Жванецкий был настоящий еврейский юморист — и любой его монолог или диалог всегда сводился к разговору о смысле жизни. О духе и плоти, о любви и счастье, о болезнях и смерти. В самой простой шутке были откровение, философия, мудрость. И даже в длинном лирическом монологе, на грани горечи и разочарования, угадывалось в конце извечное еврейское ихье беседер — все будет хорошо.

Он поставил себе цель сохранить остатки еврейского прошлого Острога и многих других местечек Украины. Бывшее еврейское кладбище, превращенное советской властью в парк развлечений, Григорий сумел оборудовать в еврейский культурно‑исторический заповедник. На могиле Махаршо он воздвиг усыпальницу, из обломков мацев соорудил пантеон. В многочисленных личных беседах он говорил мне: «Я никому не позволю забыть, что на протяжении столетий здесь жил народ — жил и творил, веселился и страдал, и земля эта пропитана его кровью. Пока я могу, я буду делать всё, чтобы сохранить эту память».

Главной Мишиной проблемой была фамилия. Советский писатель мог быть евреем, но он точно не мог иметь откровенно еврейскую фамилию. Миша походил по редакциям, наслушался комплиментов, которые всегда предшествовали отказам, и решил фамилию сменить... Как я удивился, узнав, что Миша решил стать Ясновым! Дело в том, что Михаил Яснов в то время был председателем Верховного совета РСФСР — не последним человеком в государственной иерархии.

В московском баалтшувном мире 1970‑х Миша сразу занял особое место. Он скоро стал известен как знаток Торы, ревностно относящийся к исполнению заповедей. В той парадоксальной атмосфере возвращения молодежи к Торе, в информационном вакууме тоталитарного государства слово Миши Шнейдера становилось наиболее авторитетным — «ведь они (раввины, ‘старики’) нам правду не скажут, они нас жалеют»... КГБ также видел в Шнейдере лидера, через которого можно влиять на еврейское движение: ему предлагали стать московским раввином. С его стороны последовала импульсивная реакция — отвергнуть предложение и уехать в Израиль.

К тому времени, когда в прошедшую пятницу рабби Адин в возрасте восьмидесяти трех лет скончался в Иерусалиме от пневмонии, он совершил то, что не удавалось никому с XI века, после средневекового французского раввина и комментатора рабби Шломо Ицхаки (Раши).

Возможно, его самая известная работа — «I ♥ NY», логотип, ставший определяющим для мировой еврейской столицы № 2. Первоначально разработанный для городской туристической кампании 1977 года, он стал международным стандартом для чего угодно: от футболок до кофейных кружек и наклеек на бампер. «Я поражен тем, что случилось с этой маленькой, простой идеей», — сказал Глейзер в 2011 году.

«Я тунисец, но принадлежу к французской культуре. Я тунисец, но еврей, а это значит, что я политический и социальный изгой. Я говорю на языке страны с акцентом и эмоционально не имею ничего общего с мусульманами. Я еврей, который порвал с еврейской религией и гетто, который не знает еврейской культуры и ненавидит средний класс. Я беден, но отчаянно стараюсь не быть бедным, и в то же время я отказываюсь принимать необходимые меры, чтобы избежать бедности, будучи уроженцем колониальной страны, евреем в антисемитской Вселенной, африканцем в мире, где господствует Европа».

«Я был свидетелем того, как он общался с каждым человеком... Он приветствовал их так, будто они были его лучшими друзьями, которых он не видел 10 лет... Я никогда не встречал такого раньше: молодой раввин, который смог найти общий язык со всеми. Это было поразительно. Но дело было не только в этом. Он действительно всех любил, Бенни не устраивал шоу. Каждый еврей в его городе действительно был его другом».

Казалось, Дима пребывал в каком‑то другом, не нашем пространстве. Он был органичным и цельным человеком, «надо» и «хочется» жили в нем вместе. Так любил страну, что готов был идти до конца. Так самоотверженно жил, что готов был погибнуть. «Несокрушимая скала» была его третьей войной в Газе. Мы очень боялись, когда армия вошла в сектор. Но Дима обещал скоро вернуться...

Я смотрю на свечу, которую зажег ради вознесения его души, и вспоминаю этого уникального по своей активной доброте человека, спасителя людей в буквальном смысле. Моя жена не хотела, чтобы ее имя стало известным получателю почки: «пусть не чувствует себя благодарным или обязанным». Рав Ѓабер же просил нас снова и снова: «Напишите об этом! Ваш рассказ привлечет новых и новых доноров!» Я не хотел, но сейчас, когда р.Йеѓошуа Ѓабер упокоился в иерусалимской земле, чувствую, что надо рассказать и разослать эту историю моим друзьям. Историю о желании помочь, о желании отдать.

Меня зовут Феликс Дектор. Фамилия — от мамы, имя — в честь палача. Но вообще «Феликс» на латыни значит счастливый. Мне 84 года. У меня пятеро детей, восемь внуков и правнучка. Я родился в Минске, провел детство в Витебске, попал в детский дом на Украине, был эвакуирован в Сибирь, окончил школу и университет в Вильнюсе, Литературный институт в Москве. Я был успешным переводчиком с литовского, членом Союза советских писателей, имел автомобиль и собственный двухэтажный дом в легендарном «Поселке художников» в Москве. 2 марта 1976 года, мне было тогда 46 лет, я начал новую жизнь — я уехал в Израиль.

«Эзрат Ахим» изучала американские еврейские телефонные книги в поисках людей, чьи однофамильцы жили в Советском Союзе, чтобы имя отправителя на посылках, отправляемых в СССР, совпадало с именем адресата — так можно было сделать вид, что посылку отправили родственники, чтобы не возникло подозрения в организованной деятельности. Склады «Эзрат Ахим» в бруклинском подвале, где чемоданы с двойным дном заполняли, в числе прочего, тфилин и камерами Nikon, вошли в легенду. Одним из лидеров всей этой деятельности был Гедалья Корф.