Вся Тора, во всей своей полноте и многообразии, принадлежит каждому еврею; но у каждого из нас есть свой «удел в Торе» — в ней есть темы, к которым испытываешь особую духовную близость, но есть и темы, на которые душа отзывается гораздо слабее. Не случайно наши мудрецы говорили: «Пусть человек всегда учит то, к чему влечет его сердце, как сказано: “К Торе Г‑сподней влечение его” (Теилим, 1:2)». В издательстве «Книжники» вышла книга выдающегося раввина Адина Штейнзальца, покинувшего этот мир тридцать дней назад.

В Израиле много говорят о судьбах переселенцев. И каждый раз я вспоминаю Иосифа Бродского, который сказал, что он сам не переселился в США, а просто перенесся в пространстве. Переселяясь в Израиль, люди не меняются. Они уносят с собой привычки, вкусы, любовь, болезни, характер, одиночество... Вот только с профессией дело обстоит сложнее. В новой стране не каждый профессионал может найти работу. Евреи, недавно переселившиеся в Израиль (алия), видят страну через собственную судьбу. Сколько судеб — столько и мнений. Здесь не место объективности.

В этих юношах видели двух еврейских подростков, чье еврейство «естественным образом» предрасполагало их к гомосексуальности, «преступлению против природы», побуждавшему их совершать дальнейшие преступления против человечества. Как я покажу, плотно переплетенные друг с другом риторики антисемитизма и гомофобии, зазвучавшие после исчезновения Бобби Фрэнкса, касались повсеместных дебатов о возросшей заметности евреев, гомосексуалов и гомосексуальных евреев в американской культуре 1920‑х годов.

После освобождения Вены, когда австрийские и имперские войска пустились вдогонку за убегающим неприятелем, Оппенгеймер организовал перевозку ручных гранат, пороха, пистолетов и карабинов вниз по Дунаю, на кораблях и плотах, и по суше, на повозках и лошадях. Тогда же он обеспечил плоты, чтобы переправлять войска из империи, перевез армию из Венгрии в Краков, перевел кавалерийские полки из Брауншвейга в Богемию и обеспечил снабжение всех крепостей в Венгрии, Албании, Трансильвании и Сербии.

Сознательное исполнение даже одной из заповедей означает признание принципа отношений между Творцом и творениями, со всем, что из этого вытекает. Несмотря на всю единичность и изолированность, подобное действие имеет огромный смысл. Это мнение полностью соответствует еврейскому закону: неисполнение, по любой причине, той или иной заповеди не освобождает человека от обязанности исполнять все остальные. Например, если еврей систематически нарушает субботу, он все еще должен зажигать субботние свечи.

После войны Барилоче приютил немало нацистов; многие тут из Австрии, они лучатся радостью, снова надевая лыжи, и еще есть один фламандский художник, заведовавший в оккупированной Бельгии гитлеровской пропагандой. Немцев понаехало тоже много. Копс, бывший шпион Гиммлера, — его Грегор знавал еще в редакции «Дер Вег», — открыл здесь отель «Кампана», а лучшая в городе бакалейно‑колбасная лавка «Венские деликатесы» принадлежит капитану СС Эриху Прибке, замешанному в истреблении 335 гражданских лиц в Ардеатинских пещерах в Риме. Рудель, постоянный посетитель и член Андского городского клуба, сообщил Менгеле, как с ними связаться.

И находясь в Святой земле, наши наставники не прекращали обращаться к главам противников хасидизма в наших краях с предложениями примирения. Наш наставник, святой рав [Менахем‑Мендл из Витебска] направил открытое письмо ко всем великим [раввинам] наших краев. Это письмо было послано членам нашего братства, с тем чтобы те размножили его и распространили как можно шире. Еще одно письмо было адресно направлено в Вильну. Эти письма — ценнейшее свидетельство того, как настойчиво наши наставники стремились к примирению, демонстрируя при этом исключительное смирение и кротость.

Когда я увидел евреев, которые не отвечали моим представлениям о человеческом достоинстве, самоуважении, меня так травмировала мысль, что я имею к ним какое‑то отношение, что я, как мог, пытался отделиться. Слава богу, советская власть показала мне, что я все‑таки с ними, а не с ней. И во множестве людей проснулась гордость. Почему я должен быть кем‑то, кем не являюсь? Русским или литовцем? С какой стати? Но притом не было ни культуры, ни знаний. Есть ли что‑нибудь ценное в еврействе?

Впервые государство, установив прямую связь со всеми подданными, нашло в своем сложном социальном строении место для евреев. Забрав у феодалов Judenregal, поставив евреев под начало государственных чиновников, определив права и обязанности еврейских налогоплательщиков, абсолютистский правитель изменил прежние средневековые отношения с евреями. Они больше не были «рабами казны» (Kammerknechte), больше не зависели от милостей и капризов феодала.

И город, и мир, где они выросли, и язык, на котором говорили, диктовали им легкую фамильярность. Для этой троицы, наконец нашедшей друг друга, ладино выражал тоску по родному Константинополю. Для них это был язык ослабленных галстуков, расстегнутых рубашек, заношенных тапочек, язык столь же родной, естественный и неотменимый, как запах собственных простыней, кладовой и кухни. Они переходили на него после беседы на французском с удовлетворенным облегчением левшей, которым, когда никто не видит, не нужно притворяться правшами.

В эти годы, когда романы Солженицына и Пастернака тайно ночью перепечатывали на папиросной бумаге, я хорошо понимал, что мой скромный вклад в цивилизацию представляет в моей стране опасность. Поэтому и не удивился, когда в комнату постучали, и дама из первого отдела института очень вежливо объяснила, что свой аппарат я должен сдать для «списания». Мой ксерокс забрали и разломали. Но одна важная деталь долго сохранялась в институте. А именно полупроводниковая пластина с зеркальной поверхностью. Институтские дамы нашли ее на помойке и повесили в туалете вместо зеркала. Мыла и туалетной бумаги там не было никогда. А вот зеркало появилось. Так, в женском туалете, бесславно закончилась история первого в мире ксерокса.

Культура — нечто гораздо большее, чем набор регулирующих поведение правил. Это и всеобъемлющее мировоззрение, и система взаимодействия с другими людьми. Подобно другим сложным многогранным культурам, еврейская культура далеко не всё декларирует прямо; многое остается «между строк». Как известно, сила любой культуры заключается не только в том, о чем она говорит, но и в том, о чем она предпочитает умалчивать, — и это тоже надо выучить и усвоить.