Реб Гейче, как и Авром‑Абба, любил рассказывать истории, а еще потрясающе пел. Но самое главное, что реб Гейче являл собой прекрасный образ живой еврейской традиции. В отличие от ленинградских стариков, которые старались не подчеркивать различия и специфику разных еврейских направлений, реб Гейче и не думал скрывать свое прямое отношение к общине любавичских хасидов.

В колхозе нет хлеба, и все мы ходим голодные. Утром выпила два стакана простокваши и закусила укропом. После этого бригадир послал меня в Каракулино за автолом. Это такое масло, которым смазывают механизмы. Вообще он стал очень строгим. Работы много: все время приходится ходить! А я очень устала. В детдоме пообедала, взяла немного хлеба. Хотела съесть его с маслом, которое тоже принесла из детдома. Заглянула в шкафчик — и у меня потемнело в глазах: пусто! Все, что я вчера принесла, кто‑то из трактористов украл и съел!

У молодого эстонца из нашего барака оказалась логарифмическая линейка, он мне ее подарил. Я до сих пор ее храню. Можно было подсчитывать масштабы с чертежей инструкций. Работал каждый день, как бешеный. Мне казалось, и я был прав, что это единственный способ сохранить свой интеллект, а может быть, и заинтересовать Москву своим существованием. За два года мне удалось разработать два полноценных эскизно‑технических проекта автомобильного и тракторного поездов с активными прицепами, составить объяснительные записки к ним, с расчетами и графиками.

На осенние праздники в Ленинград из Белоруссии приезжали собирать милостыню двое нищих, мужчина и женщина. Как звали женщину, не помню, но имя мужчины я запомнил с легкостью, потому что его звали Илья. Он был человеком необычайным. Как это ни странно, он считал для себя недопустимым жить на милостыню. Что он делал? Он покупал на все собранные, судя по всему немалые, деньги лотерейные билеты, с помощью которых регулярно что‑то выигрывал. На это и жил.

Талмудические познания Менахема Соловья были известны далеко за пределами Ленинграда, не случайно Авром‑Абба послал меня к нему. Говорили, что Соловей знает наизусть не только весь Талмуд и комментарии к нему, но и ряд более поздних алахических постановлений (поским), а заодно и 16 томов Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона.

Я нередко провожал Авраама Львовича домой, а жил он в самом центре города, неподалеку от Московского вокзала. Идем мы по Невскому проспекту, кажется возвращаясь из сукки, и вдруг раввин Медалье говорит мне: «Совсем иначе выглядел Невский проспект в двадцатых годах». — «А в чем отличие?» — «В том, что почти на каждом балконе сукка была! Идешь и видишь: там сукка, тут сукка. Но потом это кончилось».

В 2018‑м в живых осталось уже очень немного бывших американских военнопленных‑евреев. Время, лучший снайпер, упрямо пробивает бреши в наших рядах, что не под силу было немецким снарядам и пулям 74 года назад. По мере того как уходит мое поколение, интерес к ветеранам Второй мировой войны растет, меня расспрашивают, осыпают почестями и поздравляют на каждом шагу. Я никогда не считал себя героем и теперь не считаю. Но для многих героизмом является даже то, что мне удалось выжить. И дожить до 94 лет.

Еврейская община поселка содержала небольшой детский дом для сирот; после революции, в период Гражданской войны, количество беспризорников выросло, и к 1919 году в поселке было уже целых пять детских приютов.

Бен-Гурион нередко причинял будущему, а после и уже возникшему Государству Израиль ущерб, но чаще приносил доход. И тот и другой исчислялись миллионами. А первым получателем дохода или потерпевшим убыток бывал сам Старик, его проекты и планы.

С момента публикации в России романа «Жизнь и судьба» и повести «Все течет» прошло около тридцати лет, однако жизнь и судьба автора этих книг вызывают не меньший читательский интерес, чем истории его героев. О корнях Василия Гроссмана, о его человеческих качествах и особенностях характера рассказывает дочь всемирно известного писателя переводчица и прозаик Екатерина Короткова-Гроссман.

Судьба раввина Симона Якобашвили, грузинского еврея, поначалу складывалась весьма удачно: счастли­вое детство в большой состоятельной семье, учеба в лицее, перспектива продолжить образование за гра­ницей, карьера инженера в будущем... Октябрьская революция в России, затем граждан­ская война грубо вторглись в жизнь Симона, разруши­ли его планы, разбили надежды.

Шолом-Бер Фридман пережил нечеловечески трудные детство и юность. Может быть, поэтому так был гостеприимен его дом в Милане, и тысячи людей вспоминают благодарно его доброту и радушие. Фридман по-отцовски заботился о еврейских эмигрантах из России. Но он не любил шума вокруг своего имени. И никогда не говорил о прошлом, о чудом спасшемся из гетто ребенке, которого когда-то шутливо-горько называли Берл-партизан... Исключение впервые было сделано для нашего журнала.