Голем в его интерпретации напоминал критикам мускулистого еврея периода раннего сионизма, далекого от клишированного образа еврея из гетто. В Берлине выставлены рисунки и фотографии со съемочной площадки из Музея кино Франкфурта‑на‑Майне (еще 250 экспонатов отобрали из собраний со всего мира, от Бостонского музея изящных искусств до Музея Израиля в Иерусалиме).

Он долго жил в Риме и Франции, был на войне, работал в Красном Кресте. Преподавал в Штеделе, пока в 1934‑м не последовал запрет на профессию. Какое‑то время Лисман еще учил живописи в Институте еврейской общины во Франкфурте, затем уехал в Тур, где его интернировали французы.

У родившегося в Лемберге (Львове) и учившегося у Карла Шрекера в Вене и Берлине Бранда было свое видение союза между пустой сценой, машиной и звуком. В каком‑то смысле об этом была и его знаменитая опера «Машинист Хопкинс», созданная с учетом эстетики не только Шрекера, но и Арнольда Шенберга, Курта Вайля и Эрнста Кренека; уже в первый год после дуйсбургской премьеры в 1929‑м опера выдержала 134 представления.

Его портреты светских львиц, актрис, знаменитостей и просто красавиц расходились многотысячными тиражами, их печатали журналы и собирали те, чьи потомки позже начнут млеть от глянцевых журналов. Пресса называла его прирожденным ваятелем прекрасных образов и режиссером женских головок.

Выставка 63‑летнего художника из Тель‑Авива Моше Нинио скромна по количеству работ — их всего две, но не по их качеству. Обе отсылают к 1960‑м годам, одна посвящена стеклянной клетке, в которой во время процесса 1961 года находился Адольф Эйхман, другая — выступлению пять лет спустя израильской певицы Эстер Офарим на немецком телевидении, где она исполнила песню «Morgen ist alles vorbei» («Завтра все закончится»).

Карьера, как почти у всех учеников Петрова‑Водкина, не задалась — шедевры вроде оперы «Джанни Скикки», к которой Эрбштейн делал костюмы, на сцене так и не появились (единственное исключение — «Дон Паскуале» в Малом оперном театре, 1931), зато приходилось оформлять оперу Арсения Гладковского «Фронт и тыл» об обороне Петрограда от войск Юденича. Эрбштейн сам участвовал в тех боях. Каково же ему было слушать звучавшее с подмостков «Ну что ж, настал наш час, мы перед смертью не виляем. / Сегодня вы убьете нас, а завтра мы вас расстреляем!»

Здесь и большеформатные эскизы самого знаменитого творения австро‑американского архитектора — «Бесконечного дома», над которым он работал в течение нескольких десятилетий, и впервые показываемая на родине модель «Города‑пространства» в натуральную величину. В 1925 году ее выставили в театральном разделе Парижской международной выставки современных декоративных и промышленных искусств, где она произвела огромное в буквальном смысле слова впечатление.

Австрийская столица отмечает множеством выставок 250‑летие Пратера, всемирно знаменитого венского парка. Еврейский музей рассказывает о Пратере из своей перспективы. По соседству с парком располагается Леопольдштадт, в его окрестностях существовало гетто Унтерер Верд, после отмены запрета на проживание в Вене евреи селились здесь с 1625 года. А с 1850‑го еврейские выходцы из разных уголков Австро‑Венгрии стали обосновываться в этих местах особенно активно, потому в районе образовалось множество еврейских театров и т. н. «жаргонных сцен».

В 1941 году, обсуждая выбор имени для внука, Гессе писал: «Я не хочу вмешиваться, но все‑таки хочу напомнить, что ветхозаветные имена, как Давид и т. п., могут сегодня осложнить жизнь ребенку. Есть, правда, забавным образом, и противоположные случаи, когда имя с еврейским звучанием приносило пользу нееврею. Я знал по крайней мере одного эмигранта, у которого не было ни капли еврейской крови, но его звали Давид, и он долгое время получал поддержку от одной еврейской кассы взаимопомощи».

Коллекционер Хильдебранд Гурлитт (1895–1956) хоть и был евреем по бабушке, но вовсю использовался Геббельсом для пополнения личного собрания Гитлера — отсюда и прозвище «личный галерист Гитлера». Он принимал участие в распродаже «дегенеративного искусства», которым стали брезговать немецкие музеи. Благодаря его посредничеству многие картины экспрессионистов, например, оказались в Швейцарии, а полотна Кандинского — в Америке. В итоге и у самого Гурлитта сформировалось отличное собрание европейского модерна.

Творчество бразильского архитектора, считающегося самоучкой, признано классикой современной садовой архитектуры. Бурле‑Маркс сформулировал ее принципы, воплотив их в совместных проектах с Ле Корбюзье и Оскаром Нимейером; только в Рио‑де‑Жанейро 88 созданных им парков находятся сегодня под охраной как памятники культуры. Активный защитник природы, он собирал растения; ферму в 80 гектаров в итоге подарил государству.