Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books

The Last Kings of Shanghai: The Rival Jewish Dynasties That Helped Create Modern China

By Jonathan Kaufman

Viking, 2020. 384 p.

Они торговали шелком, специями, хлопком, драгоценными камнями, коврами, опиумом, металлом и лошадьми; они строили дома, доки и железные дороги. Их влияние простиралось от их родного османского Багдада до Британской империи и династии Цин, по всей Южной и Восточной Азии и дальше. Они строили для своих рабочих города со школами, магазинами и больницами и учили молодежь, чтобы та вливалась в их торговую империю. Они снаряжали собственные корабли и поддерживали отношения с другими торговцами и представителями государств. За столетия Сассуны создали всемирную империю, которая поколениями управлялась на родном языке их семьи — еврейско‑арабском.

Семейство Кадури превзошло Сассунов по состоянию, но их корни росли в почве, удобренной Сассунами. Четверо сыновей Кадури влились в поток переселенцев, которые отправились из Багдада в Бомбей, Шанхай и Гонконг (и еще дальше) с поручениями от Сассунов. Большинство этих торговцев и предпринимателей сколачивали приличное состояние, но Кадури нарушили все правила. Благодаря инвестициям в резину, недвижимость, акции и электричество Кадури построили собственную империю, которая — благодаря их дальновидности или по случайности — оказалась более долговечной, чем та, которая их породила.

В «Последних шанхайских королях» Джонатан Кауфман переплетает истории династий Сассунов и Кадури, рассказывая об их основателях и о городе, где они сходились, — Шанхае. В этом городе обе семьи возвели великолепные здания (включая роскошные отели «Мажестик» и «Катай»), которые стали центром, притягивавшим гостей из высшего общества. Какое‑то время Шанхай вместе с этими необычными еврейскими эмигрантами из Османской империи переживал взлет. В конце XIX века его инфраструктура соперничала с лондонской; а к 1930‑м годам его внешний облик стал напоминать Чикаго.

Успехи и неудачи Сассунов и Кадури перемежались в зависимости от движения местного, национального и имперского рынка и зависели от приливов и отливов в государственной власти. К сожалению, Кауфман не очень подробно описывает широкую картину: историческая справка Кауфмана об эпохе этих «последних королей» как будто почерпнута из учебника истории 1950‑х годов. Посмотрите, например, на рассказ о переезде Давида Сассуна, отпрыска династии Сассун, в Бомбей (а потом в Восточную Азию), который начинается словами: «По темным улицам бежал, спасая свою жизнь, самый богатый человек в Багдаде». В воображении Кауфмана отъезд Давида был обусловлен слабой османской экономикой, агрессивной (если не откровенно антисемитской) политикой властей и постепенным иссяканием возможностей, предоставляемых еврейскому среднему классу и элите Османской империи. Историки Османской империи и османского еврейства давно уже опровергли эти общие места. Их исследования показали, каким эластичным было османское общество и какой поразительной социальной мобильностью и преданностью империи отличались турецкие евреи. Кауфман игнорирует десятилетия научной работы, используя вместо этого такие устаревшие работы, как книга Сесила Рота 1941 года «Династия Сассун».

Рассказ Рота, как и многое в его работах, для своего времени был удивительным новаторством. Он очень много читал и писал на такие разные темы, как Кумранские свитки (по поводу которых он придерживался спорной и в конечном счете опровергнутой точки зрения) и разрушение еврейского кладбища в Салониках во время Второй мировой войны — к которому всерьез вернутся лишь спустя несколько десятилетий (и при всем этом он похвалялся в британском издании «Кто есть кто», что его главное хобби — сон). Со времен Рота в истории османского еврейства произошло столько открытий, споров и уточнений, что он вряд ли узнал бы результат, хотя ему, скорее всего, понравилось бы. Полагаться на его историю Сассунов, задача которой состояла в восхвалении британских и еврейских достижений, граничит с ленью.

Когда Кауфман переходит к китайскому контексту, в котором он разбирается существенно лучше, чем в османском (поскольку 30 лет писал о Китае для Boston Globe и возглавлял китайское бюро Wall Street Journal с 2002 по 2005 год), читатель надеется на более острые наблюдения. Но и здесь Кауфман излагает геополитическую ситуацию XIX века с удивительно устаревших позиций. Он пишет:

По мере того как Великобритания распространялась по всему земному шару с помощью завоеваний, агрессивной торговой политики, быстрых технологических инноваций и стимулирования амбиций и смекалки иностранцев и аутсайдеров, вроде Давида Сассуна, Китай становился все более закрытым, забывчивым, обращенным в себя и высокомерным.

Это предоставление о том, что недостаток дерзости и инноваций в странах Восточной Азии послужил основой для взлета Запада, отражает представление о Китае историков середины века, вдохновлявшихся идеями Макса Вебера. Мои студенты уже не поведутся на такую карикатуру, и Кауфману не следовало бы.

Шанхай стал так называемым договорным портом в 1842 году, когда Нанкинский договор положил конец первой опиумной войне — тому самому конфликту, который стимулировал семейство Сассун заняться торговлей опиумом. В этом новом колониальном центре существовало чудовищное неравенство: здесь проживали иностранцы, составлявшие средние и высшие слои общества, растущая прослойка китайских ремесленников и торговцев и многочисленные нищие беженцы‑китайцы, попавшие в Шанхай в надежде убежать от голода и гражданской войны. В этом водовороте Сассуны и Кадури поддерживали стратегически важные отношения с англичанами, начало которым было положено еще в Индии.

Когда в 1837 году на трон взошла королева Виктория, Давид Сассун привел двух старших сыновей, Элиаса и Абдаллу, образование которых включало изучение английского языка и истории, на бомбейскую набережную, послушать объявление об этом событии:

Сыновья хотели надеть английские сюртуки и галстуки. Давид запретил. Все трое были одеты по‑багдадски: в белые муслиновые сорочки и бесформенные белые штаны, подвязанные у щиколоток. У Давида был еще вышитый тюрбан и темный плащ. Когда заиграл английский военный оркестр, все трое подхватили восторженные голоса толпы, кричавшей по‑английски: «Боже, храни королеву».

В описании Кауфмана их отношения с Великобританией основаны на искренней лояльности, но для этих семей, как и для многих других османских евреев, стремление заручиться европейским подданством было обусловлено скорее стратегическими соображениями. Если бы влияние Сассунов распространилось на территории, подвластные Франции, а не Великобритании, патриарх, конечно, выкрикивал бы слова верности этой стране, надеясь на получение ее подданства.

Кауфман, разумеется, склонен к драматизму. Герои, которым он уделяет больше всего внимания (преимущественно мужчины — он не шутит по поводу «королей»), прожили очень красочную жизнь. Это, разумеется, верно в отношении Виктора Сассуна, одного из восьми сыновей Давида Сассуна и строителя фамильной империи в Китае. Виктор не только был талантливым бизнесменом с кембриджским образованием — он обожал скаковых лошадей, ухаживал за женщинами, устраивал роскошные праздники и любил увековечивать свою жизнь (и любовниц) на фотографиях. Очаровательная любезность Виктора и образ плейбоя — кажется, он всегда носил смокинг «с гвоздикой в петлицей, а изо рта у него небрежно торчал серебряный мундштук с сигаретой» — скрывали от многих его коммерческие дарования. У него был дар к торговле, чутье на товары, имеющие спрос, и талант оценивать окружающих и руководить ими. Подруга и иногда любовница Виктора, одаренная журналистка Эмили Хан из New Yorker, писала, что Виктор «любил интеллект». Этот вкус к (чужим) талантам, приносил ему хорошие дивиденды.

Лоренс Кадури тоже удостоился восхищенного внимания Кауфмана. В «списке действующих лиц», которым он услужливо предварил книгу, Кадури описывается как «крепкий человек с мощными плечами, любящий быстрые автомобили». Похоже, кто‑то неравнодушен к Голливуду.

Идиллической шанхайской эпохе Виктора и Лоренса положила конец Вторая мировая война, принесшая волну еврейских беженцев из Европы и угрозу военного вторжения Японии. В разгар войны каждый месяц в Шанхай прибывало около тысячи еврейских беженцев, которым помогал Хэ Фэншань, генеральный консул Китая в Вене, выдавший отчаявшимся евреям тысячи виз. Около 18 тыс. евреев добрались до Шанхая, и их крупнейшими благотворителями были братья Кадури (позднее к ним присоединился Виктор Сассун, которого они убедили помочь).

Младший из братьев, Гораций Кадури, неутомимо помогал евреям. Он финансировал молодежную ассоциацию, предлагавшую детям беженцев занятия в свободное время и разнообразные курсы и помогавшую найти работу. Он поддерживал работу летнего лагеря, построил школу, носившую имя его семьи, и превратил семейный «роллс‑ройс» в школьный автобус. Даже когда продуктов стало не хватать, Гораций ухитрялся раз в день кормить детей беженцев. (Позднее, когда семья переселилась в Гонконг, он с той же щедростью помогал тысячам китайских женщин, мужчин и детей, искавших убежища в городе, находившемся тогда под контролем Британии.)

Японская оккупация Гонконга и международного «сеттльмента» в Шанхае в 1941 году, приход к власти коммунистов и провозглашение Китайской народной республики изменили для Сассунов и Кадури все. Японские оккупанты разрушили Шанхай и свели на нет власть местных богачей. Описание оккупации, включая интернирование Японией шанхайских евреев и лишения, от которых страдали эти новые жители города, принадлежат к числу самых оригинальных частей книги Кауфмана. Эли Кадури умер в Шанхае во время оккупации, а его сыну Лоренсу удалось воспользоваться этим временем, планируя восстановление Гонконга. После войны он перевел семейные инвестиции в этот город (куда уже было вложено немало денег Кадури, преимущественно благодаря корпорации China Light and Power) и восстановил семейную финансовую империю.

Виктор Сассун во время войны был вынужден уехать в Индию, а позднее отказаться от большинства своих активов — около 0,5 млрд долларов в недвижимости и коммерческих компаниях, передав их режиму Мао Цзэдуна. Теперь Сассун и его империя считались империалистами и эксплуататорами китайского народа. Дома, в которых Сассун когда‑то селил своих рабочих (и временно еврейских беженцев), перешли членам Коммунистической партии.

Кадури дожили до коммерческого и политического примирения с Китаем, когда Дэн Сяопин ослабил в Китае коллективизм. По просьбе Дэн Сяопина Лоренс Кадури инвестировал в страну миллиард долларов, а его компания China Light and Power с конца 1970‑х годов занималась электрификацией Гуанчжоу. Большинство зарубежных компаний уклонилось бы от подобных инвестиций. Но они окупились с лихвой и обеспечили Кадури место среди богатейших граждан современного Гонконга.

«Последние короли Шанхая», как и сама обложка этой книги, представляют собой необработанную кучу отдельных кадров, хотя многие сцены, которые здесь запечатлены, поражают воображение. Это верх роскоши, лучшие достопримечательности и высшая власть. Занявшись династиями Сассун и Кадури, Кауфман нашел великолепную тему. К сожалению, яркую историю этих семей еще предстоит написать с той тонкостью и глубиной, которых она заслуживает.

Оригинальная публикация: Crazy Rich Sephardim