Материал любезно предоставлен Tablet

Литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день и делится размышлениями о прочитанном. В этот раз талмудические дискуссии определяют границы и природу абстрактных понятий.

Фрагмент Талмуда, предназначенный к чтению на этот раз, был посвящен в основном юридическому понятию мукце. Мукце — это категория вещей, которые нельзя передвигать или использовать в шабат. Это довольно специальная тема, но в ходе ее обсуждения, в трактате Шабат, 43б, появляется вдруг такой странный образ, благодаря которому вся эта абстрактная казуистика немедленно запоминается: младенец или кусок хлеба, намеренно положенные на мертвое тело. Это предложение Равы — он советует так поступить в одном из сложных случаев, обсуждаемых мудрецами: что делать в субботу с телом, которое разлагается на солнце? «Нужно положить кусок хлеба или младенца на это тело и затем убрать его», — предлагает Рава.

Чтобы понять, зачем ему понадобилась такая жуткая комбинация, необходимо вернуться к началу дискуссии о мукце. Принцип такой: в шабат разрешено пользоваться только теми предметами, которые были явно или неявно подготовлены к использованию в святой день. Это правило восходит к наставлению Моисея евреям касательно сбора манны в пустыне. За день до наступления субботы людям было сказано собрать двойную порцию манны и «приготовить» ее на субботу. Устная Тора трактует этот стих расширительно, настаивая на том, что лишь «приготовленные» вещи подходят для использования в шабат, все остальное же — мукце, «отложенное». Талмуд приводит следующие примеры: масло, вытекшее из лампы, яйцо, только что снесенное курицей, деньги и труп; все эти предметы считаются мукце, их нельзя использовать и передвигать.

Дебаты мудрецов, записанные в нынешнем даф йоми, посвящены определению границ мукце. В трактате Шабат, 42б, содержится мишна, сообщающая нам, что в шабат запрещено «помещать сосуд под лампу, с тем чтобы собирать в него капающее масло». Причина этого запрета в том, что масло — это мукце и запрещено передвигать сосуд, который сам по себе не мукце, ради того, что является мукце. Отталкиваясь от этого правила, мудрецы переходят к рассмотрению более сложного случая. Что делать с яйцом, которое курица снесла в субботу? Его, разумеется, нельзя счесть приготовленным к субботе, поскольку до субботы его еще не существовало; такое яйцо относится к одной из категорий мукце, называемой «нолад» — «новорожденное». Что же делать, если курица снесла яйцо в шабат, а вы боитесь, что кто‑то может случайно на него наступить? Можно ли взять яйцо и положить его в корзину? По аналогии с примером из мишны мудрецы утверждают, что это запрещено: точно так же, как нельзя использовать не являющийся мукце сосуд, чтобы собрать масло, которое является мукце, нельзя использовать незапрещенную корзину, чтобы положить в нее запрещенное яйцо.

Однако, трезво замечает рав Хисда, можно поставить корзину на яйцо, чтобы на него никто не наступил. Здесь срабатывает такой принцип: «…мудрецы разрешали принимать меры предосторожности, необходимые для предотвращения обычного ущерба, но они не разрешали принимать меры предосторожности, необходимые для предотвращения ущерба в необычных случаях». Обычное дело, когда курица снесет яйцо на ровную поверхность, где его можно защитить, прикрыв сверху корзиной. Но необычно, если курица снесет яйцо на наклонной поверхности, где оно может покатиться и разбиться, поэтому запрещено пытаться предотвратить ущерб в таком случае, скажем пытаясь поймать яйцо в корзину.

Эта ситуация с яйцом представляется вполне распространенной, но очевидно, что мудрецы обсуждают ее в таких подробностях отнюдь не потому, что озабочены вопросом производства яиц. Скорее, этот бытовой пример призван продемонстрировать границы и сущность абстрактного понятия мукце. И из последующего обсуждения видно, какое наслаждение мудрецы получали от интеллектуальных построений и от оживленного спора, возникающего в ходе этой сугубо юридической дискуссии.

Гемара фиксирует длительный спор Равы и Абайе, в котором они обсуждают, как можно определить «необычный ущерб». Абайе приводит барайту, где говорится, что, если в субботу у вас на крыше разобьется бочонок с вином или маслом, вам разрешается использовать другой сосуд, чтобы собрать это масло или вино. Несомненно, подобный случай необычен, и тем не менее нам разрешается использовать незапретный сосуд, чтобы собрать запретную жидкость. Разве это не противоречит предыдущему утверждению, согласно которому разрешается предотвращать только «обычные ущербы»?

Но у Равы есть готовый ответ. Ситуация не такая уж необычная — ведь барайта имеет в виду «новые глиняные бочонки, которые часто бьются». Абайе продолжает нападать. Согласно Мишне, говорит он, «мы можем прикрыть лампу миской, чтобы от лампы не загорелась потолочная балка». Разве такой пожар можно счесть обычным случаем? Рава отвечает: в этой мишне идет речь о домах «с низкими потолками, где такие пожары — обычное дело». А как насчет правила, дозволяющего подпереть сломавшуюся в субботу стропильную балку скамьей или кроватью? Раве опять есть что ответить: «…в этом правиле имеются в виду новые балки, которые часто ломаются».

И так продолжается на протяжении еще нескольких абзацев. Задача мудрецов состоит в том, чтобы нивелировать противоречия в своих источниках. Если одна мишна разрешает то, что другая запрещает, этому должно быть какое‑то объяснение, и мудрецы Талмуда используют все свое воображение и изобретательность, чтобы найти — или выдумать — его. Для меня, как, мне кажется, и для многих современных читателей, аргументы Равы представляются уж слишком удобными. Но если отталкиваться, как отталкивались мудрецы, от принципа непротиворечивости закона, тогда доводы Равы становятся не только приемлемыми, но и заслуживающими одобрения, поскольку с их помощью он доказывает согласие танаев, авторов Мишны.

Та же изобретательность приводит к странному образу младенца, лежащего поверх трупа. Труп, разумеется, мукце — других вариантов нет, ведь его никак нельзя использовать. Закон утверждает, что мы не можем передвигать мукце в шабат. И люди, жившие в жарком климате Палестины или Вавилонии, оказавшись в субботу с трупом на руках, начинающим разлагаться на солнце, были в трудной ситуации. Что мудрецы могут сделать с этим запретом, как разрешить передвинуть труп с солнца в тень?

Они предлагают несколько решений. Над мертвым телом можно поставить навес, при том условии если он также будет защищать от солнца и живого человека. В таком случае будет считаться, что навес поставили для нужд живого человека, а не для нужд трупа, который мукце. (Помните, что запрещено передвигать не‑мукце ради мукце?) Другой вариант: перекатывать труп с одной кровати на другую, пока он не окажется в тени; согласно Раши, оправдание здесь в том, что «человек не передвигает труп обычным способом».

И наконец, Рава предлагает «положить кусок хлеба или младенца на это тело и затем убрать его». Почему? Потому что в таком случае более важным объектом, ради которого будет совершаться действие, будет хлеб или ребенок, которые совсем не мукце, а труп будет считаться вспомогательным предметом. По крайней мере, так аргументируют мудрецы. Но как же быть с тем, что труп на самом деле главная причина этого действия — ведь если бы не он, мы бы не стали никуда класть хлеб или младенца? Здесь снова, как и в предыдущих дискуссиях переноса предметов в шабат, Талмуд демонстрирует поразительное безразличие к мотивации поступков: закон интересует то, что ты делаешь, а не то, почему ты это делаешь. Этот подход, приписывающий чистоту и нечистоту не мотивам человека, а самим действиям и их объектам, для меня, пожалуй, наиболее сложная для постижения вещь даже в самых трудных талмудических дискуссиях. 

Оригинальная публикация: EGGS AND BABIES