Из встречи Моисея с Платоном родилось время, подобное притче, — то есть собственному подобию. Оно начиналось, когда дымились развалины сожженного римлянами Храма, когда будущее различалось с трудом, а настоящее казалось застывшим в объятиях «империи зла» — могучего Рима.

Талмуд можно назвать руководством по священной технологии, показывающим, как откалибровать каждую молитву, обряд и действие так, чтобы достичь наибольшей эффективности. В основе этой технологии лежит убежденность в том, что еврейский Б‑г не довольствуется благочестивыми мыслями, но требует необходимой последовательности действий — подобно тому как самолет не полетит, пока пилот не заведет двигатель, даже если все пассажиры желают, чтобы он поднялся в воздух.

Последняя остановка — Ур Халдейский, родина Авраама. Мессия действительно здесь родился, но давно умер, а коробка с дарами украдена хитрым неаполитанцем… Единственный смысл, который можно отсюда извлечь, — полное отсутствие смысла. Быть может, стихи Мандельштама нам помогут? «Была ли у Мандельштама жизнь?» — спрашивал Пазолини в книге «Описание описаний». И что это за жизнь, если она «не принадлежит к “человеческой традиции”, в которой мы чувствуем, насколько другие жизни подобны друг другу»?

Представьте себе торговца, который продает и дурно пахнущую нефть, и благовонный бальзам. Если покупатель придет за нефтью, продавец продаст, но, не желая приближаться к ее зловонию, скажет: «Сам себе отмерь и отлей». В случае же с бальзамом, наоборот, торговец охотно говорит: «Погоди, пока я смогу отмерить его тебе, так что мы оба будем надушены этим ароматом». Как обычно, этический реализм мудрецов не может не впечатлять: они не отрицают предрасположенность человека ко злу, но настаивают на том, что добродетель возможна и поддерживается свыше.

Если патриархи жили за столетия до Моисея, что именно они изучали в своих ешивах? Как они могли изучать Тору, которая еще не была дана? Если Авраам знал Тору, почему же он не обучил ей свою семью и домочадцев? Если Тора существовала задолго до Моисея, для чего потребовалось Синайское откровение? Представление о том, что Тора существовала с начала времен, что она была создана задолго до того, как была дарована евреям, играет большую роль в еврейской мистике, и обсуждение в трактате «Йома», похоже, подкрепляет эту мистическую идею.

В ужасе смотрел Киплинг, как застаивается в Иерусалиме высокомерная неперебродившая кровь одетых в меховые шапки бородатых раввинов и пахнущих одеколоном королей Голливуда (их пальцы унизаны перстнями…) Эту кровь Израиль унаследовал от праотца Авраама, прогнавшего рабыню Агарь по наущению Сарры, сварливой жены. И теперь «обремененные язычники», то есть британцы, должны были решать спор между потомками Агари и потомками Сарры, арабами и евреями. И поскольку британцы не смогли или не захотели с триумфом вернуть в Иерусалим «нелюбимую, но хранимую каким‑то Богом нацию», теперь Израиль был враждебен им.

Древний принцип иудаизма гласит, что считать евреев — грех. Г‑сподь говорит об этом в 30‑й главе книги Исход, предупреждая Моисея, что, если тот будет прямо пересчитывать сынов Израиля, всех постигнет «губительная язва». Чтобы этого не произошло, подсчет надо производить косвенным образом: каждый еврей старше 20 лет должен дать выкуп за себя в полсикля, и затем монеты следует пересчитать.

Долгие годы судьба евреев была связана с необозримой Русью, с ее «мужиками». Разорвать эту связь легко и просто всем, кроме гуманитариев... Удивительным образом, чем страшнее и тягостней судьба России, тем крепче эта связь. Невозможно писать на английском языке для американских журналов статьи о мудрецах Талмуда, когда почва под ногами колышется и расходится, приводя в движение звенящий русский стих.

В одной мишне сообщается, что в Храме совершилось десять чудес. Но это совсем другие чудеса, чем те, о которых мы читаем в Книге Исход. Мудрецы не требуют от нас верить тому, что посетители Храма могли лицезреть огненный столп или слышать глас Б‑жий. Скорее можно сказать, что это чудеса удобства, позволяющие Храму успешно функционировать несмотря на количество происходящих в нем процессов и численность паломников.

Когда еврейского историка Семена Дубнова полицаи уводили на смерть, он кричал на идише: «Евреи! Записывайте, всё записывайте!» Я могу представить себе еврея‑экскурсовода‑экспоната в пражском «Музее вымершей расы» (в планах Гитлера было и такое). Вероятно, этот еврей будет заботиться о сохранности средневековых рукописей и о квартальной премии. И кажется, сейчас мы живем именно в таком режиме — в музее культур, обреченных на смерть. Единственное, что нас ограничивает, — отсутствие смысла.

На рубеже веков, перед двумя мировыми войнами, Холокостом, ГУЛАГом, подлостью умных и слепотой дураков, не осталось ничего, кроме книги о природе зла. У книги длинное название: «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории со включением краткой повести об Антихристе и приложениями». Зло, сказано в ней, не есть недостаток добра, оно существует на самом деле и выражается в скотских страстях обезумевших масс и в гибели светлых сил, соединяющих организм воедино, то есть в смерти

«Разве рабби Эльазар не говорил, что те, кто собирается выполнить мицву, не подвержены вреду?» — спрашивает гемара. Как Всевышний допустил, чтобы еврей, выполняющий Б‑жественную заповедь, был за это наказан? В ответе проступает присущий Талмуду прагматизм: «Там, где опасность постоянна, все иначе», — говорят мудрецы.