ДАЛЬНИЙ ПРИЦЕЛ

В конце января 1730 года, сразу после безвременной и неожиданной смерти отрока-императора Петра II, высший правительственный орган страны — Верховный тайный совет собрался на чрезвычайное заседание.

Выступивший сразу после ритуальных траурных излияний князь Долгорукий попытался законодательно протащить подложное завещание почившего царя, который, якобы, передавал престол своей невесте княжне Екатерине Долгорукой. Однако сей тщательно разработанный «документ» был решительно отвергнут с самого начала, так как никто из членов Совета не поддержал мнимого царского тестя.

В тот момент когда казалось, что возникает некий вакуум мнений по столь животрепещущей проблеме и многие участники заседания пребывали в глубокой растерянности, выступил наиболее авторитетный муж из числа «верховников», князь Дмитрий Михайлович Голицын. «Так как мужская линия дома Романовых прервалась, — тихо, но уверенно произнес он, — необходимо обратиться к женской линии и именно там усмотреть наиболее подходящую для России кандидатуру!»

В качестве таковой совершенно неожиданно для присутствующих князь назвал племянницу Петра Великого, курляндскую герцогиню Анну, которая, давно овдовев, мирно проживала в Митаве — столице этого крохотного государства и естественно не помышляла ни о каких заоблачных высотах.

Опытному политику и дипломату князю Дмитрию Михайловичу недавно исполнилось 65 лет. Он обладал яркими и разносторонними дарованиями, обучался многим наукам, а редкой образованностью и начитанностью выгодно отличался от большинства высокопоставленных вельмож. Петр I, с подозрением относившийся к родовитым аристократам, тем не менее, благоволил к Голицыну, поручая ему различные ответственные миссии. В частности, еще совсем молодым человеком Дмитрий Михайлович был назначен послом в Константинополь, где сумел добиться от капризного султана согласия на свободное судоходство русских кораблей в Черном море.

После победоносной Полтавской битвы князь в течение десяти лет исполнял важнейшие обязанности киевского губернатора, «ока государева» на Украине, что являлось особенно актуальным после памятной измены гетмана Мазепы.

Отношение Голицына к глобальным государственным реформам Петра было двойственным. Как интеллектуал, он не мог не оценить преимуществ «европеизации» страны, но как потомка старинного рода Гедиминовичей, имевших более древние, нежели Романовы корни, Дмитрия Михайловича коробило назначение на высшие государственные должности низкопородных выдвиженцев.

Однако, будучи прекрасным дипломатом, князь умело скрывал свои взгляды и старался поддерживать с представителями этой плеяды дружеские и деловые отношения. Так, вскоре после смерти весьма благоволившей к нему Екатерины I, дабы обрести дружбу всесильного Меншикова, князь активно «лоббировал» идею заключения брака юного Петра II с дочерью «светлейшего» Марией.

Как известно, эта идея провалилась, завершившись вначале сокрушительным падением «непотопляемого» временщика, а затем и его бесславной смертью в березовской ссылке.

И сейчас, январским вечером 1730 года, занимая председательское кресло на экстренном собрании «верховников», Голицын явственно ощутил, какие колоссальные перспективы могут открыться, если сенаторы одобрят его идею приглашения на русский трон курляндской герцогини. Слабую и, как он полагал, безвольную Анну можно легко ограничить в качестве самодержицы особыми условиями (кондициями), при которых реальная власть окажется в руках наиболее влиятельных сенаторов, а там, глядишь — чем черт не шутит, может замаячить и престол!

Во всяком случае, рассчитывать на особую благосклонность новой императрицы у него будут такие основания, которых нет ни у кого более. Что же имел в виду старый князь, погружаясь в эти сладостно-манящие грезы?

«ЗВЕЗДНЫЙ ХЛОПЕЦ»

Среди многочисленной прислуги, состоявшей при особе сенатора и киевского губернатора Дмитрия Михайловича Голицына, находился шустрый молодой человек, которого за усердие и сметливость князь заметно отличал от прочих. Звали этого молодца Исаак Липман. Надо сказать, что дворец губернатора, в отличие от домов других высоких чиновников, был всегда открыт для гостей и разнообразных визитеров, среди коих нередко попадались студенты и преподаватели духовной академии, ученые и иная, весьма образованная, высоколобая публика. Вполне возможно, что Липман впервые появился в доме киевского градоначальника именно в качестве «умного» гостя.

Когда в 1721 году князь возвращается в Петербург, он, естественно, берет с собой и отлично зарекомендовавшего себя Липмана.

Сейчас уже трудно сказать, как возникла и в чем заключалась идея князя направить своего сноровистого слугу в Курляндию, но то, что им вынашивались какие-то далеко идущие замыслы — несомненно.

Суть дела заключалась в следующем: из Митавы постоянно шли горькие жалобы курляндской герцогини Анны на ее бедственное финансовое положение. С подобными подобострастными просьбами она постоянно обращается и к «дядюшке» Петру, и к «матушке» Екатерине, и даже к фавориту Меншикову, однако, видимо, ни у кого из первых лиц государства она так и не получила материальной поддержки. Зато, нежданно-негаданно, столь желанная помощь поступила от сенатора Голицына, а доставил ее в Митаву доверенный человек благодетеля, Исаак Липман.

Именно в период этой, можно сказать, благотворительной акции и состоялось судьбоносное знакомство княжеского посланника с молодым курляндским дворянином Эрнстом Иоганном Бироном.

К тому времени предприимчивый дворянин уже согревал альков вдовствующей герцогини Анны, хотя никакой прибыли от этого приятного занятия не имел.

Деньги, доставленные «голицынским евреем», были настолько необходимы, что будущий некоронованный правитель России навсегда сохранил горячую привязанность к посланнику, причем не только из чувства благодарности, но и преклоняясь перед явным финансовым гением Липмана. Выполняя различные деликатные поручения, княжеский поверенный некоторое время вполне успешно курсировал между Митавой и Петербургом.

В течение ближайших лет российская политика, неторопливо и основательно выстраиваемая петровскими реформами, вдруг стала стремительно и непредсказуемо меняться в калейдоскопе важных событий. Один за другим уходят из жизни сам Великий реформатор, а затем его августейшая супруга Екатерина.

Как уже отмечалось, в создавшемся положении князь Голицын взял сторону Меншикова в намерении «светлейшего» породниться с царственным отроком Петром II, причем немалая роль в осуществлении этого мероприятия отводилась Исааку Липману, каким-то фантастическим образом получившему хлебные должности финансового агента и придворного ювелира.

Скорое падение зарвавшегося временщика ничуть не поколебало позиций новоявленного финансиста и его покровителя князя Дмитрия Михайловича. Когда в ноябре 1729 года от чахотки умирает родная сестра юного царя Наталья Алексеевна, именно Липману оказывается высочайшее доверие быть оценщиком имущества, оставшегося после кончины Великой княжны.

Ну, а затем, наступил роковой январь 1730 года, унесший жизнь 14-летнего монарха и, как казалось, создавший новый глубокий политический кризис.

БАНКИРЫ И ШУТЫ

Несомненно, что еще в начале 20-х годов, помогая бедствующей курляндской герцогине, князь Голицын хитроумно просчитывал какие-то дальние цели, которые он столь убедительно озвучил на памятном заседании Верховного тайного совета. Однако, наблюдая за головокружительной карьерой его доверенного слуги, несложно прийти к выводу, что все это время за широкой спиной князя маячила неприметная фигура Исаака Липмана — неутомимого генератора рискованных идей и авантюристических проектов.

Судя по всему, идея «кондиций», то есть условий, существенно ограничивающих власть императрицы, являлась исключительно продуктом интеллектуальной деятельности самого князя, на сей раз, к сожалению, обошедшегося без спасительных советов Липмана.

Дерзкий, по сути, проект Дмитрия Михайловича, на «ура» встреченный «верховниками», с треском провалился, будучи напрочь отвергнутым дворянством. «Мы — верные подданные Вашего Величества, — смиренно писали новой государыне челобитчики-дворяне, — не можем терпеть тирании над Вами и умоляем быть самодержицей нашей!»

Находясь в кругу изрядно струхнувших, понурых соратников, бледный князь Голицын зловеще произнес пророческие слова:

«Трапеза была уготована, но приглашенные оказались недостойными ее! Знаю, что я буду первой жертвой этого дела!»

Дальнейшие события развивались по предсказанному князем сценарию, хотя поначалу и не столь драматично. Гордость аристократических фамилий — Верховный тайный совет — был незамедлительно распущен, а сами «верховники» стали обыкновенными сенаторами, раболепно стоящими у трона самодержицы.

Впрочем, не всем высокородным строптивцам удалось отделаться так легко. Семья князей Долгоруких была сослана в Березов, где незадолго перед этим умер опальный Меншиков.

Предводитель сиятельных смутьянов Дмитрий, Михайлович Голицын в память о былых заслугах перед будущей властительницей сохранил титулы и звания, но был вынужден отправиться в свое имение Архангельское, где с увлечением предался приятнейшему из занятий — собиранию обширной библиотеки.

В этой щекотливой ситуации Липману удалось затушевать свои давние связи с бывшим хозяином, в полной мере сохранив доверительные отношения с фаворитом императрицы. Бирон, чьи денежные аппетиты росли не по дням, а по часам, сразу же после воцарения Анны был пожалован в обер-камергеры. Следует заметить, что фаворит, обладавший привлекательной и благородной наружностью, производил благоприятное впечатление на иностранных дипломатов, не сразу усвоивших, что главной, если не единственной ценностью для этого человека, намеревавшегося максимально использовать изменчивое счастье любимца, — были деньги. Все, кто пытался препятствовать ему в их получении, немедленно становились заклятыми врагами временщика.

Что же касается Липмана, чьи советы подчас воспринимались Бироном как истина в последней инстанции, то вскоре, радениями могущественного покровителя, он получил звучный чин обер-гофкомиссара двора. Сей успешный негоциант, по-видимому, пользовался и благосклонностью самой императрицы, еще не забывшей его денежные вояжи в Митаву.

Сохранился монарший указ от 1733 года, согласно которому Липману предписывалось получить из казны огромную сумму в 160 тысяч рублей «за разные вещи».

В развитие этой темы очень интересным представляется новое появление на исторической сцене знаменитого дипломата Петра Павловича Шафирова, отправленного ранее в отставку. Извлеченного из политического забвения Шафирова императрица направляет послом в Иран, а в 1733 году возвращает ему титул президента Коммерц-коллегии. Весьма высока вероятность того, что данное назначение, сделанное по подсказке Бирона, в своей основе имело тайную протекцию Липмана, желавшего видеть в этом хлебном ведомстве своего человека.

Активно ратуя за расширение прав дворянства, спасшего ее от властных притязаний «верховников» и выставляя себя оплотом общественной морали, Анна Иоанновна, по примеру средневековых монархий, ввела самый настоящий институт придворных шутов.

Эти люди представляли собой не только некий «театр абсурда», но и в значительной степени, словно в искривленном зеркале, отражали повседневную жизнь и политические замыслы императрицы и ее ближайшего окружения.

Необходимо отметить, что кандидаты на «шутовской колпак» проходили серьезнейший отбор, так как эта должность предполагала не только наличие терпения к бесконечным унизительным ситуациям, но и давала определенный почет и влияние.

Таковыми, в частности, были известные шуты Иван Балакирев и родственник опального «верховника» князь Михаил Голицын, по прозвищу Квасник, чью свадьбу любезная государыня повелела сыграть в знаменитом Ледяном доме.

Среди самых обласканных придворных скоморохов оказался и некто Ян Акоста —португальский еврей, привезенный в Россию еще Петром Первым. Обладавший исключительно веселым нравом, тонким остроумием, владевший практически всеми европейскими языками, Акоста получил должность придворного шута при особе Великого Реформатора, который очень ценил свое новое приобретение и обожал вести с ним долгие философские и богословские диспуты.

Непревзойденные способности Акосты вряд ли подходили малообразованной Анне Иоанновне, которая, тем не менее, включила его в число избранников. Вполне вероятно, что этот милостивый жест императрицы, также был совершен не без влияния Исаака Липмана.

МОНАРХИ ПРИХОДЯТ И УХОДЯТ…

Заветной мечтой всесильного фаворита являлся трон герцога Курляндии, пустующий со времени переезда Анны Иоанновны из Митавы в Россию. Высокомерное курляндское дворянство справедливо считало Бирона слишком худородным для такого почета, к тому же, не желало правителя, все помыслы которого были связаны с могущественным соседом. Бирон поступил просто, введя в Митаву войска и дав понять сейму Курляндии, что каждый, кто вздумает проголосовать против него, отправится прямой дорогой в Сибирь.

Скрепя сердце, сейм вынужден был проголосовать за «московита», однако тут же разразился новой инициативой — удалить из герцогства всех евреев.

После соответствующего разговора с Липманом Бирон без труда добился отмены этого позорного решения.

Тем временем сбывались самые мрачные пророчества Дмитрия Михайловича Голицына. В 1736 году его грубо извлекли из уютной тиши имения, привлекли к суду по обвинению в давних служебных злоупотреблениях и приговорили к смерти, которая, милостью императрицы, была заменена заточением в Шлиссельбургскую крепость. Все его имущество, включая знаменитую библиотеку, было конфисковано. Правда, 70-летнему князю недолго пришлось страдать в узилище, так как через год он ушел в лучший из миров.

Последние годы правления Анны Иоанновны были отмечены борьбой ее бессменного фаворита с главой так называемой русской партии, кабинет-министром Артемием Петровичем Волынским, стремившимся ослабить влияние иностранцев на капризную и взбалмошную императрицу.

Надо сказать, что Бирон почти не вмешивался во внутренние дела страны, занимаясь в основном рассмотрением (естественно, за немалую мзду) различных прошений, а все вопросы по управлению финансами империи передав Липману. Кроме того, было известно, что Бирон постоянно обсуждал с обер-гофкомиссаром все проблемы, касающиеся придворных дел и практически не принимал никаких решений без одобрения Липмана.

Помимо этого, имеются сведения о непосредственных контактах «финансового директора» с императрицей.

Так, в донесении одного из иностранных послов проскользнула следующая поразительная фраза: «…именно Липман управляет Россией…».

В то же время, при всем его влиянии, Липману не удалось добиться маломальского улучшения жизни еврейского населения империи. Впрочем, возможно, что, занимаясь исключительно своими делами, он и не прилагал к этому никаких усилий.

Не установлена и его роль в падении кабинет-министра Волынского, который был казнен за несколько месяцев до смерти императрицы.

Всего через месяц после кончины «всероссийской помещицы», завещавшей престол внучатому племяннику, младенцу Ивану Антоновичу, а регентство — своему фавориту, Бирон был арестован и сослан в Сибирь. Начался короткий период правления матери крохотного императора Анны Леопольдовны, племянницы почившей государыни.

Как это ни поразительно, Липман благополучно пережил эту грозу, сохранив все свои основные полномочия. Французские и немецкие газеты того времени с удивлением писали: «…обер-комиссар господин Липман коммерцию свою по-прежнему продолжает и у здешнего императорского двора бывает…».

Едва ли этот ловкий и несомненно талантливый финансист сумел удержаться на плаву в наступившей вскоре эпохе Елизаветы Петровны, принципиально не допускавшей евреев ко двору.

Впрочем, о его дальнейшей судьбе решительно ничего не известно и нам остается только гадать, где нашел применение своим многочисленным и разносторонним дарованиям Исаак Липман.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №411)