После долгого перерыва просматриваю ленту. Много текстов, связанных с Катастрофой и победой в войне, что органично переплетено в сознании многих евреев. Для меня это не праздник победы, а праздник спасения!
Вдогонку дате хотел бы поделиться своими размышлениями: относительно недавно, буквально пару лет назад, я понял, что родился всего шестнадцать лет спустя залпов победы. Что такое шестнадцать лет, это же вчера! Ну, скажем, 2001, я же все помню, все еще так свежо!
И тут мне стало многое понятно в принятых у нас дома порядках, запрету оставлять недоеденное в тарелке или выбрасывать хлеб, к примеру.
Мой мир начался с момента рождения, все бывшее раньше воспринималось как история. Но, на самом деле, это же было не так. Я тоже дитя войны, через детские воспоминания родителей, наложивших отпечаток на все их мировосприятие, через отрывочные рассказы об эвакуации, о возвращении в разграбленные квартиры и голодных корчах по ночам, помню вечное бабушкино ожидание погибшего деда (“сыночка, ты не понимаешь, многие приходили после похоронок, через годы!”)…
Я тоже дитя той страшной войны.
Меня мучает вопрос: когда я говорю о возвышенных вещах, однозначно правильных, с моей точки зрения, но которым я сам не следую в силу своих недостатков и слабостей, не лицемерю ли я? Не лгу ли?
С одной стороны – я ведь не о себе рассказываю, а о тех положениях, которые искренне считаю верными. С другой – какое право имею их говорить именно я, который делает себе “поблажки” в осуществлении. Ну, нечто вроде объяснения моим детям вреда курения, нервно пыхтя трубкой.
Компромисс, к которому я пришел – честно оговаривать собственную несостоятельность в подобных вопросах, излагая их ученикам. На практике это зачастую выливается в самобичевание, которое порой бесит относящихся ко мне хорошо людей, а порой воспринимается как кокетство теми, которые не могут освободиться от потребности видеть в преподавателе некий идеал.
Вообще же, желание людей видеть в раввине некоего “еврейского попа” неистребимо. Мне издавна отвратительна слащавая идеализация человека в угоду потребности в одушевленном аппарате для раздачи благодати. А всяческие еврейские персонажи, несущие себя по жизни как подарок человечеству, трепетно относящиеся к своему образу, и на полном серьезе требующие к себе уважения, вызывают либо жалость от понимания причин подобного – ушибленного комплексом неполноценности, пытающегося компенсировать неуверенность в себе, либо отвращение и насмешку. Мне скорее по душе “заземленный” наставник, со всем набором достоинств и недостатков.
Но, порой, я читаю сообщение подобного рода, и вновь буря сомнений поднимается в душе. Впрочем, книга полезна и эффективна, я уверен!
Читая заметки моих друзей на темы иудаизма я, в очередной раз, убедился в ошибочности и наивности своих представлений. Некогда я был убежден, что еврейское вероучение открыто и доступно, то есть едино для всех, в противоположность иным, четко разделяющим между “народной” и “профессиональной” сферой религиозных знаний, не подразумевающих априорно переход из одной категории в другую. Иначе говоря: если еврей честен и не ленив, то результат его развития предопределен, он придет к некоему единому знаменателю с неизбежностью. И только личные причины, то бишь йецер оро, могут помешать этому.
Но теперь мне представляется иначе: есть “народный” иудаизм, не подразумевающий самостоятельного мышления, и полностью базирующийся на ритуале и социально-общинной принадлежности.
Есть иудаизм “продвинутых”, по прежнему не подразумевающий самостоятельности мышления, но усложненный наличием знаний, а в остальном являющийся продолжением первой категории.
Есть “модернистский” иудаизм, эклектичный по своей природе, максимально дистанцированный от ритуала и традиции, конформистский донельзя, но с претензиями на оригинальность, на проверку всегда оказывающейся заимствованием.
Есть иудаизм мыслящих, критически осмысливающих наследие людей, сознательно воспроизводящих традиционные схемы, исходя из своего чувства ответственности и критического отношения, то есть недоверия, к самим себе.
Есть иудаизм гениев, наиболее жестко относящийся к соблюдению традиции, оперирующих массивами информации, принципиально недоступными иным слоям в силу скудоумия последних.
Предложенное мною деление условно, есть много переходных форм, да и специализацию я не учитывал (кабола, хасидус, галоха, ломдус и т.д.). Но, все же, источников подобной дифференциации, как мне представляется, два: уровень интеллекта и сила воли, дисциплина, если угодно.
Короче говоря, иудаизмов много, и рассматривать всех религиозных евреев как единоверцев мне стало гораздо сложнее. Хотя неожиданностей от общения с людьми стало гораздо меньше.
Ребе сказал: “На самом деле даже то, что мы ощущаем, насколько наше время недостойно освобождения, само по себе является доказательством близости времен Машиаха. Ибо говорили мудрецы: “Машиах придет тогда, когда его не ждут”. И время, подобное нашему, когда Освобождение кажется невозможным, как раз свидетельствует против самого себя и означает, что это Освобождение уже близко.
Это нельзя понимать таким образом, что нам следует отчаиваться, чтобы таким образом обеспечить условия, когда Машиаха не ждут. Напротив, одной из основ еврейской веры является принцип: “каждый день я ожидаю его прихода” (Рамбам). Но это, скорее, означает, что вне зависимости он неспособности нашего разума представить себе немедленный приход Машиаха, у нас есть вера, выходящая за рамки рациональных представлений, и эта вера сама по себе вскоре принесет Освобождение “конца дней””.
Хорошей субботы!
По моему мнению Йосеф не прощал своих братьев. Да они и не просили у него прощения.
Об этом свидетельствует то, как он им открылся, словами “я тот самый Йосеф, которого вы продали”, и его характеристике их поведения “вы злоумышляли”. Не случайно они так напряглись после смерти их отца, Яакова.
С другой стороны, и он сам не винился в своей неправоте. Я о его стукачестве отцу в юности, подчеркивании своего превосходства. Ведь зачастую у обиды корни растут не только с одной стороны. Редко когда себя не в чем упрекнуть при конфликте или агрессии.
Мне кажется, в этом есть важный урок для каждого из нас: даже если боль и горечь обиды не изгладилась из сердца, можно вести себя достойно и благородно. Простить можно не всегда, не все, да и не каждого. Но нельзя давать обиде или чувству мести обуславливать свое поведение. Должно вести себя так, как ты считаешь правильным и красивым, не опускаясь к сведению счетов.
Любви там не возникло, но поведение было безупречным. И это доступная всем модель поведения. Хорошей недели!
Подходит Хонике, так ее называли дома. Мой любимый праздник детства – я получал “хонике-гелт”. Мы бедно жили. Карманных денег мне давали немного, буквально копейки. А вот в Хануку я обходил родственников, и они все давали мне эти самые хануке-гелт.
Тут надо упомянуть, что три сестры (моя бабушка, Фрадя, и Эстер-Молка, старшая ее сестра, и Кейля – младшая) жили на одной улице, Базарной, только в разных домах, на расстоянии 200 метров. Кстати, на Пирем я разносил по всем родичам шалохмунес, приготовленные бабушкой, и притаскивал сделанные ими вкусности. Это был подлинный конкурс кулинарного мастерства. Никогда больше не попробовать этих шедевров, а мои дети даже не догадываются, какие могут быть аменоухе, штрудл, флудн, хрустикес, роглех и лейках. Ну, не знают, так легче живут. Всегда легче, когда не знаешь, что теряешь. Вот сколько счастливцев набежало, целое поколение!
Почему-то в нашей семье хануке-гелт давали не только родители и бабушки, но и другие родственники, подальше. Однажды набежало больше сорока рублей. То-то была сумма для пацана!
Бабушка делала латкес из натертой сырой картошки, обалденно вкусные, и еще один вид, из варенной картошки, из нее делали нечто вроде пирожка, а внутрь закладывали начинку из варенного мяса, и потом обжаривали в растительном масле.
А вот свечей не зажигали. Это уже я потом начал, значительно позже. Но все равно, Хонике моего детства со мной.
Мне очевидно, что исламисты уже победили кое в чем: безопасных стран не осталось, прекраснодушные идиоты впали в когнитивный диссонанс, миллиарды людей испытывают тревогу и прямые неудобства, связанные с мерами безопасности. А всего-то и надо – физически уничтожить горстку (относительно) безумцев, спасая при этом жизнь несравненно большему количеству людей. Но нет, суицид – в жизнь! Мы не позволим действительности заставить нас отказаться от надуманных идеологем, реальность не свернет нас с пути на кладбище! Пусть гибнут сотни тысяч, но мы не откажемся от либеральных ценностей ни на йоту!
Горе разведчиков было в том, что они слишком хорошо знали свой народ. Они действительно были главы сынов Израиля. Увидеть в нормативной жизни в материальном мире смысл Творения и подлинный замысел Творца можно только если находиться в постоянном духовном напряжении, концентрации на идее. Подавляющее большинство народа не собирается так жить. Вот они и решили за всех, что лучше бы им остаться в пустыне.
Эту же ошибку делают многие родители, которые пытаются уберечь своих отпрысков от искушений и соблазнов этого мира. Каждый из нас знает по собственному опыту, что устоять в искушениях удается не всегда, и осмысленное одухотворенное поведение дается большим трудом. Поэтому и пытаются родители любыми путями защитить детей от проблем свободы выбора, решая за них.
Но после того, как евреи получили Тору, изоляция от мирской жизни была противоречащей замыслу. Что бы не получилось в дальнейшем, это должно было стать результатом свободного выбора. Поэтому опека разведчиков стала ошибочной, а по результату — преступной.
Так и родители, не в силах смириться с взрослением своих детей, и пытающиеся решать за них их судьбы, делают ошибку, а порой — преступление. И добрые мотивы не меняют этого горького вывода. Не в этом замысел Создателя мира. Сделал свое дело — уходи!
В моей биографии был эпизод, который перевернул мое сознание. Мне довелось сопровождать группу еврейской молодежи из России в Аушвиц, на «марш жизни», по поручению фонда «Ор Авнер». Они решили, что в группе из 300 подростков должен быть кто‑то, кто будет говорить с ребятами, и отвечать на их вопросы. Это счастье выпало на мою долю. Так вот, у этой группы была удивительная возможность встретиться с госпожой Рут Блох, жительницей Маале Адумим, одной из немногих выживших из знаменитого будапештского «эшелона школьниц» 44 года. Я тогда спросил у нее, как вера в Бога могла сохраниться в Аушвице? Она дала мне ответ, который я запомнил на всю жизнь: «Здесь верующие укреплялись в своей вере, а неверующие — в своем безверии».
