Пьер Голдман был легендарной фигурой во Франции в 1970-х годах: ярый левый интеллектуал, дитя Холокоста и одновременно преступник, человек, обвиняемый в убийствах, окутанных тайной по сей день, пишет журналистка JTA Шира Ли Бартов.

«Дело Голдмана» — французская судебная драма, сюжет которой сосредоточен на повторном судебном процессе над Голдманом в 1976 году. Эта лента вновь приковывает внимание к его фигуре. 

Премьера фильма состоялась на Каннском кинофестивале в 2023 году, и картина стала хитом во Франции. Актер-еврей Арье Вортхальтер за роль Голдмана получил премию «Сезар» — французский эквивалент «Оскара».

Впоследствии фильм дебютировал также в США, в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.

Режиссер Седрик Кан впервые узнал о Голдмане из его мемуаров «Смутные воспоминания польского еврея, родившегося во Франции» (1975). Голдман написал эту книгу в тюрьме. Он был осужден за четыре вооруженных ограбления, в том числе ограбление аптеки в 1969 году, закончившееся смертью двух женщин, и приговорен к пожизненному заключению. Голдман признался в ограблениях, но категорически отрицал убийства.

В книге прослеживается связь жизни Голдмана, полной насилия и самоистязаний, с тяготами его прошлого. 

Он родился в июне 1944 года в семье польских евреев, которые принимали участие в сопротивлении нацистской оккупации Франции. В конце войны его родители развелись, и мать планировала вернуться с ребенком в Польшу. Но отец похитил мальчика, чтобы вырастить его во Франции — и тем самым уберечь от страны, в которой были убиты 3 млн. евреев.

Голдман вырос под влиянием Холокоста — полный гнева, чувства вины и стремления подражать революционному пафосу своих родителей. «Я хотел быть как они, знать эту атмосферу бунта, эту гордость и честь, — говорит персонаж Голдмана в фильме. — Я тоже хотел быть евреем-воином, чтобы освободиться от клейма еврея».

Это желание привело его из коммунистического студенческого кружка сначала на Кубу, где его помощь была отвергнута коммунистическими партизанами, а затем в Венесуэлу, где Голдман все-таки присоединился к партизанам, но слишком поздно, чтобы стать частью революции. Его идеализм вылился в банальное воровство, включавшее, однако, крупное ограбление банка в Венесуэле. 

Вернувшись в Париж, Голдман быстро растратил деньги на выпивку, дорогие рестораны и накрахмаленные рубашки. «Я много потею и ненавижу стирать», — говорит его персонаж судье.

С готовностью признавая свои неудачи, Голдман настаивал, что никогда не сможет убить невинных людей.

«Я думаю, когда его обвиняют в убийстве, это ложится пятном на его отца, мать, на него самого, — говорит Вортхальтер. — Он морально движим борьбой как за свою невиновность, так и за невиновность своих родителей. Я действительно ощущал связь между обвинением против него и против самого имени Голдмана».

Мемуары Голдмана были высоко оценены французскими знаменитостями и интеллектуалами, такими как актриса Симона Синьоре и философ Жан-Поль Сартр. Их похвалы вместе с новыми доказательствами, возникшими после первого суда над Голдманом, привели к громкому повторному судебному разбирательству, которое воссоздано в «Деле Голдмана».

Седрик Кан и сценарист Натали Герцберг — французские евреи, чьи родители были «детьми Шоа» — реконструировали судебный процесс при помощи газетных статей и бесед с адвокатами Голдмана. (Во Франции запрещено снимать и фотографировать судебные процессы.) Они позволили себе некоторые вольности — например, объединили элементы двух судебных процессов, но вместе с тем воспроизвели целые речи слово в слово. 

Фильм во многом опирается на эти речи: действие происходит почти полностью в зале суда, без музыки или каких-либо воспоминаний, зрителя буквально помещают на место присяжного.

«Дело Голдмана» — это не просто борьба человека за то, чтобы выковать свою судьбу из обломков истории. Суд над Голдманом обнажил глубокие разломы во французском обществе 1970-х. 

Студенческие восстания 1968 года закончились, и радикальные левые движения были на последнем вздохе. Но многие социальные вопросы оставались нерешенными, включая неравенство, расовые предрассудки в полиции и системе правосудия, а также поляризацию взглядов, наблюдавшуюся между либеральной парижской интеллигенцией и гораздо более консервативным населением небольших городов.

Все эти проблемы были явлены и в суде. Голдман, который всегда жил среди чернокожих, в основном из Вест-Индии, включая его жену, родившуюся в Гваделупе Кристиан Суккаб-Голдман (которую играет Хлоя Лесерф), говорит об опыте евреев и чернокожих как об общей борьбе. Он заявляет, что французская полиция расистская, и доходит до того, что обвиняет ее в «заговоре». Это звучит надуманно до тех пор, пока один за другим черные свидетели не дают показаний на полицейских, которые запугивали или принуждали их дать показания против Голдмана.

Тем временем прокурор Анри-Рене Гаро (Николя Бриансон) вызывает серьезное подозрение у либеральных элит и аутсайдеров, что покажется знакомо сегодняшним зрителям, особенно тем из них, кто слышал, как политики обещают «вернуть страны их истинным патриотам». «Я буду говорить от имени Франции, истинной Франции, Франции рабочих и честных людей, той, во имя которой вершится правосудие», — говорит персонаж Гаро в своем заключительном слове.

Кан говорит, что какие-то отголоски современной политики стали ему более ясны в процессе создания фильма.

«Я не думал, что буду снимать фильм, который станет социологическим портретом Франции, — заявляет он. — С одной стороны, всегда была эта коренная Франция — французы, которые утверждают, что им принадлежит эта земля. Но мы также знаем, что Франция — это и земля иммиграции, и всегда между ними был конфликт».

Спустя год после выхода фильма во Франции прошли парламентские выборы. В первом туре доминировала ультраправая антииммигрантская партия «Национальное объединение», среди основателей которой — осужденный отрицатель Холокоста Жан-Мари Ле Пен и бывший офицер СС Пьер Бусеке. Во втором туре победу одержала левая коалиция, в которую вошла ультралевая «Непокоренная Франция», которую недавно обвинили в игнорировании угрозы антисемитизма во Франции.

Этот раскол между ультраправыми и ультралевыми политическими движениями напоминает микрокосм, запечатленный в зале суда в «Деле Голдмана», равно как и напряженные дебаты о том, как говорить об антисемитизме, расизме и истории евреев и иммигрантов во Франции.

У Голдмана в фильме есть антипод: его адвокат Жорж Кийман (которого играет Артур Харари, соавтор оскароносной судебной драмы «Анатомия падения»). Кийман тоже польский еврей, родившийся во Франции и выросший в бедности. Но если Голдман — радикальный агитатор, страстно заявляющий о своей идентичности, то Кийман — прагматик и центрист, который считает, что его еврейство «не имеет значения», предоставляя Голдману тщательную и выверенную защиту, основанную на сомнительных моментах в работе следствия.

В то время как Голдман опускался до преступной жизни, Кийман поднимался на пути к успеху в избранном обществе. В итоге последний становится министром юстиции. Они наблюдают друг за другом с подозрением, как соперники, а иногда и с презрением: еще до начала суда Голдман пытается уволить Киймана, отправляя ему письмо, в котором называет его «кабинетным евреем», подразумевая некую еврейскую пассивность. (Реальное такое письмо было предоставлено Кану другим адвокатом Голдмана, Андре Шураки.)

Персонаж Киймана отвечает: «Как он смеет? Кем он меня считает? Мне пришлось много работать, чтобы попасть сюда… Это он кабинетный еврей со своими бестселлерами и левацкими поклонниками!»

«Я думаю, антагонизм между Голдманом и Кийманом многое говорит о том, каково быть евреем, и не только во Франции, — это довольно универсально, — отмечает Кан. — Пьер Голдман считает, что несет в себе трагедию, от которой не может избавиться, в то время как Кийман хочет освободиться от этой трагедии путем интеграции».

Однако невольно эти два еврея как бы меняют друг друга. Кийман скрупулезно подходит к защите Голдмана, в итоге снимая с него обвинение в убийстве. И в заключительной речи Киймана, после того как он наблюдал за Голдманом на протяжении всего процесса, он говорит наконец об их общей истории: о «трагедии евреев Восточной Европы».

«Мы оба принадлежим к общине польских евреев, которая интегрировалась во французское общество, сохранив при этом свои изначальные тревоги и глубокие раны, — говорит Кийман. — Я прошу вас, если это возможно, пожалуйста, забудьте о том, какое влияние его личность оказывает на вас, не судите его по его внешности. И я скажу честно: мы никогда не оправимся от нашего детства».

После того, как приговор за убийство был отменен, и после шести лет тюремного заключения Голдман получил досрочное освобождение. Три года спустя, при обстоятельствах, которые до сих пор неясны, он был застрелен в Париже. На его похоронах присутствовало более 10 тыс. человек. Его убийцы так и не были найдены. Двойное убийство фармацевтов также не было раскрыто.

По словам Кана, убийство Голдмана стало частью его легенды. Он хотел, чтобы фильм сохранил вопросительные знаки, которые повсюду следовали за Голдманом. В то время как Вортхальтер верил в невиновность Голдмана — он рассказывал, что ему просто пришлось так мыслить, чтобы сыграть свою роль, — Кан отказался занять позицию.

«Я нахожу эту историю интересной, потому что мы по-прежнему не все знаем, — говорит он. — Вокруг истории Голдмана много тайн».