Михаил Глуз умер, немного не дотянув до своего 70‑летия, прожив жизнь, заполненную
не только музыкой. Он был композитором, дирижером и театральным деятелем, но одновременно — создателем Международного культурного центра имени Соломона Михоэлса и первым президентом Федерации еврейских общин России, возглавлявшим ее в 1999–2005 годах.

Первым сообщил о его смерти московский Ленком, где недавно восстановили «Поминальную молитву», по Шолом‑Алейхему: музыку к спектаклю — первой, знаменитой версии, с Евгением Леоновым — написал Михаил Глуз. Вспоминая, как 20 лет назад на учредительном съезде Федерации еврейских общин России Глуз был единогласно избран ее президентом, главный раввин России Берл Лазар признался, что весть о кончине стала ударом для него и всей общины: «Ушел из жизни замечательный человек, блестящий интеллектуал и одновременно прекрасный практик, умевший не только рождать ценные проекты, но и претворять их в жизнь».

Проектов у Глуза было множество, как и званий, которых он был удостоен, должностей, государственных и международных наград. Начиная с конца 1970‑х Глуз был инициатором многих важных культурных начинаний, связанных с еврейской темой. Но евреям, жившим в СССР на рубеже 1970–1980‑х годов, он был известен прежде всего как один из отцов Камерного еврейского музыкального театра (КЕМТ). Лидером и главным режиссером театра был Юрий Шерлинг, а музыкальным руководителем с момента его основания стал Михаил Глуз.

По прошествии десятилетий кажется, что КЕМТ и был его главным делом. Театр вывел Глуза на сцену, сделал заметной фигурой. Дата основания театра — 1977 год — многих наверняка удивит, и кто‑то захочет ее оспорить. Потому что первый спектакль — «Черная уздечка белой кобылицы» — был показан в Москве лишь в 1979‑м. Ни у кого из публики не возникало тогда мысли, что театр не столичный — и где же ему еще играть, как не в Москве!.. Но поражал сам факт создания еврейского театра в стране, где почти 30 лет было табуировано слово «еврей».

Имевший базу на Таганке (Таганская площадь, 12), КЕМТ, тем не менее, формально был приписан к Биробиджану, который его и легитимировал. «Черная уздечка…» тоже была показана впервые в Еврейской автономной области, в 1977‑м. Глуз был дирижером и аранжировщиком спектакля, где многие тогда впервые услышали со сцены клезмер. Автором текста на идише был Хаим Бейдер, автором русского либретто — Илья Резник, который привел на роль художника Илью Глазунова. Этот список имен вполне отражал дух времени, в котором Глуз нашел себя.

Он родился 19 сентября 1951 года на Сахалине, где служил его отец, Семен Львович Глуз, майор медицинской службы, и работала художественным руководителем местной филармонии мать, Иветта Моисеевна Болотина, музыкант. Отец мечтал видеть сына врачом, но гордился сыном‑музыкантом. Когда в 1965‑м семья переехала в столицу, тот поступил в музыкальное училище имени Ипполитова‑Иванова (учился на пару курсов старше Аллы Пугачевой, как вспоминал Глуз), а потом и в Гнесинский институт, на композиторское отделение, к знаменитому Генриху Литинскому, у которого учились, среди прочих, Арно Бабаджанян и Тихон Хренников. Глуз о нем говорил: «Хренников был среди первых учеников Генриха Ильича, а я среди последних».

Он был автором нескольких мюзиклов — «Танго жизни», «Шалом‑Шагал», «Ломир алэ инэйнем!» («Давайте все вместе!»), поставленных еще в бытность его в Камерном еврейском музыкальном театре, написал «Каштанку» и «Слона» для Московского театра кукол, «Принца и нищего» для МХАТ. Пафосная антитеррористическая рок‑опера «Суламифь‑Forever!», поставленная на сцене Театра эстрады, по сути тоже была мюзиклом — ведь и КЕМТ был музыкальным театром, который Глуз в 1983‑м, после ухода Шерлинга, возглавил. К этому времени относятся два сюжета, рассказанных им в одном телеинтервью и объясняющих реальную ситуацию в стране середины 1980‑х, когда вроде уже и перестройка вовсю идет, но антисемиты все еще у руля.

История первая про Киев. «Не пускали в город, где наши зрители! — негодовал Глуз, подразумевая, что ситуация была организована свыше. — Все евреи — директора киевских театров — отказались принимать нас на гастроли. И только директор Театра имени Леси Украинки, русский человек, которому было тогда лет 70, сказал: “А мне плевать, у меня друг‑еврей погиб на фронте, я ради его памяти вас возьму”».

Другая история про Петербург, тогда еще Ленинград, куда КЕМТ так и не пустили. «Фестиваль молодежи и студентов, июль–август 1985 года, проданы все билеты. И за 10 дней до начала гастролей звонок из Ленконцерта: “Товарищ Глуз, мы не можем вас принять”. И шепотом в трубку: “Обком против”. Мне терять нечего — я даю телеграмму Горбачеву. Дескать, что же происходит, идет фестиваль, будет международный скандал. Звонят из ЦК КПСС: “Что вы так волнуетесь, мы позвоним в обком”. А через три дня тот же человек, потухшим голосом: “Обком категорически против”. Спрашиваю, в чем же дело. Отвечает: “Обком считает, что вы слишком поднимаете еврейское самосознание”».

В общем, обком был прав: советская идеология берегла два самых больших города СССР (после Москвы) от еврейского влияния. А то вдруг евреи поднимут голову? Так и случилось в конце концов, и КЕМТ сыграл в этой трансформации свою роль. На его первые спектакли приходили старики, помнившие ГОСЕТ и не верившие, что снова слышат разрешенную еврейскую музыку.

На вопрос, как этот театр вообще стал возможным, Глуз отвечал: «Была, видимо, потребность снизу, и кто‑то почувствовал, вынюхал, что надо, пора. И дал добро. Конечно, это была авантюра, но она привела к хорошим результатам».

Мы не будем сравнивать великий ГОСЕТ, оставивший след в истории мирового искусства, и КЕМТ — локальный проект, рожденный в нужное время в нужном месте, когда низы захотели, а верхи не смогли. Оставленный Глузом, который ушел оттуда в 1985 году, театр растворился в перестроечном бурлении, не выдержав конкуренции со свободным искусством, в том числе еврейским, которого стало много и разного.

Между прочим, Центр имени Михоэлса, созданный Михаилом Глузом, поддержал в 2008 году фильм Матвея Гейзера «Осколки убиенного театра», посвященный выжившим артистам ГОСЕТа. Усилиями центра был установлен памятник расстрелянным членам Еврейского антифашистского комитета на месте захоронения их праха на Донском кладбище. И на Международный фестиваль имени Михоэлса, инициированный центром, привезли однажды в Москву прославленный спектакль киевского театра имени Ивана Франко «Тевье‑Тевель», в котором Богдан Ступка в течение 30 лет играл Тевье‑молочника. Музыку к этому спектаклю тоже написал Михаил Глуз.