Перевод мемуарного очерка израильского историка Хаима Бейнарта (1917–2010), специалиста по марранам и инквизиции и изгнанию евреев из Испании, а также уроженца Пскова, сионистского активиста в межвоенной Риге, израильского разведчика во время и после Войны за независимость

Откуда взялось то чистое зло, которое позволило жителям Газы — как террористам, так и «мирным жителям» — совершать столь ужасающие преступления против невинных людей? Ответ здесь также является частью грандиозного плана ХАМАСа, который готовился к этому нападению в течение ряда лет: «7 октября произошло не в вакууме. Это был упорядоченный план, результат работы ядовитой машины ХАМАСа, которая планировала это событие в течение длительного времени»

Братья Даниэль и Нерия Шараби спасли десятки жизней во время резни, учиненной террористами ХАМАСа на музыкальном фестивале Supernova 7 октября, обеспечивая огневое прикрытие прячущихся людей оружием, которое нашли в танке, и одновременно получая инструкции по телефону от офицера ЦАХАЛа. Когда братьям говорят, что они герои, они возражают: «Герои — те, кто погиб в тот день... Медики, которые были убиты, все те, кто героически сражался и погиб, те, кто были похищены это герои»

10 апреля 1945 года Киссинджер встретился с Холокостом лицом к лицу — он вместе с другими военнослужащими 84‑й дивизии Армии США наткнулся на концлагерь в Алеме. Много лет Киссинджер не говорил об этом. В письме, занимающем две странички, Киссинджер описал, как подействовало на него зрелище 35 изможденных заключенных: из 850 евреев, отправленных в Алем, больше никто не выжил.

Рассказывают, что Чайка Ватенберг, в ответ на разговоры родственников о тяжелом положении и многочисленных трудностях, говорила: все изменится, здесь должны жить люди, которые видят на 20 лет вперед. На доме на улице Большая Почтовая в Москве, где супруги Ватенберги были арестованы и куда им не суждено было вернуться, из‑за противодействия его нынешних обитателей так и не удалось пока установить скромную памятную доску.

Михоэлс! Это слово было для нас не имя, не псевдоним. Это был образ человека неповторимого. Все в нем, если можно так выразиться, михоэлсообразно: мудрость и пламенный темперамент, строгая требовательность и мягкий юмор, народность и возвышение над бытовым, будничным, всесторонние знания и щедрость в их передаче, напряженная мысль и точная формулировка, простота и аристократизм, нравственное и физическое здоровье. Сегодня мы приступаем к работе над трагедией Давида Бергельсона «Принц Реубейни»...

Потом я слышал историю о том, как возле еврейской пекарни остановилась машина и два офицера НКВД купили там мацу. Евреи, стоявшие в очереди, начали перешептываться: «Это для нашего ребе!» Это могло быть правдой, поскольку мой дед действительно во время того Пейсаха и еще два дня спустя был жив... Через двадцать лет они стыдливо и обиняком признали преступление деда «небывшим». «За отсутствием состава»...Но можно ли подобным же способом отменить и состав своего собственного преступления, преступления от имени власти?.. Состав выпущенной однажды пули отменить нельзя.

Соединяя в своей личности и деятельности эти два мира — мир медицины и мир иудаизма, — дедушка полностью не принадлежал ни одному из них. Среди врачей он нередко выглядел белой вороной, потому что не стремился делать карьеру и ориентировался прежде всего на еврейский круг и еврейские ценности. Среди раввинов же он был чужим, поскольку не мог забыть о врачебном долге и нужды пациентов ставил выше требований Алахи.

«14 октября – сразу 15 пленных. Обычные фрицы и гансы, но более обычного перепуганные. Первый на допросе дрожал так, что не мог со своей дрожью справиться. Один настойчиво повторял, что хочет работать. Другой отрекомендовался сыном коммуниста. Он, видите ли, давно искал случая сдаться, но боялся. “У нас против Гитлера все”. – Как же он до сих пор держится? Ответ стандартный: “Много СС, выступать опасно…”»

О том, что выпало на долю евреев Западной Европы и Польши, снято множество фильмов. Образы Варшавского гетто и Аушвица выжжены в наших сердцах. Но я пока еще не видела художественного фильма, где говорилось бы о судьбе еврейки в Яновском концлагере Львова или о том, как еврейскому мальчику или девочке удалось уцелеть во время массового уничтожения еврейского населения Одессы румынскими оккупантами.

Начался незабываемый, единственный за всю жизнь салют, которым Давиду Гельмановичу Бородкину пришлось командовать. Залпы следовали один за другим с интервалом в 30 секунд. Интервалы Бородкин отмечал автоматически. Главное внимание он сосредоточил на счете: один выстрел, второй, третий... «Во что бы то ни стало, – ровно тридцать, ни одного выстрела больше, ни одного меньше – это главное!» – сказал он себе.

Всего два месяца, как война началась, а во Львове и Самборе – тысячи евреев, бежавших от немцев. Наверно, и в других местах не меньше. Убежали в чем мать родила. Что они рассказывают! В Варшаве и других городах немцы уже создали гетто, целые кварталы огородили колючей проволокой, сгоняют туда евреев как скот. Издеваются над стариками и женщинами, избивают детей, расстреливают мужчин. Это ужас, что пришлось пережить бежавшим.