Начало см. в № 3 (311)
[Глава 4]. Время для скорби
Из сказанного выше возникают следующие вопросы: если, расставаясь с телом, душа испытывает облегчение и получает возможность наслаждаться чистыми духовными благами, то зачем тогда нужно скорбеть? Быть может, проявление скорби является свидетельством неверия в бессмертие души и справедливости путей Всевышнего?
По мнению Ребе, ответы на эти вопросы мы находим в еврейских законах о трауре:
Возникает вопрос: если [смерть] является для души избавлением, почему же Тора предписывает определенный период скорби? Однако здесь нет никакого противоречия. Тора признает естественной скорбь, которую мы чувствуем после кончины родного и близкого человека, чей уход оставляет пустоту, поскольку нам будет мучительно не хватать физического присутствия и общения с близким. Поэтому Тора предписывает соответствующие периоды скорби, чтобы позволить проявиться этим чувствам и помочь человеку восстановить душевное равновесие и примириться с действительностью .
Эти же мысли Ребе высказал и в другом письме:
Оставшиеся в живых родные и близкие должны скорбеть в связи с расставанием души [с телом] и ее вознесением на небо, поскольку физически этого человека больше нет на земле и его больше нельзя увидеть, услышать, обнять. Всего этого очень не хватает .
По мнению Ребе, учение Торы и то, как оно воплощается в конкретных практических законах, не только призвано облегчить наши страдания, но и соответствует человеческой природе. Различные периоды траура, предписанные еврейским законом, создают необходимую структуру, в рамках которой скорбящий сможет выразить свою скорбь.
В то же время рабби Шнеерсон подчеркивал, что эти практики и ритуалы не только оправдывают скорбь и дают ей выход, но и помогают постепенно преодолеть ее:
Творцом и Владыкой вселенной каждому еврею предписано, что все, связанное с трауром (авелут), должно быть ограничено по времени, хотя в период траура естественно и правильно дать выход боли и скорби в связи с невосполнимой утратой, ибо это соответствует природе, которой Б‑г наделил человека.
Вместе с тем, после того как заканчиваются все предписанные периоды траура — первые три дня глубокой скорби и слез, семь дней (шива), тридцать дней (шлошим) и т. д., — запрещено придерживаться траурных обычаев сверх этого дозволенного срока. И поскольку это повеление Творца и Владыки вселенной, очевидно, что речь идет о Б‑жественном предписании, которое по силам исполнить любому еврею. Ибо Б‑г не требует невозможного от Своих созданий и изначально наделил каждого необходимыми способностями и силой, чтобы исполнить все предписания, содержащиеся в Торе, именуемой истинным учением, поскольку она истинна и реалистична во всех своих правилах .
Порой человек, потерявший близкого, понимает, что ему трудно перестать скорбеть. Когда заканчивается традиционный семидневный траур, человек спрашивает себя: «Так быстро вернуться к нормальной жизни, потеряв дорогого мне человека, — разве это не бесчувственность?» Или: «Если покойный действительно был мне дорог, разве меня не должна переполнять скорбь»? И наконец, самый опасный вопрос: «Если те, кто любил покойного, так быстро о нем «забудут», не будет ли это неуважением к его памяти?»
На эти и подобные вопросы Ребе неизменно отвечал:
Те, кто считает, что постепенное ослабление траура может привести к тому, что душа усопшего обидится, глубоко ошибаются. Дело обстоит прямо противоположным образом: излишняя скорбь родных и близких не идет на пользу душе, пребывающей в мире Истины .
Ребе настаивал, что ограничение скорби положенными рамками — это не проявление эгоизма или бесчувственности. Напротив, бесконечно продлевая период траура, человек ставит свои интересы выше интересов усопшего. Рабби Шнеерсон писал:
Позволить, чтобы подобные чувства влекли тебя за пределы, установленные Торой, является медвежьей услугой не только себе и окружающим, но и душе усопшего. Как было сказано ранее, это означает, что человек заботится о своих чувствах больше, чем о чувствах души любимого человека, достигшей новых духовных высот вечного блаженства. Парадоксальным образом, излишняя скорбь, вызванная любовью к усопшему, причиняет боль тому, кого мы любим, — поскольку душа продолжает интересоваться тем, что происходит с близкими, живущими на земле, видит все, что с ними происходит, и радуется их радостям .
В 1975 году, в письме Розе Гольдфельд, чей сын погиб в автокатастрофе, Ребе подробнее пишет о том, что необходимо ограничить скорбь, в первую очередь ради самого усопшего. Он пишет, что душа покойного не просто хочет, чтобы его близкие перестали скорбеть и жили полной жизнью, — ей нужно, чтобы это не воспринималось как обременительная обязанность, но было проявлением внутреннего мира и радости:
Из этого следует, что, когда умирает близкий человек, те, кто по воле Всевышнего остается здесь, на земле, больше не могут увидеть его своими глазами и услышать своими ушами. Однако душа, пребывающая в мире Истины, может видеть и слышать. И когда она видит, что ее близкие слишком расстроены ее отсутствием в этом мире, это ее расстраивает. И наоборот, если она видит, что после предписанного Торой периода траура они вернулись к нормальной жизни, то чувствует себя спокойно.
На эту тему можно говорить много. Но, зная о происхождении и традициях Вашей семьи, я уверен, что сказанного выше будет достаточно. Тем не менее хочу добавить, что следует остерегаться дурного начала, ибо оно очень коварно и понимает, что с некоторыми людьми нельзя вести дело открыто и без маскировки. Поэтому пытается обмануть их, рядясь в ризу благочестия и сочувствия, и говорит: ты знаешь, что Б‑г предписал определенный период траура. Это значит, что так правильно. Следовательно, почему бы не продлить этот период? Таким образом дурное начало предлагает забыть, что по окончании определенного периода Тора предписывает еврею служить Б‑гу в радости. Дурное начало готово даже на то, чтобы побуждать больше жертвовать на благотворительность в память об усопшем — при условии, если каждый раз это будет сопряжено с грустью и болью. Однако, как уже было сказано, такое действие прямо противоположно поставленной цели: доставить радость и удовольствие душе покойного.
Поскольку приближается праздник Шавуот , [когда, среди прочего, мы празднуем] освобождение от того, что мешает еврею служить Всевышнему всем сердцем и с радостью, — дай Б‑г, чтобы это произошло вместе со всем еврейским народом и с Вами, дабы Вы могли стать источником вдохновения и сил мужу, детям, внукам и всем окружающим.
Однако простая декларация, что излишняя скорбь вредна и для живых, и для мертвых, Ребе представлялась недостаточной. Как свидетельствуют два отрывка, приведенных ниже, нередко он предлагал подробные, конкретные практические указания, как вернуться к нормальной жизни, потеряв близкого человека.
Некая семейная пара, убитая скоропостижной кончиной своей юной дочери, однажды обратилась к рабби Шнеерсону за помощью и советом. Несмотря на то что в их общине им было комфортно и в финансовом, и в социальном плане, жизнь на прежнем месте, где все напоминало им о дочери, снова и снова возвращала к горестным мыслям об утрате. Поэтому супруги задумались о переезде, надеясь, что на новом месте рана затянется и боль утихнет.
«Подумайте, где будет легче вырастить с любовью ваших других детей?» — спросил Ребе. Родители, не зная, что ответить, промолчали, а Ребе продолжил: «Если переезд поможет вам забыть боль и позволит вашей семье снова зажить полной жизнью, то не бойтесь никаких трудностей, связанных с переездом. Поступайте так, как будет лучше для ваших детей. Им нужна ваша любовь» .
Действительно, для того чтобы жить дальше, порой нужно оставить прошлое позади и сосредоточиться на настоящем. Но в других случаях, напротив, для этого необходимо встретиться с прошлым лицом к лицу.
«Я не могу перестать жить прошлым, — пожаловался Ребе один еврей, переживший Катастрофу. — Над моей жизнью постоянно словно висит огромная черная тень. Я не могу смотреть на жизнь иначе как сквозь призму своего трагического прошлого». — «Вы когда‑нибудь рассказывали о том, что вам пришлось пережить?» — мягко спросил рабби Шнеерсон. — «Нет, никогда. Это слишком мучительно». — «Тогда я советую вам написать воспоминания. Однако обязательно пишите от первого лица, а не от чьего‑либо имени» .
В памятный для многих день Ребе поделился со своими хасидами рассказом о том, как предписанные Торой правила проявления скорби и смирения с утратой помогли ему в его личной жизни. Произошло это во время выступления Ребе у него дома, накануне 22 адара 5748 (10 марта 1988) года. Те, кто присутствовал лично, и тысячи людей по всему миру, слышавших его речь по трансляции, никогда не забудут слова Ребе.
За тридцать дней до этого умерла жена рабби Шнеерсона, ребецн Хая‑Мушка Шнеерсон, благословенной памяти. Ребе прожил с ней пятьдесят девять лет. Вырвавшись из сталинского СССР, гитлеровского Берлина и оккупированного немцами Парижа, Ребе и его жена оказались в США, где прожили сорок семь лет; детей у них не было. Хая‑Мушка скоропостижно скончалась ночью в больнице, куда ее положили из‑за обострившейся язвы. Ее смерть стала страшным ударом для Ребе. Во время похорон и в первые дни траура его безмерная скорбь была заметна всем. Только на тридцатый день после кончины ребецн, в ходе еженедельной беседы, которую он проводил в своем доме на Президент‑стрит в Бруклине, Ребе впервые публично заговорил о своих чувствах.
Начал он свою беседу с перечисления «вех» траура, предписанного Торой потерявшим близких родственников. Сначала идет период безутешной скорби («время плача»), продолжающийся первые три дня после погребения; затем семидневный траур; траурные обычаи первых тридцати дней, после чего следует соблюдать законы и обычаи первого года (например, чтение кадиша сироты ). Тора предписывает скорбеть и в то же время устанавливает «интенсивность» скорби для каждого из этих трех этапов.
Затем Ребе пересказал мидраш , описывающий диалог между Всевышним и Моше. Б‑г сообщил Моше законы, касающиеся различных степеней ритуальной нечистоты, а также правила очищения. Когда дело дошло до нечистоты, порождаемой соприкосновением с мертвым телом, Моше побледнел и спросил: «Владыка мира, как очиститься от этой скверны?»
Хотя этот вопрос кажется вполне закономерным, при более внимательном прочтении диалога видно, что в нем затрагиваются глубочайшие философские и экзистенциальные стороны. Ибо фактически Моше спрашивал: как можно заполнить мучительную пустоту, возникающую после смерти близкого человека? как преодолеть («очистить») оцепенение и нежелание жить, вызванное подобной утратой?
Как мы знаем, Моше был глубоко верующим человеком, полагавшимся на Б‑га и не сомневавшимся в справедливости Его путей. Поэтому он, несомненно, понимал сказанное в Торе относительно процесса очищения после контакта с трупом. Почему же, спрашивал Ребе, он так неразумно отреагировал именно на этот закон? Дело в том, что этот вопрос в принципе не был рациональным. Умом Моше понимал логику и духовные объяснения законов, связанных со смертью. Однако, видя невыносимое горе, которое приносит смерть, он возопил к Б‑гу: Владыка мира, как примирить все понимающий разум и кровоточащее сердце? Как исцелить раны, оставляемые смертью, с помощью законных процедур или ритуальных практик?!
Затем Ребе заговорил о себе. Разум понимает разницу между первыми тремя и остальными днями семидневного траура, между шивой и шлошим, между шлошим и первым годом. Сердце же не соглашается. Достигнув очередного «рубежа», мы понимаем, что наш долг — сделать следующий шаг и «снизить градус» скорби, но сделать это очень трудно. Однако отчаиваться не нужно: согласно мидрашу, даже Моше не мог в одночасье взять себя в руки и заставить сердцем принять то, что понимает разум. Даже после того, как Всевышний поведал о ритуальных практиках, позволяющих очиститься от «следов смерти», эти законы относятся к категории декретов (хуким), то есть правил, выходящих за пределы человеческого разума. Тем не менее Б‑г повелел нам сделать каждый из этих шагов и дал силы, позволяющие исполнить Его повеление.
Поэтому мы должны делать все возможное, чтобы примирить разум и эмоции — и для того, чтобы жить полноценной жизнью, и для исполнения наших обязательств по отношению к другим. Ибо те, кто от нас зависит, не могут долго ждать, пока наш разум и наши чувства придут в согласие. Кроме того, сила Б‑жественного повеления такова, что мы непременно возьмем себя в руки и справимся с разрушительным влиянием смерти .
Все, кто слушал Ребе в тот день, прекрасно понимали, что слова, произнесенные с таким чувством и страстью, родились в душе Ребе после того, как он лично пережил тяжелую, невосполнимую утрату.
[Глава 5]. Не отчаиваться
Когда теряешь близкого человека, отчаяние и скорбь кажутся порой невыносимыми. «Больше мне не вынести», — говорит себе скорбящий, перед тем как окончательно расклеиться и «выпасть» из нормальной жизни.
Случай, приведенный ниже, рассказал Яаков Шифман, которого Ребе поддержал в трудный жизненный момент. Благодаря этой поддержке Яаков сумел снова встать на ноги после того, как, казалось, потерял все.
«В 1973 году, — рассказывает Яаков, — я отпраздновал свое религиозное совершеннолетие (бар мицву). Родители послали меня в летний лагерь в Израиле. Вернувшись, я узнал, что отцу предстоит операция. Выяснилось, что у него рак кишечника. С этого момента здоровье отца начало стремительно ухудшаться.
Два года спустя, накануне Пурима, отцу стало совсем плохо. Мы поспешили в больницу. Осмотрев отца, врачи сказали мне: “Тебе лучше вернуться домой, твой отец останется здесь”. Этой же ночью его прооперировали и поняли, что все, что они могут сделать, — позаботиться, чтобы он умер без лишних мучений.
Разумеется, мы не теряли надежды, но тем не менее посетили нескольких раввинов, чтобы получить у них благословение. Кроме того, мы прибегли к альтернативной медицине. Отец очень похудел, казалось, ничего не помогает. Кто‑то из родственников посоветовал нам обратиться к Любавичскому Ребе.
Когда мы впятером — отец, мать, бабушка, моя сестра и я — поехали к Ребе, была зима. Папе было очень плохо: худой, изнеможенный, бледное лицо…
Мы вошли в кабинет Ребе. Во время разговора отца с Ребе я находился поодаль. Когда рабби Шнеерсон закончил беседу с отцом, мы пошли к двери, но тут Ребе окликнул меня: “Останься”. Оказавшись наедине с Ребе, я очень волновался — в конце концов, мне было только шестнадцать.
Ребе ласково сказал: “Подойди” — и жестом показал, чтобы я приблизился. С книжной полки он достал два тома Талмуда и сказал мне на идише: “По медицинским законам твой отец очень тяжело болен; его конец уже близок. Он очень подавлен, да и ты, кажется, тоже. Тебе необходимо то, что придаст силы. Я хочу научить тебя тому, что поможет тебе держаться”.
С этими словами Ребе открыл десятый лист трактата «Брахот» и начал рассказывать сюжет из Второй книги Царей. Когда царь Хизкия тяжело заболел, его навестил пророк Исаия. Пророк сказал царю, что его дни сочтены и ему нужно готовиться к смерти. Однако Хизкия не принял этого и заявил: нет, я уповаю на Б‑га! И хотя пророк сказал, что уже поздно, Хизкия стал горячо молиться, ибо “даже когда острый меч приставлен к горлу человека, да не оставит он молитвы о милосердии”.
Ребе сидел за столом, я стоял напротив него. Посреди чтения Ребе пригласил меня обойти стол, и мы стали смотреть в книгу вместе. Он неспешно переводил сюжет на идиш, каждое слово, указывая на соответствующие места, словно отец, который учит сына. Я помню, как он указывал на какое‑либо слово, затем смотрел на меня, потом снова показывал. Так повторялось несколько раз, пока Ребе не становилось ясно, что я все понял. Хотя мой отец тоже был знатоком Талмуда, Ребе было очень важно, чтобы я хорошо усвоил суждение Талмуда и смог объяснить его отцу. Идея, которую Ребе подчеркивал, заключалась в следующем: даже на пороге смерти нужно надеяться; никогда нельзя опускать руки и впадать в отчаяние и при этом необходимо принять волю Г‑спода. Наше общение продолжалось достаточно долго, около двадцати пяти минут.
Больше всего мне запомнилось, как серьезно и с какой любовью Ребе смотрел на меня. Я никогда не видел такого рода любви. Я сидел перед ним, совершенно посторонний ему человек, мальчик, пришедший с отцом, нуждавшимся в благословении. Ребе дал ему свое благословение — и вместе с этим нечто гораздо большее. Он увидел перед собой мальчика, нуждавшегося в отцовской любви, — и подарил ее ему.
Взволнованный, я вышел из кабинета Ребе. Пока мы ехали домой, я рассказал отцу о том, что произошло, и он разрыдался. Вернувшись домой, я повторил этот отрывок два или три раза.
Помню, отец несколько раз спрашивал: “Ты понимаешь, зачем Ребе сказал, чтобы ты учил этот отрывок вместе со мной? Ты понимаешь?”
Через два с половиной месяца после того, как мы были у Ребе, отец скончался. Это произошло в понедельник вечером, 18 сивана. Последнее, что мне сказал отец: он гордится мной.
Когда отец умер, я был на грани отчаяния. Мне казалось, что некому обо мне позаботиться — у матери не было братьев и сестер, родственники отца погибли во время войны, и мне было только шестнадцать.
Не знаю, как благодарить Ребе, но именно он вернул меня на землю и показал настоящую жизнь. Все остальные говорили мне: “Не волнуйся, все будет хорошо”. Ребе взглянул на меня и объяснил, как подготовиться к тому, что должно случиться.
Временами все было очень плохо. Я бросил учебу и стал бродяжничать. Но я всегда помнил, чему научил меня Ребе. За свою жизнь я повторил пройденный с ним отрывок раз тридцать или больше, и именно это помогало мне встать на ноги.
Теперь я религиозный еврей, у меня замечательная семья, и всем достигнутым я обязан тому дню, когда Ребе уделил мне немало внимания и объяснил: когда у тебя проблемы и кажется, что ты достиг дна, помни: никогда не сдавайся, ибо с тобой Б‑г. Открой Ему свое сердце, и Он придет на помощь» .
Понимание, что в нашей жизни постоянно присутствует Высшая сила, вовлеченная во все происходящее и заботящаяся о нашем благополучии, помогает нам пережить трудные времена. Когда в жизни все плохо, мысль о неизменном присутствии Всевышнего в ней приносит утешение и уверенность, необходимые для того, чтобы отчаяние сменилось надеждой и появились силы без страха смотреть в будущее и верить, что вскоре все изменится к лучшему.
Время утешать
Письма о семейной жизни
