Без малого две тысячи лет на евреев смотрели свысока, считая их изгоями. Но они внутренне бунтовали против такого образа — совсем как Яаков отказался принять иерархии власти и отеческой любви, обрекавшие его вечно оставаться на вторых ролях. Евреи, как и Яаков, делали ставку не на физическую силу или материальное богатство, а на силу ума.

К рабби Аврааму‑Ицхаку Куку как-то пришел один человек и рассказал, что дал своему сыну хорошее еврейское образование, и тот всегда соблюдал заповеди в домашнем кругу. Но теперь сын отошел от иудаизма. Более того, он даже перестал считать себя евреем. Как следовало поступить отцу? «Когда ваш сын был благочестив, вы его любили?» — спросил рав Кук. «Конечно», — ответил отец. «Ну что ж, — ответил рав Кук, — теперь вы должны любить его еще сильнее».

Лот ассимилировался — но его облили презрением. Авраам — а он защищал своих соседей с оружием в руках и молился за них, однако сохранял дистанцию в общении и лелеял свои отличительные черты — завоевал уважение. Так обстояло дело тогда, так обстоит дело и ныне. Неевреи почтительны с теми евреями, которые почтительно относятся к иудаизму. И неевреи непочтительны с теми евреями, которые непочтительно относятся к иудаизму.

История первого еврейского ребенка устанавливает принцип, распространяющийся на всех еврейских детей. Б‑г учреждает в отношениях родителя с ребенком особое правовое пространство, потому что только такое пространство дает ребенку простор для развития в качестве самостоятельной личности. В конечном счете Тора стремится упразднить все отношения типа «господство–подчинение»... Быть родителем — значит сознавать, что ребенок — не твоя собственность.

Чтобы узнать, чего хочет Б‑г, нам необязательно знать теоретическую физику, достаточно знать, что значит быть родителями. Чудо рождения детей ближе всего подводит нас к постижению творческой мощи Б‑га — любви, приносящей в мир новую жизнь... Иудаизм берет нечто естественное, природное, и освящает его; берет нечто физическое и наполняет его духовностью; берет нечто, в других культурах считающееся обычным, и воспринимает как чудо.

Б‑г сообщает, что задумал уничтожить город, а Авраам оспаривает Его решение. Возможно, в городе есть пятьдесят человек, не виновных ни в каких проступках, возможно, их даже всего десять. Как Б‑г может уничтожить весь город? «Разве Судья всей земли не поступит по справедливости?» Тогда Б‑г соглашается: если найдется десять человек, не запятнавших себя грехами, Он не станет уничтожать город... Но казывается, безвинных там нет.

Если кто‑то поставит под сомнение право еврейского народа на Страну Израиля, еврейский народ может ответить: «Б‑г создал вселенную. Он разделил землю на множество стран, языков и ландшафтов. Но одну маленькую страну Он отдал еврейскому народу. Вот наше свидетельство о праве собственности на Страну».

Мы смертны, а значит, живи так, чтобы ни один день не проходил впустую. Мы склонны ошибаться, а значит, развивайся, учась на своих ошибках. Нам не суждено достичь пункта назначения, а значит, вдохновляй других, чтобы они продолжили начатое тобой дело.

Молитва Коль нидрей, с которой начинается Йом Кипур, — в сущности, вообще не молитва. Это сухая юридическая формула аннулирования обетов. Именно древняя, незабываемая мелодия Коль нидрей дала этой молитве такую власть над еврейскими сердцами. Услышав эти ноты, невольно чувствуешь, что находишься в присутствии Б‑га в Судный день, стоишь в окружении евреев изо всех уголков земли и изо всех времен, меж тем как эти евреи молят Небо о прощении. Это святая святых еврейской души

То, что сыны Израиля стали поклоняться Баалю, не побудило ханаанеян оказать им радушный прием. То, что евреи эллинизировались, не помогало им завоевать симпатии древних греков и римлян. В XIX веке отказ евреев от иудаизма не поборол, а, наоборот, подогрел антисемитизм. Это подтверждает убедительность уверений Моше: чтобы отыскать истину, красоту и духовность, не надо ни восходить на небо, ни отправляться за море.

Тора уникальна тем, что является книгой и о законе, и об истории. В других культурах это два разных жанра. Существует закон, отвечающий на вопрос: «Что нам позволено делать, а что не позволено». И существует история, отвечающая на вопрос: «Что произошло». Никакой очевидной связи между ними нет. А в иудаизме связь есть. Во многих случаях, особенно в мишпате — гражданском праве, устанавливается связь между юриспруденцией и историей, между тем, что мы должны делать и чего не должны, с одной стороны, и тем, что произошло когда-то.

Одним из самых смиренных людей, которых я когда‑либо встречал, был покойный Любавичский Ребе, рабби Менахем‑Мендл Шнеерсон. В нем не было ни капли самоуничижения. Он вел себя со спокойным достоинством. Он был уверен в себе, держался почти царственно. Но когда ты говорил с ним с глазу на глаз, ты чувствовал себя самой важной персоной... На этом опыте я понял, что проявлять смирение — это не значит мнить себя маленьким человеком, но полагать, что другие наделены величием.