Взросление в сефардской диаспоре
Материал любезно предоставлен Jewish Review of Books
Elizabeth Graver
Kantika
[Песня]
Metropolitan Books, 2023. — 304 р.
Роман взросления уже более сотни лет остается одним из главных жанров современной ашкеназской литературы на разных языках. Андзя Езерска в «Гнете поколений» рассказала о тернистом пути сестер‑иммигранток с Хестер‑стрит , пытавшихся выбиться в люди вопреки нищете и патриархальному гнету. Эстер Крейтман (урожденная Зингер) написала в 1936 году в Варшаве полную отчаяния книгу «Дер шейдим танц» (в английском издании «Дебора») о честолюбивой, целеустремленной дочери нищего раввина и разочарованной в жизни книгочейки. Годом позже в Москве Дер Нистер опубликовал роман «Ди мишпохе Машбер» («Семья Машбер»), который стал шедевром идишской литературы, — фантастическую, разветвленную сагу о невзгодах братьев, идущих разными путями соблазнов, и катастрофе в жизни семейства, скатившегося от богатства к нищете. Вот лишь несколько произведений, которые дали начало долгой литературной традиции — а Беллоу, Озик и Рот, подхватив ее, донесли до наших дней.
В сефардской литературе повествования о взрослении встречаются намного реже, чем в ашкеназской, да и само это литературное явление возникло относительно недавно. По большей части эти романы родом из Северной Африки и Египта, откуда во второй половине ХХ века эмигрировали их авторы. В романе Альбера Мемми «Соляной столп» (1955) запечатлены переживания тех, кто чувствовал себя «своими среди чужих и чужими среди своих» — еврейских юношей на Ближнем Востоке, взрослевших, как и сам Мемми, в колониальный период. Затем появились лирические мемуары, истории семей и романы. В большинстве случаев это хроники жизни египетских евреев: «Из Египта: мемуары» Андре Асимана, роман «Тот, кто стоит к нам лицом» Ронит Маталон, «Человек в белом костюме из “акульей кожи” : Исход еврейской семьи из старого Каира в Новый Свет» Люсетт Лагнадо, «Египетский роман» Орли Кастель‑Блюм.
А вот общины ближе к центру Османской империи, где говорили на еврейско‑испанском языке, пока не стали столь же плодородной почвой для писательского вдохновения. Любопытно, что недавно о них сняли несколько телесериалов: на «Нетфликсе» можно посмотреть «Клуб» (Kulüp) и «Королеву красоты Иерусалима» , на «Эппл ТВ» — «Запах дождя на Балканах». Однако до самого последнего времени этот кипучий мир не имел своего основополагающего романа взросления — по крайней мере, на английском языке.
«Кантика» Элизабет Грейвер — замечательная, лиричная вещь, где автор воссоздает и расцвечивает вымыслом путь своей бабушки по материнской линии (из Стамбула — в Барселону, а оттуда, через Гавану, в Нью‑Йорк) — тот роман, которого многие из нас заждались. Это чарующий исторический роман, где эпическая история одного сефардского семейства современной эпохи рассказана чутко, с доскональным знанием материала и чувством ответственности перед своей культурой.
В «Кантике» мне многое кажется знакомым — и не просто из‑за некоторого сходства с историей моей семьи, но и из‑за множества параллелей с историческим повествованием, которое я воссоздала несколько лет назад в книге «Бумаги из семейного архива: путь сефардов сквозь ХХ век» (Family Papers: A Sephardic Journey through the Twentieth Century). Но Грейвер — писательница, а значит, может подглядеть (или, по крайней мере, вообразить) движения души и переживания, которые едва ли способен выведать историк, ведь в исторических источниках они не отражены. Грейвер заглядывает во внутренний мир своих героев, описывая с кристальной четкостью их сокровенные чувства: боль утраты и жажду переродиться, безысходность отчаяния и радость успеха, неудовлетворенные амбиции и эротическое удовольствие.
Главная героиня «Кантики» — Ребекка Коэн. Ее родители занимают в еврейской общине Стамбула настолько видное положение, что общаются накоротке с заграничными высокими гостями. Мир, в котором живет Ребекка, пронизан иудео‑испанской культурой, но в то же время — что характерно для общества на закате Османской империи — весьма динамичен в плане общения и круга знакомств. Ребекка учится в католической школе, где преподают на французском, а ее родной язык, ладино, — лишь один из множества языков, на которых говорят члены семьи.
Ребекка — девочка с чувствительной душой, какая‑то сила влечет ее в гости к первой жене отца — суеверной, рассеянной вязальщице, хотя девочке страшновато смотреть на эту женщину и ее смертельно больную мать. Смерть старухи глубоко потрясла Ребекку:
«Ребекка, со своей стороны, чувствует печаль, переплетенную с потерей веры. Сами посудите: живешь в мире, где людей и легенд полным‑полно, где у ложек есть души, а у девочек — крылья, но вот у тебя умирает мать — и ты не можешь ее отыскать ни в ложке, ни в ковре, нигде на свете, а девочки, которые раньше ходили к тебе в гости, тебе не дочери и даже не племянницы и больше тебя не навещают, а единственный мужчина, который взял тебя в жены, теперь женат на другой».
Эти не по годам мудрые размышления об утрате — в чем‑то предзнаменование утрат, которые ждут саму Ребекку.
В идиллической жизни семьи Коэн в Стамбуле таится роковая червоточина. Отец Ребекки, Альберто, в прошлом достойный и состоятельный человек, увлекся азартными играми, проиграл семейные сбережения, спился. Ему ничего не остается, как прийти с протянутой рукой в Комитет помощи еврейским беженцам, которому он когда‑то сам жертвовал деньги, — авось помогут перебраться со всей семьей во Францию, Англию или Северную Америку (Палестина его не интересует, а сионистов он считает опасными мессианистами). У общины туго с деньгами, она считает, что ее первоочередная задача — помогать евреям‑эмигрантам выправить документы для переезда за границу в поисках новой работы и судьбы, а не выручать местных беспутных миллионеров, которые профукали свое богатство и злоупотребили великодушием собратьев. В конце концов комитет делает Альберто предложение — выхлопотать ему место уборщика в крохотной синагоге, и не где‑нибудь, а в Барселоне: «Альберто состарился. Ему скоро семьдесят, а его младшему сыну Йосефу — всего десять. Старый, вечно подвыпивший, усталый, он испытывает смятение, умиление, разочарование, хоть и знает, что, по‑хорошему, надо быть признательным за этот шанс».
Итак — невероятно, но факт, — в 1925 году семья Ребекки оказывается в стране, которая за пять веков до этого выдворила их предков. Ребекка и другие благодарят судьбу хотя бы за то, что местный язык звучит знакомо: он ведь близок к их родному ладино. Ребекка, талантливая швея, ищет сдельную работу. Вскоре она обнаруживает, что без притворства не обойтись: чтобы найти работу в бедных кварталах (в богатых вообще не нанимают иностранок) придется одеваться замарашкой, а чтобы удержаться на работе — переиначить свое имя на католический манер. Мать Ребекки, Султана, тоже учится выживать и даже преуспевать в атмосфере Барселоны. Она заваривает чай и печет бискочо для других новоприбывших евреев, а заодно ищет женихов своим дочерям.
Альберто, увы, в новом доме чахнет и сохнет, совсем как луковицы, семена и черенки растений, привезенные им в чемодане из его любимого стамбульского сада. Султана мысленно говорит мужу:
«“Старый брюзга — вот ты кто… Я выхожу на улицу и улыбаюсь незнакомым прохожим, а ты сидишь в четырех стенах, как под замком. Я по‑прежнему смотрю наружу, в мир, и в небо, на Б‑га”.
Но жене негоже говорить такие вещи мужу, да и Султана не была способна на такую жестокость. Все равно ее муж — хороший человек, он старается, как умеет, оберегать семью, но Султана не допустит, чтобы он заразил ее своим страхом».
Однажды терпение Султаны иссякает, и она выкидывает во двор чемодан Альберто, набитый сгнившими растениями. Это заставляет Альберто выйти из спячки, осознать свое положение, заметить, как переменилась его жена.
Ребекке двадцать четыре года. Ее сватают за Луиса, молодого турецкого еврея, и она соглашается стать его женой не по любви и даже не по плотской страсти, а потому что он, как ей кажется, более‑менее подходящая партия:
«Не старик, но и не юнец — всего на шесть лет старше Ребекки. Сефард из Адрианополя — это на востоке Турции, его родители живут там доныне. Работает (Султана всех порасспросила). Но главное в другом: “Ла иха дель джудио но кеда син касар” — “Дочь еврея не должна остаться незамужней”».
Увы, супружеская жизнь лишь притупляет симпатию, которую Ребекка поначалу испытывала к мужу: Луис оказывается — другого слова не подберешь — скудоумным. Нелюбознателен, к работе не приспособлен — его отовсюду выгоняют, полюбить его, в сущности, не за что. Правда, Ребекке приятно заниматься сексом, но никто не предостерег ее о недостатках Луиса, никто не подготовил — да и как к такому подготовишь? — к его выходкам: он будет покидать ее, уезжая на безуспешные поиски работы, а возвращаться ненадолго — заделал ребенка и, к огорчению молодой жены, уставшей от одиночества, опять запропал…
В самой душераздирающей главе «Кантики» (пожалуй, единственной главе, в историческом и логическом правдоподобии которой можно усомниться) Ребекка, прихватив двоих маленьких сыновей, отправляется в напрасное, как сизифов труд, путешествие, преследуя блудного мужа, но ее ждет сокрушительное разочарование. Потерпев фиаско, она, растерянная и смятенная, еле‑еле, ценой больших усилий возвращается в Испанию. Теперь ей придется поднимать детей одной.
Впрочем, в таком положении она остается недолго. Приходит письмо из Нью‑Йорка от ее сестры Коринны: есть на примете жених — вдовец, чья жена, лучшая подруга детства Ребекки, умерла родами. Судя по фото, Сэм «вовсе не кинозвезда: подбородок — далеко не волевой, слегка обрюзгший, — но мужчина в принципе симпатичный, лицо задумчивое, одет хорошо». Перспектива начать новую жизнь подкупает — от такого не отказываются. И вскоре Ребекка отправляется морем на Кубу — в этом транзитном пункте наши герои могут при желании заключить брак и въехать в США уже в качестве супругов. Гавана прекрасна, как радужная мечта, и когда Сэм проявляет нежность, «в груди Ребекки словно бы что‑то радостно щелкнуло: так шпулька встает на правильное место в швейной машинке». Жених и невеста скоро ложатся вместе в постель, со свадьбой тоже не медлят. Но, как и у Луиса, у Сэма обнаруживаются свои недостатки и секреты. Супружеская жизнь будет долгой, но не такой радужной, как в мечтах.
«Кантика» (это слово означает «песня») начинается с «нити, которая разматывается с катушки» — со звонкого голоса маленькой Ребекки, распевающей «мелодии без слов, потешки‑нескладушки и баллады на ладино и французском с вкраплениями турецкого, иврита и греческого» в Стамбуле, а заканчивается в Америке, в миг, когда ей сообщают, что она вот‑вот станет бабушкой. Элизабет Грейвер написала изящную книгу о взрослении и в то же время эпопею о сефардской диаспоре, охватывающую несколько поколений, несколько войн и несколько континентов.
Оригинальная публикация: Coming of Age in the Sephardi Diaspora
Евреи при османском дворе
Еврейские общины Измира
