29 августа на телеканале «Россия 1» прошла премьера документального фильма Николая Сванидзе «Гетто». По мнению обозревателя «Лехаима», главная заслуга автора фильма в том, что он отказался от очевидных решений в пользу неожиданных ходов и трактовок.

К этому фильму легко предъявлять претензии. Ряд неточностей перечислил в своей рецензии сопредседатель Центра «Холокост» Илья Альтман. Этот перечень можно умножить: глава варшавского юденрата Адам Черняков не застрелился, а отравился, главу вильнюсского юденрата Якуба Генса расстреляли гестаповцы, а не «убили свои». Советско‑германского парада во Львове в 1939 году не было, да и вообще степень дружбы Германии и СССР после пакта Молотова–Риббентропа автором явно преувеличена. Характеристика польского генерала Владислава Андерса как «известного антисемита» представляется если не неточной, то как минимум односторонней.

Так же легко найти, за что этим фильмом можно восхититься, — даже помимо самого факта его выхода на нынешнем российском ТВ. Сванидзе отказывается от штампов, привычных для разговора об истории гетто, опускает самые растиражированные сюжеты, вроде судьбы Януша Корчака и его Дома сирот. Вместо этого он подробно останавливается на менее известных (по крайней мере, массовому российскому зрителю) фактах и кадрах. Например, рассказывает про «образцовое гетто» в Терезиенштадте, обильно «цитируя» снятый там квазидокументальный фильм Курта Геррона «Фюрер дарит евреям город». Ему удалось найти уникальное домашнее видео (из семейного архива главы Фонда Александра Печерского Ильи Васильева), фиксирующее путешествие зажиточных американских евреев в конце 1930‑х на «историческую родину» в Литву и их встречу с оставшимися там родственниками. Потом гости уедут обратно в Штаты и останутся живы, а вся их литовская родня погибнет в расстрельных рвах.

Но важнее этих перечней contra и pro другое. «Гетто» Сванидзе — это прежде всего концептуальное высказывание, довольно сложным образом — особенно для телефильма — организованное. Высказывание в том числе и личное — Сванидзе поминает своих прабабку и прадеда, убитых в Минском гетто вместе со всеми родственниками, показывает их уцелевшие предвоенные фотографии. В этом эпизоде сдержанный авторский закадровый голос звучит эхом стихотворения Бориса Слуцкого «Как убивали мою бабку? Мою бабку убивали так…».

Но бóльшая часть фильма напоминает скорее о другом стихотворении — «Когда горело гетто…» Александра Аронова. Сванидзе рассказывает о том, как евреи оказались один на один с нацистами, не нужные никому, кроме разве что Доминиканской республики. Вот американские евреи с того домашнего видео проезжают через Париж — а во Франции как раз в это время, комментирует автор, проходит Эвианская конференция, на которой представители 32 стран оправдываются друг перед другом, почему они не могут помогать еврейским беженцам. Вот пакт Молотова–Риббентропа и договоренности по обмену населением между СССР и Германией — но советская сторона даже украинцев и белорусов из оккупированной нацистами части Польши принимает неохотно, что уж говорить о евреях.

Отсюда самое парадоксальное авторское решение — демонстративный отказ от рассказа о еврейском сопротивлении, о праведниках народов мира, о польской «Жеготе», о спасении уцелевших евреев Красной армией. Не упомянуты восстание в Варшавском гетто, партизанские еврейские отряды. В этом фильме вообще нет героизма, как нет надежды — погибнут все, голос за кадром повторяет это много раз. Это история про обреченных, которым не поможет никакое чудо. И о предательстве молчащего мира.

И само название «Гетто» работает здесь как обобщение, как символ. Это не только городские кварталы, куда нацисты сгоняют евреев, но и метафора отъединенности, покинутости, заброшенности в экзистенциалистском понимании слова. Сдержанность авторской интонации, отсутствие плакатных формулировок и прямых обвинений слегка маскируют эту, главную, тему. Но если задаться школьным вопросом «Что хотел сказать автор?» — то ответ очевиден: именно это.