Когда Темерл стояла под свадебным балдахином, она, конечно, не знала, что не пройдет и полгода, как она станет брошенной женой. Темерл была дочерью богача. Пинхус — или Пинхусик, как называли ее мужа из-за маленького роста и худобы — был бедным ешиботником. Тесть дал ему большое приданное и обещал содержать десять лет. Темерл была красавицей. С чего это кому бы то ни было бежать от нее? Но через несколько месяцев после свадьбы Пинхусик исчез. Он украдкой собрал сверток одежды, взял свой талес и филактерии и бежал из города. Мог бы забрать все приданое, но взял лишь три серебряных гульдена.

Нет, Пинхусик не был вором, не был он и бабником. Он едва взглянул на Темерл, когда в свадебный вечер поднял с ее лица вуаль. Чего же тогда он бежал? Кто-то думал, что он затосковал по Комарову, где вырос, по отцу и матери. Но даже его родители после того, как он бросил жену, не слыхали о нем. Кто-то видел его в Замостье, кто-то в Люблине, но след его пропал. Пинхусик исчез.

Люди говорили всякое. Может быть, он повздорил с женой? Может быть, ему не нравился город, где жили тесть и теща? Может быть, он хотел покончить с Еврейским Изгнанием и вернуться в Землю Израиля? Но и тогда незачем было бежать. Он мог развестись с Темерл, или, по крайней мере, послать бумаги с кем-нибудь. Бросить еврейку — тяжкий грех, ибо она, если не разведена по закону Моисея и Израиля, не может выйти замуж вторично.

Темерл грустила и плакала. Было бы легче, оставь он ее с ребенком. Но он оставил ей только боль в сердце. Женщины спрашивали Темерл: «Он приходил к тебе в ночи очищения? Был ласков с тобой? Ты его отталкивала когда-нибудь?» Из ответов Темерл было ясно, что они вели себя более или менее как муж с женой.

Семья знала только, что в ночь накануне бегства Пинхус читал допоздна в Доме Учения Талмуд. По его лицу не было видно, что он готовит нечто необычное. Но посреди ночи, когда Темерл спала, он собрался и ускользнул. Почему? И куда? Его родители и тесть посылали людей поискать его в соседних местечках. Семья написала раввинам и старейшинам по всей Польше. Но Пинхусику, видимо, удалось ускользнуть. Было лишь одно объяснение — его захватили демоны. Но если демоны возьмут человека, его не встретишь в Замостье или Люблине. Демоны утащат его за Черные Горы, где ни человеку, ни зверю не пройти. Некоторые женщины болтали, что Пинхусик, наверно, таил злобу против Темерл. Но как можно было ненавидеть Темерл? Ей было только семнадцать, шелковистая гладкая кожа, темные глаза, стройное тело, и, казалось, она была влюблена в мужа по уши. Она вышила для него талесный мешок золотыми нитками, выложив жемчужинками его имя. Если он засиживался в Доме Учения, посылала служанку звать его к ужину.

Ходили слухи, что в процессии монахов одного монастыря видели юношу, похожего на еврея. Но это, разумеется, не мог быть ученый и благочестивый Пинхусик. Часто говорят, что пути Всемогущего неисповедимы. Но пути людей могут быть столь же непонятны.

Прошло два года. Родители Пинхуса и Темерл вели поиски и вширь и вглубь. Осведомлялись в каждом городе и местечке, где жили евреи. Однажды Темерл поразила мать и отца, сказав, что решила сама отправиться «прочесать» страну в поисках мужа. Бейла, ее мать, плакала. Как это отпустить девятнадцатилетнюю дочь шататься по свету? Куда она пойдет? Где остановится? Бейла боялась, что Темерл постигнет та же участь, что и Пинхусика. Но отец, реб Шлоймо Мельцер, считал иначе. Бывало уже, что брошенная жена уходила искать мужа. И не раз она под конец находила его и добивалась развода или получала доказательство его смерти. Что Темерл терять? Жизнь ее так или иначе разбита. Реб Шлоймо дал дочери денег и послал с нею служанку, свою дальнюю родственницу, помогать во всем.

Началось долгое путешествие. У Темерл не было конкретного плана. Она следовала по всем возможным дорогам. Если узнавала, что какой-то город отцовские гонцы пропустили, ехала туда, добираясь на чем угодно. Куда бы она ни прибывала, находила раввина и старейшин общины, посещала синагогу и Дом Учения. Искала на рынках, в переулочках, в богадельнях. Спрашивала, не видели ли, не слышали ли о некоем Пинхусике. Люди пожимали плечами, качали головами. У Пинхусика не было особых примет. Он выглядел как обыкновенный молодой хасид. У него еще не росли бачки, когда он бросил ее, но теперь, наверно, появилась бороденка. Куда бы Темерл и служанка ни приходили, слышали одно и то же:

— Ищи иголку в стоге сена!

Проходили месяцы, Темерл продолжала поиски. Прошла все люблинское воеводство, пошла дальше, в Великую Польшу. Набралась опыта раньше срока. Приобрела знания, присущие человеку, останавливающемуся на постоялых дворах и слушающему всякие разговоры. Встречалась с другими брошенными женами. Мужья исчезают! Иногда исчезают и жены, но очень редко. Темерл узнала, как велик мир и какими странными могут быть люди. У каждого свои желания, свои расчеты, а подчас — свое собственное безумие. В Хелме она услышала, что дочь богача-еврея полюбили мясника и перешла в католичество. В Ярославе богатый делец развелся с женой и женился на проститутке. В Лемберге посадили в тюрьму афериста, у которого оказалось в двадцати четырех городах двадцать четыре жены. Темерл также слышала рассказы о людях, которых похитили злые духи, о детях, уведенных цыганами, о мужчинах, бежавших в Америку, где, говорят, ночь, когда в Польше день, и все ходят вверх ногами. Рассказывали и про ребенка-чудовище, который родился с седой бородой и волчьими клыками. Но Темерл как-то чувствовала, что Пинхуса не унесли демоны и за океаном, в далекой Америке, его тоже нет.

Темерл прошла все еврейские местечки. Отцовские деньги кончились, но у нее были с собой драгоценности и кое-что из них удалось продать. Она написала родителям, но те не могли ответить, поскольку она нигде не оставалась подолгу. Со временем служанка устала от скитаний и вернулась домой. Для Темерл странствия стали привычкой. В одном городе она встретила человека, который был похож на Пинхусика. Она обратилась к главам общины, человека повели к раввину, потом в ритуальную баню, но отметины на его теле не соответствовали описаниям Темерл: у него не было черного ногтя на большом пальце левой ноги, не было и бородавки на затылке. Он отрицал, что родился в Комарове, и клялся, что его зовут не Пинхус, а Мойше-Шмерл. Признался, что женат, есть дети, но он не бежал от жены, наоборот — его жена отказалась жить с ним, так как он не мог обеспечить семью, и он уехал искать работу учителя. Раввин и старейшины поверили ему, Темерл присудили уплатить штраф — восемнадцать грошей — за то, что подозревала невинного и испортила ему репутацию. 

Темерл добралась до города Калиша и шла через рынок, когда взгляд ее упал на женщину, показавшуюся почему-то знакомой. Где она прежде видела это лицо, было непонятно. Женщина покупала яйца у торговца и держала корзину, куда складывала покупки. В этом не было ничего необычного, но Темерл разинула рот и не могла двинуться с места. Внезапно она поняла, на кого похожа женщина — ни на кого другого, как на Пинхусика! «Я схожу с ума?» — спросила себя озадаченная Темерл. Она вспомнила, что ее уже оштрафовали за ложное обвинение.

Тут женщина взглянула на Темерл и, казалось, была потрясена, уронила корзину, много яиц разбилось. Она было побежала, но торговец бросился вслед, крича, что ему не заплатили. Женщина остановилась и стала искать деньги, но руки ее дрожали, и монеты высыпались из кошелька. Темерл сама чуть не лишилась чувств, но заметила на щеках женщины пушок, словно пробивалась борода. Да и руки были велики для женских. Темерл пронзила дикая мысль — возможно, это Пинхусик в женском платье. Но зачем ему это? Закон Моисея запрещает мужчинам надевать женскую одежду и наоборот.

Женщина собрала рассыпавшиеся деньги и уплатила торговцу. Потом быстро пошла прочь. Она почти бежала, и Темерл побежала за ней, крича и зовя ее. Женщина резко остановилась.

— Что вы гонитесь за мной? Чего вам нужно? — спросила она голосом Пинхуса.

— Ты — Пинхусик! — крикнула Темерл.

Вместо того, чтобы отрицать, женщина стояла, побледнев, и молчала. Под конец ей удалось заговорить — снова голосом Пинхуса.

— Что ты делаешь в Калише?

— Я ищу мужа. Это ты! — вскричала Темерл. — Ты бросил меня, свою жену! — В отчаянии Темерл стала задыхаться, ее душили спазмы. Женщина взглянула на нее и сказала: «Идем со мной». И ушла на грязную замусоренную улицу с лужами помоев. Потом, пытаясь успокоить Темерл, странная женщина добавила:

— Да, я Пинхусик.

— Отчего ты убежал? Почему ты в женском платье? — вопила Темерл. — Ты сошел с ума, одержим бесом? Что ты делаешь в Калише, для кого ты покупаешь яйца? Ты у кого-нибудь служишь? Глаза не обманывают меня? Я не сплю? Или я околдована? Боже правый, что за ужасное несчастье постигло меня! — Темерл зашаталась и чуть не потеряла сознание. Она ухватилась за плечо Пинхусика и испустила ужасный крик.

Боясь привлечь внимание, боясь, что соберется толпа и увидит его позор, Пинхус выпалил:

— Я знаю, что тебя это потрясет, но я живу здесь, в Калише, с мужчиной.

— С мужчиной? — выдохнула Темерл. — Ты дурачишь меня? Шутишь? Что это значит — «живу с мужчиной»?

— Я живу с мужчиной. Его зовут Элкона. Мы встретились в ешиве несколько лет назад. Здесь мы печем претцели для ешиботников. Так мы зарабатываем на жизнь, и для этого я покупал яйца. Прости меня, Темерл, но я никогда не хотел жениться на тебе. Меня заставили родители. Вот в чем правда.

— На ком же ты хочешь жениться? — спросила Темерл.

— На нем.

Они стояли некоторое время не двигаясь. Потом Пинхусу удалось произнести:

— Ничего не поделаешь, приходится сказать тебе всю правду.

— Какую правду? — воскликнула Темерл. — Что ты сделал? Переменил веру, Боже упаси?

— Нет, Темерл, я остался евреем, но… — Пинхусик запнулся и задрожал. Он снова уронил корзину, но не стал поднимать. Он стоял перед нею, пристыженный, напуганный, бледный, шевелил губами, но не мог сказать ни слова. Потом Темерл услышала:

— Я уже не мужчина, не настоящий мужчина, не для тебя…

— Что ты говоришь? — сказала Темерл. — Ты болен? Или какие-то негодяи искалечили тебя? Что бы ты ни сказал, я остаюсь твоей женой и должна знать.

— Нет, Темерл, не это, но…

— Говори ясно! — Темерл тоже дрожала, и зубы у нее стучали.

— Темерл, идем ко мне! — Пинхус одновременно и просил, и приказывал.

— Куда?

— Ко мне домой — туда, где мы живем.

— Где твой дом? Кто это «мы»? Ты нашел другую женщину?

— Нет, Темерл, но…

— Не лги мне! Умоляю тебя! Ради Бога! Ох, мне страшно!

Пинхус пошел вперед и знаком показал Темерл следовать за ним. Они шли и Пинхус говорил:

— Согласно Талмуду, когда человека одолел злой дух и освободиться невозможно, следует завернуться в черное одеяло и идти туда, где тебя никто не знает и делать то, чего желает душа. Вот так мы и поступили, Элкона и я.

Они пришли к ветхому домишке на другой улице. Пинхус предложил Темерл войти, но она отказалась. Он потащил ее за руку, но она сопротивлялась. После долгих колебаний уступила. К счастью, Элконы не было.

В доме была глиняная печь и доска для раскатывания теста. Пахло дрожжами и деревом. Темерл показалось, что она узнает на этажерке некоторые книги Пинхуса. К высокой постели вели ступеньки. Пинхус пригласил ее сесть. Это уже был не знакомый ей Пинхусик, скромный и застенчивый, а уверенный в себе человек, похожий на авантюристов в книгах, которые она читала до свадьбы. Пинхус предложил ей испеченные им претцели и стакан газировки. Он снова просил простить его грехи и страдания, причиненные ей и ее родителям. Даже шутил и смеялся, чего никогда не было. Темерл услышала собственные слова:

— Если ты жалеешь, что согрешил, то, может быть, покаешься и вернешься к Богу и даже ко мне?

— Для этого уже поздно, — ответил Пинхусик. — Я могу сожалеть, но не каяться. Из наших сетей, если попал — не вырвешься.

И он процитировал Книгу Притч: «Из ушедших к ней никто не вернется и не достигнет Дороги Жизни».

Как ни была потрясена Темерл, она выслушала его. Она сказала Пинхусу, что он может сделать только одно во искупление грехов — как можно скорее развестись и освободить ее. Пинхус сразу согласился, но сказал, что в Калише разводиться нельзя — здесь его считают женой Элконы.

— Ты мог это сделать в самом начале, — упрекнула Темерл. — И избавил бы меня от всех моих бед и несчастий!

— Мы знаем, что нас ожидает, и мы готовы к адскому пламени, — сказал Пинхус. — Страсть — это тоже пламя. Страсти — это Геенна на земле, быть может, Врата Ада. Пока суть да дело, давай выпьем по стакану чая.

Темерл не верила глазам своим. Пинхусик приготовил ей чай, варенье. Они сидели и пили как две сестры. Он говорил:

— Мои родители надеялись на внучат от нас и, конечно, не думали, что я стану отверженным, которого евреи отлучат от еврейства, а гои повесят на виселице. Но ты, Темерл, скоро снова выйдешь замуж и принесешь своим родителям всю радость, которой они ожидают. Заранее желаю тебе счастья.

— Ты сошел с ума, но все равно, спасибо тебе, — сказала Темерл.

Вечером, когда пришел Элкона — высокой, красивый, в короткой куртке и шелковой жилетке, с черными пейсами, которые завивались колечками — ему все рассказали. Речь Пинхуса была исполнена еврейского смирения, но Элкона был из тех, кто упоминает о Талмуде со злобой отступника. Он отрицал существование Бога, Провидения, святость Торы. Дошел до того, что предложил сам засвидетельствовать развод, чтобы избавить Пинхусика от затрат на поездку.

— Вы совсем не боитесь Бога? — спросила Темерл.

— Я прошу у Пинхуса лишь одного, — ответил Элкона. — Поскорее вернуться, чтобы печь претцели для ешиботников — кое-кого из них мне удается совратить.

Он подмигнул и засмеялся.

Месяц спустя, когда Бейла сидела в кухне со служанкой, ощипывая гуся для перины, открылась дверь и вошла Темерл. На улице шел снег. Ставни хлопали от ледяного ветра. Бейла испустила радостный крик, соскочила с табуретки, весь пух рассыпался из ее фартука. Служанка онемела. Бейла не успела обнять дочь, как Темерл объявила:

— Мазл тов! Вот моя разводная, написанная законным писцом, подписанная двумя кошерными свидетелями.

В этот день она почти больше ничего не рассказала, как и в последующие дни, недели, месяцы, даже годы. Подлинную историю со всеми ее странностями Темерл не могла сообщить, ибо Пинхус заставил ее поклясться Богом, Пятикнижием, жизнью ее отца и матери, всем святым для нее — не упоминать, пока жива, ни одной детали. Она могла сказать только, что где-то нашла своего мужа и получила развод.

Всю историю она рассказала раввину и старейшинам погребального общества много лет спустя, когда лежала на смертном одре и исповедовалась, окруженная сыновьями, дочерьми, внуками, а также друзьями из местечка, где жила в годы старости.

— Много было просьб, много искушений нарушить обет молчания, — говорила Темерл. — Но, слава Богу, уста мои были замкнуты до сегодняшнего дня. Сейчас, после всех этих лет, я свободна и готова рассказать все, ибо я собираюсь в тот мир, что зовется Миром Правды.

Темерл закрыла глаза. Женщины из погребального общества уже приготовились поднести к ноздрям умирающей перышко — проверить, дышит ли еще. Внезапно Темерл открыла глаза, улыбнулась, как иногда бывает с умирающими, и сказала:

— Кто знает? Может быть, я встречу этого безумца еще раз в Геенне.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 19)