Так ведь мы уже это видели! Как ректор Батлер не заметил сожженных книг, так ныне ректоры не замечают сожженных людей. Мы знаем, к чему приводит это молчание. Но оно снова разливается по аудиториям, как теплая атмосфера оправдания. «Это свобода слова». «Это сложный конфликт». «Мы не можем вмешиваться в политические взгляды студентов». Но разве свобода слова — это право призывать к убийству евреев?

На коротких волнах был целый мир. На «Коль Исраэль» я слушал еврейскую музыку — старые песни, которые казались чем‑то одновременно знакомым и далеким. На Би‑би‑си Сева Новгородцев рассказывал о музыке западной, о которой у нас знали только по редким пластинкам, переписанным на бобины. А «Свобода» рассказывала то, о чем у нас молчали газеты. Про евреев в СССР, которых «нет». Про отказников, которым не дают уехать. Про синагоги, которые еще стоят, но в них боятся приходить

Кстати, я уверен, что Гоголь, называвший Вальтера Скотта «шотландским волшебником», сюжет этот повторил не случайно. Какие рыцари, такое и благородство! И уж не поэтому ли его еврей — Янкель‑Иаков, то есть Исаак родил Иакова?

Писатель‑еврей с очками на носу и осенью в душе, глядящий с обожанием и отвращением одновременно на грубую силу. Сначала — на еврейских бандитов, затем — на казаков‑конармейцев. Похоже, автора и НКВД завораживал. Пока не убил. Бабель, конечно, и раньше всё уже понял, но смотрел, не отрываясь, на этот кровавый триллер

Да, Израиль оказался в безвыходной ситуации и уже не в первый раз военной победе предпочел спасение людей. Безвыходной эту ситуацию сделали не только кровавые упыри в Газе, но и сладкоречивые западные политиканы в отличных костюмах. Миру еще не раз придется расплатиться за этот позор, за это моральное банкротство

Эти нападавшие не говорят на новоязе нынешнего либерального истеблишмента, не называют себя антисионистами, не занимаются осуждением политики Израиля, не выступают за права палестинцев, не пытаются политкорректно называть евреев израильтянами. Они, как и поколения погромщиков до них, просто «охотятся на евреев». Как говорила одна пережившая Холокост, «когда кто‑то говорит, что хочет вас уничтожить, поверьте ему с первого же слова»

До нас дошло не так много мемуарных текстов, написанных евреями‑ашкеназами в начале Нового времени. Рассказ Гликель о своей жизни — единственное известное на сегодняшний день произведение подобного рода, написанное еврейской женщиной. В нем на удивление ярко показана повседневная жизнь евреев в немецких землях, а потому оно представляет неизменный интерес как для ученых, так и для обычных читателей

Нам в свое время много рассказывали о войне, потому, наверное, эти рассказы о бомбежках и похоронках стали для многих из нас почти банальными. Но пережившие войну ходили среди нас. И они, живые свидетели, меня лично поражали всегда больше, чем любые рассказы. Как они это пережили, как смогли сохранить себя, а в себе — веру в человека, вот что поражало в моих выживших, прошедших через немыслимое

В начале 1970‑х он стал неотъемлемой частью Того‑Чего‑Не‑Может‑Быть — независимого еврейского движения в СССР. Он любил всю жизнь Израиль, но не уезжал, даже не пытался. Будто чувствовал, что тут без него прервется цепь. Он был связующим звеном между тем, подпольным еврейством СССР — и нынешним, структурированным и вполне легальным. Не ворчал, не предавался сладкой ностальгии, а просто жил как всегда — с любопытством

Летние отпуска — время читать. И я решил рассказать вам о наших книжных новинках: о «Торе в переводе на современный русский язык», о 7-м томе книги «Эйн Яаков», о «Книге о воспитании» Шестого Любавичского Ребе, о романе Йохи Брандес «Сад Акивы» и книге Максима Биллера «Шесть чемоданов»

Закончив молитву, Ребе закрыл молитвенник и начал было движение рукой вверх — знак начинать петь. Но тут посмотрел вниз и увидел спящего малыша. Тогда, вместо взмаха, Ребе поднес палец к губам: тссс — и в полной тишине вышел из зала. Потом было много чего. Мне повезло, я видел его каждый день, часто по много часов. Были речи, молитвы, танцы. Но мой Ребе — прежде всего в ту первую пятницу, когда все «электричество», весь экстаз отменяются, если могут напугать одного‑единственного малыша.

Понятно, что крупные национальные регистры — это высокие шансы для представителей коренного этноса. Соответственно, у малых народов в конце ХХ века шансов было существенно меньше. И еврейские организации предпринимали огромные усилия для того, чтобы евреи сдавали свои данные в национальные регистры. Тридцать лет назад сдал и я...