Халифат — это исламское теократическое государство, во главе которого стоит халиф, сосредоточивающий в своих руках религиозно‑политическое руководство. Правовое положение халифа определяется его статусом «преемника» пророка Мухаммеда. Исламисты давно мечтали о возрождении мусульманской теократии. Греза, долгое время казавшаяся несбыточной, начала сбываться в июне 2014 года, когда руководители запрещенной в России организации «Исламское государство Ирака и Леванта», сократив свое название, оповестили мир о создании «нового халифата» — суннитского «Исламского государства» (ИГ, арабская аббревиатура ДАИШ) на территории от восточного побережья Средиземного моря до Евфрата. Но большинство россиян о «халифате» и «халифе» Абу‑Бакре аль‑Багдади узнали уже после того, как части российских ВКС обосновались в Латакии, ИГ объявило джихад России, над Синаем взорвали наш самолет с туристами, а в Париже произошла серия терактов. Почему само слово «халифат» обладает такой притягательностью для десятков тысяч мусульман по всему миру? Какова идеология ИГ? Чем угрожает новое «государство» Европе, Израилю и России? Какую роль в сирийских событиях играет Турция и что происходит в этой стране, также претендующей на лидерство в регионе? На эти и другие вопросы отвечают: журналист, арабист, депутат кнессета Ксения Светлова, историк‑тюрколог, президент Института стран Азии и Африки МГУ им. М. В. Ломоносова Михаил Мейер, глава израильского Института региональной внешней политики «Митвим» Нимрод Горен, исламовед, президент Института религии и политики Александр Игнатенко.

«ИГ — явление временное»

Ксения Светлова ← Абу‑Бакр аль‑Багдади родился в Ираке, неподалеку от города Самарра, известного своим древним спиральным минаретом. Свою карьеру в сфере исламоведения и богословия он начинал в Багдадском университете. После вторжения американцев в Ирак примкнул к суннитскому подполью и в 2004 году оказался в тюрьме по подозрению в причастности к организации терактов. Радикализация аль‑Багдади, судя по всему, началась именно там, хотя возможно, что он ушел в наиболее пуританскую ветвь ислама еще раньше. По‑видимому, речь идет о человеке малообщительном и застенчивом, который тем не менее наделен харизмой и даром речи. Какое‑то время он был связан с «Аль‑Каидой», потом откололся от нее, поняв, что если ненависть к Западу и его союзникам в арабском мире помножить на власть над определенной территорией, то можно создать мощный государственный аппарат, к чему никогда не стремились Усама бен Ладен и его вдохновитель Абдалла Аззам.

Я бы отделила националистические террористические группировки от исламских, а тех, кто базируется на определенной территории, — от так называемых «скитальцев». Все они проливают кровь невинных жертв, с тем чтобы запугать мирное население и таким образом осуществить свои политические или религиозные цели. Но если националистические движения, такие как Народный фронт освобождения Палестины или ФАТХ, способны на прагматический взгляд и трезвую политику (например, подписание ФАТХ норвежских соглашений или признание существования Государства Израиль), то исламистские группировки на реформы и перемены идут с большим трудом. Потребовались десятки лет для того, чтобы египетская «Гамаа аль‑Исламия» отказалась от насилия и терактов, поняв, что таким образом не добьется смены власти и торжества шариата. Палестинский ХАМАС предпочел не оставить в Газе камня на камне, но так и не пошел на компромисс с Израилем. Есть разница и между такими структурами, как ИГ или «Хизбалла», с одной стороны, и «Аль‑Каида» — с другой. Если две первые уязвимы хотя бы потому, что у них есть официальный центр, который можно бомбить, столица, госаппарат и ответственность за жизнь своих подданных, то «Аль‑Каида» и ей подобные могут базироваться где угодно — сегодня Судан, завтра Афганистан, и потому способны направить все свои средства на проведение терактов. На сегодня ИГ представляет собой опасный сплав международной «скитающейся» террористической группировки и квазигосударства.

ИГ опасно своей привлекательностью в глазах десятков, если не сотен тысяч начинающих джихадистов по всему миру. Мастера пропаганды, террористы ИГ сумели создать иллюзию этакого рая на земле для верующих мусульман, где царствуют шариат и справедливость, и, к сожалению, многие купились на этот имидж. Другие, уже подпавшие под влияние радикального ислама, решившие перей­ти от слов к делу, с каждым новым «успешным» терактом приобретают все больше и больше уверенности в себе и в своем деле. Самопровозглашенный халифат будет пользоваться популярностью лишь до тех пор, пока его лидеры будут завоевывать новые территории и одерживать новые победы. С территориями у ИГ проблемы: с одной стороны подпирает Иордания, с другой — курды, с третьей — иракское правительство. Расширяться пока не получается, зато несколько «сокрушительных побед» — подрыв российского гражданского самолета и теракты в Париже — привлекают к ИГ новые полчища новобранцев. Но я думаю, что, как только у главарей ИГ закончатся деньги и они не смогут выплачивать зарплаты наемникам, а также поддерживать деятельность школ и больниц, ремонтировать дома и поставлять энергию, увлечение ИГ пойдет на спад. Напомню, что большинство мусульман выступают против ИГ и его зверств, не считают аль‑Багдади халифом, а ИГ — халифатом. Исламский мир — это 2 млрд людей, лишь мизерная часть которых выступает в поддержку этого явления. Я уж не говорю о том, что такие крупные мусульманские государства, как Индонезия или Малайзия, вообще крайне далеки от влияния ваххабизма, а шиитские страны считают радикальных суннитов своими врагами. Убеждена в том, что ИГ — явление временное.

Это не первая террористическая организация, пытающаяся создать государство или эмират. В 1970‑х годах подобные попытки уже совершались исламистами в Египте, в 2007 году в иракском городе Рамади был провозглашен исламский эмират, в 2013‑м то же самое произошло в северной части Синая. Но никто из них не пытался выдать себя за «тот самый халифат», о котором мечтали многие мусульмане, разочаровавшиеся в современных государствах, будь они светскими, как Сирия Асада, или исламскими, как Иран или Саудовская Аравия.

Европа не должна терять свое «человеческое лицо» и отказываться от демократии и свободы. Но если она хочет одержать победу и избежать новых жертв, ей необходимо провес­ти красную черту, четко отграничив свободу слова от подстрекательства к насилию и пропаганды ненависти. Необходимо запретить и закрыть рассадники радикального ислама, с одной стороны, а с другой — серьезно работать над интеграцией иммигрантов и их детей, вовлекая их в общественную жизнь, улучшая уровень образования в районах, где они проживают. Я не считаю, что нашествие беженцев в Европу — это спланированная попытка захвата Старого Света исламистами. Некоторые радикалы пользуются случаем, но основная масса — это настоящие беженцы. Почему они попали в Европу именно сейчас? Да потому что соседям Сирии, и прежде всего туркам, надоело платить колоссальную цену за сирийский кризис. В Иордании, Ливане и Турции в общей сложности скопилось около 5 млн беженцев. Сначала многие из них жили надеждой на то, что война вот‑вот закончится, теперь стало ясно, что в ближайшем будущем этого не произойдет. И местные власти сквозь пальцы смотрят на их движение в сторону Европы. Сейчас ЕС выделил Турции огромные деньги на решение проблемы беженцев на ее территории. Посмотрим, поможет ли это.

«Турция второй раз пытается играть с нами в двойную игру»

Михаил Мейер ← Причина инцидента с российским бомбардировщиком — это операция по «освобождению» Крыма. Здесь мы с турками не посоветовались, а даже если бы и посоветовались, то это вряд ли что то изменило бы, потому что большинство турецких политиков оценивают эту акцию негативно. Их позиция: «Вы в свое время Крым у нас отняли, и он не может переходить от России к Украине и обратно, а должен был после распада Союза возвратиться к нам». При этом турки ссылаются на Кючук Кайнарджийский мирный договор 1774 года, хотя я там такого пункта не помню. Если уж следовать букве этого договора, то Крым должен был стать независимым.

Российская операция в Сирии дополнительно обозлила турецкую власть. Кстати, Башар Асад, мне кажется, не основная фигура в сирийском руководстве. Я был в Сирии в тот момент, когда его делали президентом: ох как он не хотел, как упирался! Но военная верхушка его заставила. И до самого начала гражданской войны эта верхушка, пусть постаревшая, имела решающее влияние на ситуацию в стране. На начало выступлений против правящего режима она отреагировала по военному: восстание должно быть подавлено, а как, какими силами, с какими жертвами — это вопрос на Востоке второстепенный. Но до того, как все это началось, Асад и Эрдоган вполне контактировали, дружили и даже собирались заключить «междинастический» брак, породниться. А потом Эрдоган решил, что ему выгоднее влиться в международную коалицию, продемонстрировать свое единство со всем миром, с Европой. И в этот момент в первый раз за последние годы интересы России и Турции пришли в противоречие. (Хотя, скорее, во второй — впервые турецкое руководство столкнулось с негативной реакцией со стороны России в 2010 году, когда снарядило «Флотилию свободы» в Газу.) Эрдоган хотел продемонстрировать Путину, что Турция самостоятельная держава, которая может иметь свои интересы и далекоидущие планы. Для неоосманистов стать лидерами мусульманского Ближнего Востока — это естественная цель. А Россию не устраивало, что один политик, да еще столь близкий к Западу, хочет определять судьбы региона. Нам выгоднее, чтобы оставалось несколько равновесных центров силы: Турция, Саудовская Аравия, Иран. Тогда легче играть роль посредника. И все это сплелось в нынешний клубок противоречий.

Неоосманизм интересен тем, что это идеология, альтернативная идее халифата. Хотя все поэты, писавшие оды турецким султанам, обязательно вставляли туда мысль, что он халиф, ни разу в официальной титулатуре султана слово «халиф» не звучало. И Селим Грозный, и его наследники понимали, что халифом может быть только родственник Мухаммеда, а все остальные претенденты все равно останутся самозванцами. Более того, в Кючук Кайнарджийский договор именование султана халифом было внесено по настоянию России, чтобы оставить за ним право на духовное окормление мусульман независимого Крыма и принять на себя попечение о христианах Османской империи. Но, несмотря на это, значительная часть крымцев ушла из Крыма, перестав считать его мусульманской территорией.

Шанс Турции был в том, что ни одному из ее соперников конфликт между шиитами и суннитами не позволяет стать единоличным лидером в регионе. И более либерально рассматривающая все проблемы исламского мира Турция на этом фоне выглядит выигрышно, а роль Эрдогана очень напоминает роль султана османской эпохи. Правда, арабами претензии Турции на лидерство довольно солидарно отвергаются. Когда началась «арабская весна», Эрдоган буквально ринулся в гущу событий и сначала выиграл в Тунисе, еще где то, но потом получил холодный душ от Египта, который не так давно сам был среди арабских стран державой номер один и с потерей этой позиции до конца не смирился. Правда в том, что у большинства арабского населения память об османской эпохе отнюдь не позитивная.

В чем особенности турецкого ислама? Люди, пережившие эпоху Мустафы Кемаля, в большинстве согласились с тем, что достаточно оставаться мусульманами в душе. Ведь Кемаль боролся не с исламом как таковым, а с религиозным сопротивлением его вестернизаторским реформам. При этом он сам был мусульманином. А в последние десятилетия турецкие власти отказались от такой жесткой трактовки светскости, так что нынешняя ситуация и вовсе удовлетворяет большинство мусульман в стране. В Турции ислам представлен не какой то одной концепцией, а массой полуофициальных суфийских братств, у которых разные обряды. Так повелось издавна, в XIX — начале XX века практически каждый политический деятель состоял в одном из таких братств. Халифа почти никто не слушал, все предпочитали свои общины.

Эти общины могут быть довольно закрытыми от внешнего мира. Скажем, есть такое движение «Хизмет», чей лидер Фетхуллах Гюлен живет в США. Они некоторое время назад приезжали в Москву, создали здесь школу, я и мои коллеги поддержали их инициативу. Но все равно оставалось ощущение, что они многое недоговаривают. Скажем, они так и не ответили на вопрос, зачем учителем истории обязательно должен быть турок — не турецкого языка, заметьте, а истории. И ученики потом, сколько мы их ни спрашивали, ничего не рассказывали. Видимо, учитель говорил с ними о пантюркистских идеях, о восстановлении единства тюркского мира.

Иран, несмотря на религиозные расхождения, создал союз с Турцией. Раздробленность турецкого ислама Ирану даже удобна, он не ощущает эту структуру как единство, нацеленное против себя. Другое дело религиозно монолитная Саудовская Аравия, поэтому Иран с ней и воюет сейчас в Йемене, в других местах. Турция была нужна Ирану, в частности, как посредник в отношениях с Европой, Эрдоган пытался сыграть роль миротворца, заступиться за Тегеран. Причем еще недавно отношения двух стран были весьма настороженными: Иран оттеснял Турцию на вторые третьи роли, исламская революция в Иране автоматически означала, что он заявляет о себе как о лидере мусульманского мира. Не случайно еще в «творчестве» предшественника Эрдогана, президента Тургута Озала, возникла идея турецко исламского синтеза, построенная на сочетании западной модели экономики с тюркизмом и умеренным исламизмом. Это был явный ответ Ирану. Но сейчас отношения с Ираном если не дружеские, то как минимум взаимоуважительные, несмотря даже на разницу позиций по Сирии.

Катар — кормилец Турции. Катарские банки там на каждой улице. Откуда тот же Озал достал капиталы для развития страны? Пригласил банки стран Персидского залива. А вот хорошими отношениями с Израилем Турция, начав претендовать на верховенство в мусульманском мире, пожертвовала.

Турция в большей степени зависит от Запада, чем тот от нее. С Западом связаны перспективы социально экономического развития, включенность в новый мир, получение новых технологий. Весь арабский Восток провалился в этом отношении, вражда с Америкой обрекла его на технологическое отставание.

Эрдоган поддерживает свою популярность за счет вакфов — религиозных учреждений, помогающих бедным, нуждающимся. Он стабильно пользуется поддержкой 40–50% населения. Следующая за ним партия набрала на последних выборах почти в два раза меньше голосов, а остальные в лучшем случае находятся на уровне 10–15%. В нем привлекает и определенный либерализм в истолковании норм ислама. Хорошо бы, чтобы все надели платки, но если не хочешь — мы настаивать не будем. На приеме в Кремле Эрдоган, чокаясь с Путиным, пил что то, весьма напоминающее вино. Я сидел далеко, но было видно, что это не вода. Беда в том, что годы у власти привели к тому, что в Эрдогане все четче проступают авторитарные черты, стремление вручную руководить страной. Видимо, он не верит в силу своего окружения, считает, что оно ниже его по возможностям. Нынешний премьер министр Ахмет Давутоглу, создавший неоосманистскую концепцию, был очень хорош как идеолог, но как политик оказался совершенно зависимым от Эрдогана.

Турция второй раз пытается играть с нами в двойную игру. Первый раз был во время Второй мировой войны, когда турки обещали, что вот вот войдут в антигитлеровскую коалицию. В итоге они не сделали ни одного выстрела и только за день до намеченной даты приема в ООН, дотянув уже до последнего, формально объявили Германии войну — а то не попали бы в ООН. Такая политика очень раздражала Сталина, не случайно он в 1945 м отверг предложение Турции подписать новый договор о дружбе и начал требовать часть турецкой территории. Я полагаю, что, если бы не необходимость разгромить Японию, советские танки могли бы оказаться на территории Ближнего Востока и Малой Азии. И была бы у нас Турецкая Советская Социалистическая Республика.

Эрдоган наступил на те же грабли. Внешне все в отношениях как будто бы хорошо, а на самом деле… В какой то момент Россия вообще готова была счесть Турцию ближайшим союзником — с кем еще Путин столько раз встречался, как с Эрдоганом? И то, что сейчас турки вроде бы готовы идти на мировую, а Россия отказывается, объясняется во многом острой личной обидой Путина. Турция понимала, что реакция России будет резкой, но степень негодования Путина они, видимо, все же не рассчитали. С точки зрения нашего руководства, да и большинства населения страны, предложенные извинения выглядят явно несоразмерными с той пощечиной, которую Россия получила, особенно с учетом убийства катапультировавшегося летчика. И Россия готова перекрыть идущие в Турцию газ, нефть. Но санкции ударят не только по Турции — они очень сильно ударят по самой России. И мы будем дольше оправляться от них: туркам при необходимости готовы оказать поддержку те же арабские страны, а кто нам собирается помогать, я что то не помню? Кроме того, Турция может начать мешать проходу российских судов через проливы.

В военном плане Россия и Турция несопоставимы. Ядерная и неядерная держава — это разные весовые категории. Никто не кинется на защиту Турции в случае чего, в том числе и НАТО, где Турция состоит. Но главная опасность для Турции исходит, конечно, не от России, а от ИГ. Если ИГ оформится как настоящее государство, то Турция получит около себя халифат, не признающий никаких государственных границ. Естественное состояние халифата — экспансия. А с точки зрения обычного мусульманина, главный — халиф, а не султан. Заигрывание Эрдогана с ИГ абсолютно необъяснимо. И сколько бы Турция ни выстраивала пограничных укреплений — это ничего не изменит. Граница все равно останется проницаемой, мусульманин с мусульманином всегда договорятся. Вспомним, как тюрки охраняли границу Византии, а с востока шли сельджукиды — и граница исчезла в один момент.

Туркоманы — результат миграции в XI–XII веках тюрок на территорию, которая контролировалась Аббасидским халифатом. Их первоначальный ареал — современная Туркмения, оттуда часть пошла в Турцию, часть дальше на юг и оказалась в Ираке. В Сирии небольшое количество туркоманов, видимо, было и раньше, но большинство их попало туда совсем недавно, когда курды установили свою власть на части территории Ирака и начали выжимать оттуда туркоманов. Между ними шла открытая война, но курды были, конечно, сильнее. И Турция поддерживает туркоманов как «соотечественников за рубежом», но и как барьер против курдов. Живут они на севере Сирии, на территории, захваченной ИГ. Многие из них и сами воюют на стороне ИГ. И их земли попадают под наши бомбы, конечно.

Сейчас много говорят о параллелях между нынешней Турцией и Россией: фантомные имперские боли, уверенность, что территория распавшейся империи — это зона нашего естественного влияния, лозунг защиты соотечественников и т. д. В этих сближениях есть доля правды, но подходы двух стран к радикальному исламизму принципиально различаются.

«Миссия ИГ заключается в построении панисламского общества»

Нимрод Горен ← На протяжении длительного времени Турция пыталась создать буферную зону вдоль границы с Сирией. В августе Турция и США вели переговоры по поводу присоединения Турции к коалиции против ИГ, и буферная зона была одним из требований турецкой стороны. Насколько мне известно, американцы это требование не удовлетворили. Вновь оно было выдвинуто несколько месяцев назад в ходе переговоров с Евросоюзом по поводу сирийских беженцев.

Турецкая армия — сильная и профессиональная, она вполне вписывается в раскладку сил НАТО. У нее есть опыт борьбы с партизанскими формированиями, турецкие солдаты умеют защищать границы государства. Но Турция не пытается вести особенно интенсивные военные действия в Сирии. Вспомним, что в 2003 году парламент Турции не дал добро на размещение американских войск в Северном Ираке и направление туда турецкого военного контингента. Поэтому не думаю, что Турция активно «впишется» в военную кампанию против ИГ. Эрдоган заинтересован в падении режима Асада. По отношению к Асаду турецкое общество поначалу было настроено негативно, он воспринимался как основная причина всех бед в регионе. Другое дело, что со временем в Турции начали понимать сущность ИГ, и отношение изменилось.

Пока что, с точки зрения исламистов, речь идет о расширении границ, о географической экспансии ИГ. Вопрос о том, можно ли построить функционирующий халифат, требует глубокого исторического экскурса. Как минимум, перед нами есть пример Саудовской Аравии, государства, которое зиждется на законах ислама. Однако у идеологов ИГ куда более амбициозные цели. Они не хотят создать еще одно мусульманское государство, их миссия заключается в построении панисламского общества.

Сирийские беженцы в большинстве своем размещены в лагерях, расположенных в приграничной зоне. В районе Латакии отдельные группы беженцев пытаются интегрироваться в местную жизнь, найти работу, что приводит к определенным трениям и конфликтам на межэтническом уровне. В отличие от стран Западной Европы, присутствие сирийских беженцев в повседневной жизни Турции незначительное. Да, в центре Стамбула можно наткнуться на бывших подданных Асада, но пока речь идет только о финансовых затратах турецкого правительства на прием беженцев, не о коренном изменении общественного климата. Как известно, Евросоюз совсем недавно пообещал Анкаре 3 млрд евро на разрешение миграционного кризиса, и это, скорее всего, пойдет на пользу отношениям Турции и ЕС.

Еврейская община в Турции весьма немногочисленна, около 20 тыс. человек. От политической жизни местные евреи дистанцируются, предпочитая сфокусироваться на сфере бизнеса. Понятно, что при любой эскалации конфликта между Израилем и палестинцами еврейская община переходит в группу риска. Поэтому евреи Турции особенно ни во что не лезут.

У Турции и НАТО многолетняя история сотрудничества. Но интересы, конечно, разные. Запад считает Анкару полноправным партнером, подвергая при этом критике самого Эрдогана. Его имидж на Западе значительно ухудшился за последнее время — из‑за ограничения свободы слова и подавления оппозиции. Отправной точкой послужили волнения в парке Гези, распространившиеся на весь Стамбул.

Эрдоган пользуется примерно 50‑процентной поддержкой населения страны. У него есть солидный кос­тяк приверженцев. При этом оппозиционные настроения становятся все радикальнее, речь идет уже не об отдельных разногласиях, а о полном неприятии стиля и видения Эрдогана и его партии. Либеральные круги, в частности, крайне недовольны превращением Турции в религиозное государство. С другой стороны, Эрдоган олицетворяет экономическую стабильность — именно этот момент играет решающую роль в электоральной поддержке президента.

Резкий поворот в отношениях Анкары и Москвы вполне логичен. Турция сбила российский военный самолет, и это действительно очень тяжелый проступок, с точки зрения России. Анкара хотела продемонстрировать Москве свои возможности — ответные санкции являются демонстрацией российских возможностей Турции. Две страны действуют в одном регионе, и нынешнее ухудшение отношений между ними может рассматриваться как обоюдное переопределение правил игры.

Израиль не должен вмешиваться в конфликт России и Турции. Можно предположить, что Эрдоган продолжит поддерживать палестинские организации, хотя, конечно, Турция сейчас чрезмерно много внимания уделяет движению ХАМАС, забывая о Палестинской автономии. Возможно, мы будем наблюдать более равномерную поддержку различных палестинских структур, включая ФАТХ, с учетом того, что Турция хочет играть все большую и большую роль на Ближнем Востоке.

Израильско‑турецкие отношения знали подъемы и падения. Это и печально известная флотилия у берегов Газы, и антиизраильские высказывания самого Эрдогана, и демонстрации в Турции. Но это и укрепление торговых отношений, и контакты дипломатов. Обе страны располагают огромным потенциалом для сотрудничества в газовой сфере. И именно кризис в российско‑турецких отношениях может стать фактором, который растопит лед в отношениях между Турцией и Израилем.

«У ИГ наличествует очень внятная идеология»

Александр Игнатенко ← Группировка «Исламское государство» назвала себя халифатом по нескольким причинам. Во‑первых, это обеспечивает экспансию ИГ в зонах расселения суннитов по всему миру. Во‑вторых, помогает защититься от противников: исламским центрам силы, например Саудовской Аравии, становится труднее мобилизовать мусульман на борьбу с ИГ, а западные государства «иговская» пропаганда теперь может обвинять в том, что они «новые крестоносцы».

Простите за тавтологию, халифат — это государство, которым управляет халиф. А вокруг халифа, как вокруг абрикосовой косточки, нарастает халифат. ИГ не только назвало себя халифатом, но и выдвинуло халифа, которого мусульмане просто‑таки обязаны поддерживать, если поверят в его легитимность. Кроме того, оно стало проводить политику, провозглашенную шариатской. В оборот были введены такие казни, как отсечение рук, побивание камнями прелюбодеев, распятие убийц и разбойников и т. п. Даже сжигание в клетке иорданского летчика, в огне бомбардировок которого гибли люди, было рассчитано на восприятие мусульманами этой казни как шариатского наказания — «кисас», предполагающего «воздаяние равным». С той же целью — продемонстрировать исламский характер этого квазигосударства — стали чеканить золотые и серебряные монеты, т. к. шариатом признаются только такие деньги. «Иговцы» стали рваться к Дамаску, старой столице халифата. 1 Его захват стал бы еще одним, и очень важным, подтверждением исламского характера ИГ. Этот город занимает важное место в мусульманской эсхатологии.

ИГ — новый, более высокий этап становления исламистских группировок по сравнению, например, с «Аль‑Каидой», от которой ИГ произошло. Если «Аль‑Каида» является собранием неприкаянных чужаков, мыкающихся где‑то в АфПаке, как называют пограничье Афганистана и Пакистана, то ИГ — это квазигосударство, расположенное «на почве» — в Сираке (так нужно, наверное, называть ту часть территорий Сирии и Ирака, которую занимает ИГ). Но это — только «ядро» ИГ, сам же «халифат» имеет, по моим подсчетам, более тридцати «вилайетов» («провинций») в разных странах мира. Правда, в некоторых случаях эти «вилайеты» — только пустые названия, но есть и солидные административно‑территориальные образования вроде «вилайета Западной Африки».

Халифом кого‑то провозглашает группа поддержки, пусть небольшая, но достаточно влиятельная, чтобы ее голос был услышан. (Перефразируя известную поговорку, можно сказать, что в арабском мире происходит только то, о чем сообщила «Аль‑Джазира». Так вот, информационное обеспечение ИГ и проекту «халифат» обеспечивает катарская «Аль‑Джазира».) Затем начинается процесс, который регулируется переговорами, угрозами, поощрениями — принесение «байата» (присяги) племенами, исламистскими группировками (многие филиалы «Аль‑Каиды» принесли «байат» ИГ), а также отдельными людьми. Кстати, «праведные халифы» в VII веке так и определялись. При этом единства всех мусульман в мире или в каком‑то районе не предполагается, нет речи и о большинстве. Этот способ называется в шариате «выбором», но «выборщик» может быть один‑единственный. В суннитских монархиях в настоящее время тоже осуществляется «выбор», когда царствующая персона при жизни назначает наследника престола, и в момент смерти монарха тот автоматически становится главой государства, а затем начинается процесс «байата».

Может быть много несогласных. Основные их группы сложились еще при «праведных халифах»: это хорошо известные шииты и менее известные хариджиты, потомки которых, ибадиты, живут сейчас в Омане и Северной Африке. Халифом может быть только араб из определенного рода определенного племени. Шииты и хариджиты были своего рода антиарабскими протестантами. Они вообще считали, что халифа быть не должно, достаточно имама — предстоятеля, предводителя общины, которым должен стать самый богобоязненный мусульманин, «пусть даже это будет негритянской раб с вырванными ноздрями», как говорится в одном из хариджитских текстов.

Летом 2014 года ИГ провозгласило «восстановление» халифата. Халифом был провозглашен Абу‑Бакр аль‑Багдади. Было оглашено его полное имя — Ибрахим аль‑Хашими аль‑Хусейни аль‑Кураши. Если верить, что это имя соответствует действительности, то он принадлежит к племени пророка Мухаммеда: «аль‑Кураши» означает курейшит. 2 Более того, он принадлежит к роду пророка: «аль‑Хашими», хашимит. 3 Принадлежность к курейшитам очень важна. Пророк сказал: «Халифат у курейшитов вплоть до наступления Часа», т. е. до Судного дня. Тем самым соблюдены главные условия, которым должен удовлетворять халиф. Конечно же, не все сразу приняли эту политическую реальность. Кое‑кто даже стал утверждать, что «халиф Ибрахим» — агент «Моссада» и т. п.

Претендентом на халифа был Усама бен Ладен. Но его, руками американцев, убрали конкуренты — вполне возможно, именно те, кто стоит за «халифом Ибрахимом». Бен‑Ладен не устраивал многих, он был ожесточенным противником династии Саудитов и Соединенных Штатов. Что касается «Талибана», то это — нацио­нально ограниченное пуштунское движение, которое видело контролируемые ими зоны в Афганистане как часть будущего халифата — эмират (даже свое государство они так назвали — «Исламский эмират Афганистана») и не претендовало на глобальные масштабы.

А, скажем, аравийские монархии, те же Саудиты, никак не могут претендовать на халифат. Саудиты в первой трети XX века совершили большую историческую ошибку. В 1925 году основатель династии Абдель Азиз аль‑Сауд был объявлен королем Неджда, с 1932 года его государство стало официально именоваться королевством. Когда Саудиты взяли себе титул короля, они (вероятно, сами того не желая) поставили будущее своего государства в зависимость от хода и исхода конфликта двух принципов власти в исламском мире. Эти два принципа — халифат как правильная исламская власть в мусульманской общине после пророка и противоположность халифата — монархия. А к монархии в исламской традиции отношение однозначно негативное. Считается, что пророк Мухаммед сказал: «Халифат после меня [продлится] тридцать лет, потом станет монархией». Он же говорил: «Это дело (т. е. жизнь мусульманской общины. — А. И.) началось пророчеством, милосердием и халифатом. Потом будет злобной монархией». Но исламское правление восстановится: «После этого будет халифат, соответствующий пророческому пути». Говоря иначе, ИГ с его халифатом — альтернатива саудовской монархии, о чем ИГ и заявляет, утверждая, что освободит Мекку от власти Саудитов.

В настоящее время в Сираке воюет более 30 тыс. боевиков из 85 стран мира. И есть сведения, что приток боевиков не только не прекращается, а увеличивается. Очень многие прибывают с чадами и домочадцами. Да еще прибавьте «население» «вилай­етов» ИГ по миру. Наконец, будем помнить мусульманскую среду на Ближнем Востоке, в Азии и Африке. ИГ может пройти сквозь нее как разогретый нож через сливочное масло.

У ИГ наличествует очень внятная идеология. Это — салафизм ваххабитского типа, т. е. такой, какой является официальной идеологией в Саудовской Аравии. Единственное, но существенное отличие: ИГ делает то, что в Саудовской Аравии провозглашается, преподается и пропагандируется, но не делается или делается очень выборочно. В соцсетях на арабском есть такой «жанр»: сравнение идеологии ваххабизма в Саудии и практики в ИГ и в той же Саудии. Однозначный вывод авторов: Саудиты поступились принципами, на которых строилось движение Ибн‑Абд аль‑Ваххаба (1703–1792). Это приводит к тому, что ИГ грозит снести режим Саудитов как «веро­оступнический», а внутри Саудовской Аравии уже провозглашены целых пять «вилайетов» ИГ, которые заявили о себе терактами против шиитов в Восточной провинции КСА и в соседнем Кувейте.

ИГ унаследовало тот салафизм (можно назвать его неоваххабизмом), который проповедовал Усама бен Ладен со своими товарищами. «Братья‑мусульмане» — это другая, самостоятельная идеологическая линия. Но как раз на территории Саудовской Аравии, где, кстати сказать, «Братья‑мусульмане» сейчас запрещены, произошло пересечение этих двух традиций. В 1950‑х годах в Египте «Братья‑мусульмане» были подвергнуты репрессиям, и многие из них эмигрировали в Саудовскую Аравию. Бен‑Ладен получил религиозное — а оно было, конечно, ваххабитским — образование в университете, где учился на инженера‑строителя. Там ему преподавали и с ним тесно общались Мухаммед Кутб, брат Саида Кутба, пожалуй самого яркого теоретика «Братьев‑мусульман», а также палестинский «брат‑мусульманин» Абдалла Аззам, который во время афганской войны вместе с Бен‑Ладеном заложил основы «Аль‑Каиды». Так что идеология «Братьев‑мусульман» Бен‑Ладену была хорошо известна, и она интегрирована в его неоваххабизм. А дальше уж она была унаследована ИГ.

В ИГ есть специальный шариатский комитет, который издает фетвы. Не могу сказать, что там есть какие‑то особо авторитетные богословы. Более того, некоторые тексты подписываются боевыми псевдонимами. Авторитет этих фетв держится на авторитете классиков салафизма — таких, как Ибн‑Таймия (1263–1328) и его ученики и последователи, классика ваххабизма Ибн‑Абд аль‑Ваххаба, ваххабитских богословов прошлого века типа Ибн‑аль‑Усаймина и др. Как салафитам, т. е. людям, «по определению» обращенным в прошлое, ИГ этого багажа вполне хватает.

Ислам — децентрализованная, фрагментированная и внутренне конф­ликтная религия. Существуют тысячи разных группировок. И улемы, религиозные ученые, могут издавать разные фетвы по одному и тому же вопросу. Даже один и тот же знаток ислама может издавать фетвы противоположного содержания. Классический пример: имам Хомейни сразу после революции издал фетву, запрещающую мусульманину производить и потреблять икру осетровых рыб, т. е. объявил это «харамом». Когда же шиитское духовенство Ирана получило возможность контролировать этот сектор экономики, то он провозгласил это разрешенным — «халялем». (В шиитском исламе есть принцип «условия времени» — «шарт‑э заман», который позволяет такое. Наверное, не стоит как неизменные на все времена понимать и нынешние высказывания аятолл о ядерной программе Ирана.)

Фетва не является законом даже для того мусульманина, который принадлежит к той же группировке, что и улем, издавший фетву. Фетва — это ответ на вопрос, с которым мусульманин обращается к улему — знатоку религии, шариата. Например, молодые саудовцы, члены «Аль‑Каиды», готовившиеся совершить теракты 11 сентября 2001 года, задолго до них обратились с вопросом к саудовскому улему Хаммуде аш‑Шуайби. Их беспокоило, что при уничтожении ВТЦ могут пострадать невинные — мусульмане и те, кто не воюет против мусульман, включая детей. Аш‑Шуайби дал фетву, разрешающую эту акцию. Все девятнадцать мусульман отправились на дело. Но был и двадцатый — «тот, который не стрелял». Это не французский гражданин Закариас Муссауи, который сейчас сидит в американской тюрьме, а один саудовец, имя которого известно, но не афишируется.

Что касается фетвы Кардауи, направленной против ИГ, то тут есть несколько важных моментов. Во‑первых, Кардауи — духовный лидер «Братьев‑мусульман», и его мнение может восприниматься как истинное членами этой группировки, но не салафитами — и в Катаре, где он проживает, и в Египте, откуда он родом и где приговорен к смертной казни. Во‑вторых, эта фетва очень слабая. Кардауи в ней ссылается на то, что по поводу личности халифа нет единого мнения всей уммы. Но это, с одной стороны, не требуется, а с другой — невозможно реализовать.

Вся политика ИГ вероучительно обеспечена соответствующими фетвами, которые принимаются каким‑то количеством мусульман, но не принимаются другими мусульманами. С уверенностью могу утверждать, что ИГ, манипулирующее исламом, не сумеет мобилизовать в свою поддержку достаточное количество мусульман, чтобы избежать поражения. Правда, большой вопрос, когда и как оно наступит, это поражение ИГ…