Книжный разговор

Другая оптика

Анатолий Найман 28 июня 2020
Поделиться

В 1990-е годы я несколько раз преподавал по семестру в американских университетах. Дважды в Нью-Йоркском – NYU. 50 тысяч студентов, огромный кампус в Вашингтон-сквер в центре, тут же дома для преподавателей. Идеальное место для прогулок: что вниз по Манхэттену, что вверх, по Бродвею, по Пятой авеню, по берегу Гудзона. Чем мы с женой ежедневно и занимались. Однажды решили пройти к реке по одной из 30-х улиц. Начинало смеркаться, ни одного человека. Неожиданно с крыльца дома поднялся верзила-негр, подошел и попросил монету. У меня был наготове четвертак, я ему сунул. Он повторил просьбу слово в слово, я сказал, что это все, он опять, уже немного наседая, на меня, на жену. Я увидел, что он под наркотиком, понял, что дело нешуточное, мы попытались обойти его, он все время перегораживал нам дорогу. Вдруг из дома вдалеке вышла мужская фигура, стала подметать улицу. Я закричал: «Вызовите полицию!» — несколько раз. Он остановился, поглядел на нас и продолжил мести. Но что-то сдвинулось в мозгу негра и, как появился, так же внезапно он исчез. Уверяю вас, это сильное потрясение для психики и всего организма. Когда мы поравнялись с подметавшим, я, насколько возможно возмущенно, спросил, почему он не позвонил в полицию. Он ответил: «Вы вели себя абсолютно неправильно, мистер. В таких случаях надо немедленно отдавать бумажник, иначе можно поплатиться жизнью». Я сказал: «Но вы вели себя, как трус, не так ли?» — «Нет, как разумный человек».

Ровно с такого эпизода начинается книга Артура Миллера «Фокус» (Москва, «Книжники», 2007). Только там женщина-пуэрториканка кричит среди ночи: «Полиция! Полиция!», ее преследует громила, а проснувшиеся обитатели домов, в частности, главный герой, смотрят сквозь жалюзи, и никто ничего не делает. Это раннее произведение знаменитого американского драматурга, автора многих получивших всемирное признание пьес, скончавшегося недавно в возрасте 90 лет. «Фокус» он написал в 30. Подзаголовок «роман», но это скорее притча. Признаюсь, я не поклонник этого жанра. Притча призвана передать некую идею. Ее персонажи исполняют назначенные им роли, в них нет художественной непредсказуемости. Поступки и слова действующих лиц у Миллера не всегда оправданы психологически. Однако идея, которая легла в основу его притчи, и неумолимость, с какой она, драматически развиваясь, приводит персонажей к мучительному выбору, целиком захватывают душу и отодвигают все остальное на второй план. Это выбор между самопожертвованием, противостоящим человеческой низости, и уютным с этой низостью согласием.

Сюжет книги, собственно говоря, сам по себе «фокус», который автор проделывает с героем. У менеджера нижнего звена Лоренса Ньюмена, в чьи обязанности входит нанимать девушек-машинисток для большой корпорации, катастрофически портится зрение. Начальник, у которого он был до сих пор на хорошем счету, велит ему заказать очки. Чего ему очень не хочется, поскольку очки делают его лицо решительно похожим на еврейское. А одно из негласных условий найма на работу как раз и состоит в ограждении корпорации от подобных лиц. Очки надеты, высшее начальство, проходя, бросает на Ньюмена взгляд, и он лишается работы.

Он идет наниматься по объявлениям в другие фирмы. Про некоторые ему известно со стороны, что там ищут специалиста именно с его опытом и квалификацией, но везде — отказ. Одновременно у него начинаются неприятности в квартале, где он живет. Там поселяются Финкелстайны, еврейская семья, открывают магазин. Обитатели квартала принадлежат к той части американского населения, которая считает, что евреев необходимо изгонять, а еще лучше просто стирать с лица земли. Ньюмен придерживается таких же взглядов: «Раньше все было — яснее некуда: нужно только пугнуть их посильнее, и они сами уберутся из района, где их никто не хочет видеть». Ему только не нравится, чтобы другие решали, у кого ему покупать газету и сигареты. Но этого в сочетании с внешностью, которую придали очки, достаточно, чтобы соседи перевели его в тот же разряд, что и Финкелстайна, только скрывающего свое еврейство.

Ньюмен возмущен: «Есть он, человек со вполне определенной историей, и она не сводится к этому лицу, которое выглядит так, словно оно из другой, чужой и грязной истории… Они должны понять, что он Лоренс Ньюмен, а семейство Ньюменов выехало из Англии в 1861 году, и дома у него есть фотографии, на которых изображено, как его крестят… И, — прибавляет он как свою заслугу, — на протяжении двух с лишком десятков лет он состоял на службе в одной из самых антисемитских корпораций во всей Америке». Жена настаивает, чтобы он переговорил с соседом, входящим в организацию погромщиков, объяснил недоразумение и убедил, что он — их. Не только не еврей, а готов войти в организацию и расправляться с евреями. «Вот увидишь, со временем они будут жить в специально отведенных местах, за пределы которых им запретят выходить, а может, и в специальных штатах».

Однажды ночью по пути из кино домой его начинает преследовать группа молодчиков. Он старается внушить себе, что это не за ним, а к Финкелстайну: «Слава богу, что есть Финкелстайн. А что, если бы никого вроде него в квартале не оказалось?» В кино он с женой попал на фильм, где «персонажи были сплошь евреи, но их играли по большей части симпатичные актеры. Да, волосы у всех были темные, но ни крючковатого носа, ни кривой ухмылки у них не было ни у одного, и залу это не нравилось». И оказывается, что у преследующих цель — оба: и он, и Финкелстайн. Приходится отбиваться бейсбольными битами из еврейского магазина, отбиваться спиной к спине, защищаться вдвоем.

Приведя себя в порядок, Ньюмен идет в полицию. Он в ярости: «Нападать, нужно самому на них нападать!» — и вспоминает пуэрториканку, которой он не пришел на помощь. Полицейский выслушивает его рассказ, начинает составлять протокол, и первый вопрос: «Сколько вас там живет, на этой улице?» После короткой паузы он отвечает: «На углу живут Финкелстайны…» — «Только они и вы?» — «Да, только они и я».

Понадобились очки, чтобы он увидел окружающий мир в фокусе. И подбитый глаз, чтобы в фокус попал Финкелстайн такой, какой есть, а не каким он его воображал. Это притча. Недавно я читал другую на эту же тему, «Заговор против Америки» Филипа Рота. По-видимому, необходимо такие вещи писать, чтобы это не могло стать реальностью.

 

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 400)

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Артур Миллер и обманчивость глубокомыслия

Эта расплывчатость идей, их модная «глубина», скрывающая под собой уход от социально‑политической реальности, уже много лет привлекает наших интеллектуалов. Крах марксизма оставил их на мели в идеологическом отношении, и, чтобы спастись от бесприютности, они ищут «глубин» в любом источнике, и «глубины», которые они выбирали для объяснения тоталитаризма во всех его разновидностях, в конечном счете мало что рождают, кроме праздного теоретизирования и морального позерства.

The Atlantic: Появление американского нациста

«Единственный логичный путь для человечества — это сознательно отказаться [от цивилизации] и вернуться к образу жизни охотников и собирателей» — таков был его вывод. Он хотел рыбачить и охотиться, самому выращивать себе еду, жить в шалаше и «веселиться, рассказывать истории, играть, творить, танцевать, заниматься любовью с женой, развлекаться со старыми друзьями и вообще жить на всю катушку». Он сел на самолет и отправился в джунгли Юго‑Восточной Азии. Именно там, окончательно уйдя в мир бреда, он сделал последний шаг и стал неонацистом.

Forward: Как Филип Рот сделался политическим пророком

Он говорил, что хочет вернуться в Америку, потому что испытывает растущую неприязнь к британскому антисемитизму, а заодно раздражение из‑за того, что к антисемитизму этому прилагались отказ британцев признать, что британский антисемитизм вообще существует, и их старания втолковать Филипу, что он, наверно, чего‑то недопонимает в их культуре. Недавно я вновь задумался о том, что Филип почувствовал столько лет назад. Тогда Филип Рот, причем уже не в первый раз, намного опередил свое время.