Отец де Мендоса хотел изменить имя Эстер на Мария, но Сара убедила его дать ей распространенное среди новообращенных имя Беатрис. После обряда она рассказала де Мендосе о планах расширить дело и построить свинарник. Он посоветовал купить на рынке свиней поплоше и потом откормить. Это окупается. Получается больше свиней за те же деньги.
Возведение свинарника и ограды продолжалось три дня — эти дни Йуда провел в посте, соблюдая траур. Сара обещала ему, что теперь они будут ходить к мессе только раз в месяц и самая главная месса уже позади.
— Обещаю тебе, что я не притронусь к этим нечистым животным, — внезапно сказала она. — Ты мне веришь?
С тех пор Эстер‑Беатрис каждое утро отправлялась пасти свиней как можно дальше от дома. Она возвращалась домой к вечеру, но и тогда продолжала ухаживать за ними. Свиньи толстели и размножались.
Но события в доме «конверсос» приняли непредвиденный оборот. Йуда не мог выносить присутствия своей дочери Беатрис из‑за сильного свиного духа, исходившего от нее и ее одежды. Напрасно мать драила ее семейным лавандовым мылом и поливала розовой водой. Встречая дочь, Йуда непроизвольно корчился, будто его вот‑вот вырвет, и издавал такой звук, словно его душа расставалась с телом.
В конце концов Диего и Педро построили хижину, у которой была лишь одна общая стена с домом. Удобная тропа вела от хижины к свинарнику. Пусть сестра там живет, пусть спит и ест вне дома, пусть разводит, пасет и режет свиней.
Но Йуда погрузился в черную меланхолию и перестал ходить в мыловарню. Постепенно прибыль от свинарника стала основным доходом семьи, которая шла в гору и богатела благодаря проклятым деньгам отвергнутой дочери. Даже Сара, которая тем временем стала именоваться Констансой, отдалилась от Эстер‑Беатрис, но о ее существовании было трудно забыть из‑за свиного духа, въевшегося в стены дома и мебель, несмотря на все усилия Сары избавиться от него.
То была ужасная пора в истории семьи. Понятно, почему об этом предпочитают не вспоминать. Хорошо еще, что рядом всегда был добросердечный отец де Мендоса — небесный ангел, редкостный священник в эпоху, когда повсюду свирепствовала инквизиция. Посоветовавшись с ним и учитывая полное безразличие Йуды, Сара‑Констанса сдала мастерскую и лавандовые поля в аренду доброму приятелю священника, а работницами там стали монахини из соседнего монастыря.
В те времена большая часть информации распространялась в виде слухов. После великого изгнания заброшенные еврейские кладбища породили множество разнообразных причудливых верований. Согласно одному из них, кусты между надгробиями укрепляли здоровье и крепость свиней и служили питательным кормом. Многие свинопасы приводили свои стада на еврейские кладбища, и иногда животные ложились отдохнуть на надгробия. Только Эстер никогда не водила туда своих свиней и не давала им вкусить от кладбищенского изобилия. Как‑то раз трое ребят видели, как Эстер лупила трех свиней и чуть не проломила им головы, крича, чтобы они не смели приближаться к еврейскому кладбищу. Ребята поспешили донести. Вот тайное и стало явным.
Так и вышло, что именно Эстер навлекла на Торре‑де‑Мормохон инквизицию. Правда, другие доносчики сообщали, что городским «конверсос» кошерное мясо поставляет семейство Арахель, а Констансу‑Сару видели в четверг, когда она возвращалась из дома Арахель со свертком в руках, причем по дороге туда свертка у нее не было. А в другой раз видели, как она вешает простыни рано утром в пятницу — говорили, что она это делала, чтобы простыни высохли до вечера, когда у иудеев наступит шабат. Так что инквизиция следила прежде всего за матерью, а не только за дочерью. Тем не менее добровольцы, доставлявшие еретиков в инквизицию, предпочли начать с дочери, молодой и крепкой: желательно разделаться с ней, пока она не принесла потомства.
Напрасно Сара кричала, чтобы вместо дочери забрали ее. Йуда подхватил жену, когда та упала и потеряла сознание. Отец де Мендоса слышал крики из дома новообращенных, но что он мог сделать? Однако под покровом ночи Констанса постучалась в его дверь и спросила, не может ли он как‑нибудь помочь им и сейчас, как в прошлом. Может, у него есть связи в инквизиции? Она много раз так и этак повторяла этот вопрос, но на него священник ответил отрицательно. Однако он посоветовал ей известного адвоката Хуана де Хосиса, который может представлять свинопаску перед инквизицией.
Диего и Педро поспешно распродали свиней, чтобы их, как тогда было принято, не конфисковали, а деньги пошли на оплату расходов по содержанию Эстер в тюрьме. Йуда продажу свиней одобрил и вообще словно воскрес из мертвых и обнаружил в себе новые силы. Он вернулся в мастерскую, отослал монашек, вернул прежних работников и договорился с монастырем, что прибыль будет делиться поровну. На щеках у него снова заиграл румянец; казалось, он помолодел на десять лет.
Сара не радовалась воскресению мужа, который не хотел нанимать адвоката, потому что тот требовал высокий гонорар. В конце концов Йуда поддался мольбам жены и согласился.
Де Хосис сам был выкрестом и знал слабые места обвинений на процессах инквизиции. Это был сморщенный и хилый человек со впалыми щеками, несмотря на свои тридцать пять лет, он выглядел так, словно его дни сочтены. В оправдание Эстер он пытался сослаться на ее пребывание на Тарифе. Она жила там больше года и имела права на привилегию полного отпущения грехов. Однако обвинитель инквизиции заявил, что нет никакого основания считать, что она жила на Тарифе как христианка: ведь ее крестили в Торре‑де‑Мормохоне. Эстер напрасно повторяла, что ее крестили и на Тарифе, причем вторично, а первое крещение она совершила в Малаге. Ей не поверили.
Де Хосис послал человека на розыски Эльвиры, жены Херонимо, чтобы она свидетельствовала в ее пользу, но посланец вернулся ни с чем. На острове Тарифа не нашлось ни Эльвиры, ни Херонимо. Отчаявшись в этой линии защиты, адвокат уверенно заявил, что ни один преданный иудейской вере еврей не дотронется до свиньи и тем более не станет возиться с целым их стадом. Весь его вид показывал отвращение, потому что ему самому был противен такой род занятий.
Но Эстер под пыткой созналась в ереси. Правда, признание, сделанное под пыткой, считалось недостаточным, и обвиняемый должен был повторить его в ясном сознании и не в пыточной камере. Сидя перед инквизитором, она подписала свое признание «по свободной воле и в ясном уме».
Следствие и суд тянулись около двух лет. В конце концов было решено, что Эстер должна примириться с церковью, то есть вернуться в лоно христианства и в течение года носить одеяние позора, санбенито. Вначале она наденет его на процессии во время аутодафе, затем проведет полгода в надежной христианской семье, это будет что‑то вроде домашнего заключения (инквизиция испытывала постоянный недостаток в тюрьмах, и приходилось довольствоваться пребыванием осужденных под домашним арестом), а потом ей предстояло еще полгода ходить в санбенито по городу. Через год санбенито повесят на посрамление осужденной и всей ее семьи в церкви, и оно будет висеть там, пока она жива.
Санбенито представляло собой что‑то вроде желтой рясы до колен. На нем были изображены драконы, черти и адское пламя. Если языки пламени смотрели вниз, значит, осужденного не сожгут живьем, а сначала задушат. Так выглядело санбенито осужденных на смерть. У Беатрис‑Эстер, признавшейся и раскаявшейся в грехах, санбенито было проще: желтая грубая туника с красными крестами на груди и на спине. Обязательной принадлежностью одеяния грешника был заметный издали нелепый остроугольный колпак из той же ткани.
Проведя шесть месяцев у «старых» христиан в соседней деревне, Беатрис вернулась домой. Два ее брата уже возобновили разведение свиней и стали владельцами стада. Ей самой теперь запрещалось владеть стадами или даже заниматься мыловарением, но от братьев не исходило зловония: они не приближались к стаду, а наняли вместо себя выполнять эту работу христиан.
В семье никогда не забудут того дня, когда Беатрис возвратилась из изгнания в остроконечном колпаке на маленькой голове. Этот день был чернее мрака. На их долю ни разу еще не выпадал такой позор, и они не знали, как быть. Каждый нашел способ уклониться от встречи с Беатрис. Братья заявили, что, если она тут же не поселится в построенной ими когда‑то для нее хижине, они уйдут из дома. Мать, Сара, тоже проявила жестокосердие и велела дочери держаться на расстоянии хотя бы пятьдесят шагов, как будто люди не знали, что они мать и дочь. А Йуда, как водится, молчал и не сказал дочери ни слова — ни хорошего, ни плохого.
Педро и Диего места себе не находили от гнева, когда поняли, что через полгода позорный наряд будет вывешен в местной церкви навсегда, по крайней мере до смерти их сестры, и им придется видеть его каждое воскресенье. Это помешает им найти жен‑христианок. Напрасно взывали они к де Мендосе. Тот потерял терпение и захлопнул перед ними дверь. С растерянными лицами они вернулись домой.
Эстер снова стала семейной свинопаской. Она старательно держалась от родных на расстоянии, как они того требовали. Каждый день она выводила стадо на выпас, с трудом удерживая на голове остроугольный колпак и тяжело шагая в своей тунике. «Если б хотя бы не этот колпак», — думала Сара‑Констанса, глядя на дочь, возвращающуюся со свиньями. В Торре‑де‑Мормохоне все замечали ее колпак издали и оповещали, что она приближается и надо зажать нос.
Как добрая христианка, Сара‑Констанса тогда же прервала всякую связь с другими «конверсос». Она снова и снова ходила к де Мендосе и на исповеди признавалась в своем чувстве вины. Она все еще вставала в пятницу раньше обычного и основательно убирала дом, а по субботам красиво одевалась — так же, как и на христианские праздники.
Эстер, которая прекрасно понимала чувства своей семьи, уводила свиней на все более дальние пастбища и иногда возвращалась лишь через день или два. Поэтому когда однажды она запоздала, никто не задавал вопросов, и даже неделю спустя никто не отправился на поиски. Де Мендоса сказал Саре, что, в конце концов, это благословение для всей семьи, потому что теперь санбенито не будет висеть в церкви, и еще сказал, что, если Констанса и другие члены семьи будут хорошо себя вести, инквизиция навсегда оставит их в покое. Поэтому Сара держала язык за зубами, стирая окровавленные одежды своих сыновей.
Через два месяца сосед принес им санбенито. Он нашел его в лесу, грязное, прогнившее, покрытое пятнами. В тот же день Педро и Диего разожгли костер и сожгли санбенито дотла. На следующий день они сожгли пустой свинарник. Свиньи, которых пасла Эстер, разбрелись по всему Иберийскому полуострову и влились в дикие стада — порой они забегали и на улицы больших городов.
Книгу Орли Кастель-Блюм «Египетский роман» можно приобрести на сайте издательства «Книжники».
Орли Кастель‑Блюм: «Это не пессимизм, скорее взросление»
Два Гроссмана и др.
