250 лет назад в Меджибоже родился один из величайших хасидских наставников, глубокий и парадоксальный мыслитель, ставший известным как рабби Нахман из Брацлава.

События 250-летней давности вошли в анналы еврейской истории. В жизни евреев Германии и других западных стран происходили радикальные перемены, связанные с Хаскалой — ​движением еврейского Просвещения. В Восточной Европе многочисленные еврейские общины оказались охвачены религиозным движением. Оно являлось не менее радикальным, но было ориентировано на «просвещение» иного рода. Движение, впоследствии известное как «хасидизм», оказалось и популяризаторским, и мистическим. Хасидизм стремился сделать духовную древнюю традицию доступной каждому еврею. 

В 1772 году произошел первый раздел Польши, обширные земли Речи Посполитой с большим количеством еврейского населения вошли в состав Российской империи. Главные центры хасидизма были поделены между Россией и Австро-Венгрией. К тому же году относятся первые херемы («отлучения») хасидов. Они обозначили начало длительного периода раскола в еврейском обществе. 

Хасидизм был создан не одним человеком. Тем не менее первым лидером зарождающегося движения стал рабби Исраэль бен Элиэзер, или Бааль-Шем-Тов (1700–1760), сокращенно Бешт. Все последующие хасидские деятели считали себя продолжателями намеченного им пути. 

В том же 1772 году умер преемник Бешта  — ​ Дов-Бер, Магид из Межерича, последний общепризнанный лидер большей части хасидского мира. Каждый из его учеников пошел собственным путем. Хасиды никогда больше не объединялись под водительством одного лидера. 

Нахман, сын Симхи, ставший известным как рабби Нах­ман из Брацлава,  — ​ один из величайших хасидских наставников, глубокий и парадоксальный мыслитель. Жизнь и учение рабби Нахмана из Брацлава отличали особая религиозность, невиданная прежде в еврейской традиции глубина раскрытия внутренней жизни и духовной борьбы человека. 

Рабби Нахман из Брацлава появился на свет в Подолии, на родине украинского хасидизма, в первый день месяца нисан 5532 (4 апреля 1772) года. Это произошло в Меджибоже — ​столице хасидского мира, в семье самого Бааль-Шем-Това. Мать Нахмана, Фейга, была внучкой Бешта, дочерью Адели. Дед со стороны отца — ​рабби Нахман из Городенки — ​входил в круг учеников Бешта, пользовался большим влиянием и уважением в хасидском окружении. Его семья вела родословную от Маараля (рабби Ливы бен Бецалеля из Праги; ок. 1512–1609) и через него возводила свое происхождение к дому царя Давида, что не могло не оказать влияние на воображение юного Нахмана. В 1764 году дед рабби переселился в Страну Израиля, став одним из лидеров хасидской общины в Тверии. 

Уже в юные годы проявились такие качества рабби Нах­мана, как стремление к уединенности и самоуглубленность. Большое впечатление произвела на него природа Подолии, укрепившая его религиозное чувство. Отличался он и пылким воображением. В детские годы еще одно ощущение не оставляло рабби: его преследовал страх смерти. Он просил у Г-спода послать ему смерть во имя веры в Б-га и верности предписаниям иудаизма. Юный Нахман чувствовал свое глубокое родство с мудрецом из Талмуда   ​рабби Акивой, который был казнен римлянами и принял мученическую смерть как наивысшую возможность выражения любви ко Всевышнему. 

Как и другие дети хасидской элиты, маленький Нахман обучался Талмуду, религиозным кодексам, особое внимание уделялось знакомству с мистической и этической литературой, в частности с главным текстом каббалы — книгой «Зоар», изучался и Танах. 

Вскоре после бар мицвы состоялось бракосочетание Нахмана с Зосей — ​дочерью уважаемого арендатора, жившего в деревне Гусятин, неподалеку от города Смела. У рабби Нах­мана было по меньшей мере семеро детей, и последний ребенок родился за полгода до его смертельной болезни.

Основные черты душевного склада рабби Нахмана сформировались в период его возмужания, между тринадцатью и восемнадцатью годами. Его духовная жизнь была отмечена постоянной борьбой, взлетами и падениями в отношениях с Б-гом. Он то оказывался как никогда близок к сияющим чертогам рая, то к мрачной бездне преисподней. 

Несмотря на тяжелые времена и бушевавшие вокруг конфликты, главной реальностью для Нахмана оставалась сфера собственных духовных сражений. Возможно, именно тогда рабби Нахман и начал воспринимать сущность посланных ему Г-сподом страданий, направленных на то, чтобы сделать его еще более совершенным Б-жьим сосудом. Молодой Нахман считал свои страдания знаком величия и свидетельством того, что в нем открылся цадик. Он пришел к заключению, что избран Г-сподом для высокой цели, а глубина страданий и мучений  — ​доказательство величия цадика. Но, очевидно, рабби Нахман в ту пору испытывал также и сомнения, и колебания. 

Евреи из окрестностей Гусятина, прослышав, что среди них живет потомок Бешта, стали обращаться к нему как к своему ребе. Тем не менее рабби Нахман был еще не готов стать общественной фигурой. Он приближался к исходу борьбы за определение самого себя как страдающего цадика. Хасидское учение знает два типа цадиков — ​нистар («скрытый») и мефурсам («явный», «знаменитый»). Нахман утверждал, что вовсе не желал стать мефурсам — ​эта роль была ему навязана. Сам он предпочел бы остаться скрытым цадиком. Главной чертой его было смирение, проявлявшееся в анонимности добрых дел. И даже после того, как рабби Нахман стал считать себя величайшим из цадиков, наставником своего поколения, после того, как обрел многих учеников, он продолжал сожалеть, что не остался скрытым от людей. Он всерьез обдумывал возможность оставить учеников и скрыться от мира.

В 1790 году, переехав в соседнее местечко Медведовка, рабби Нахман вступает на путь общественного служения. Стремится «восстановить венец хасидизма». Рабби не приемлет популистские стороны хасидизма и «легкомысленные сборища ради еды и питья», обычные при других хасидских дворах. Избранный рабби Нахманом путь страдающей, стремящейся к духовному росту личности, а не аристократического цадика, вряд ли мог быть массово поддержан. Следование этому пути являлось уделом духовной элиты.

Важнейшим событием в жизни рабби Нахмана стало его путешествие в Страну Израиля в 1798–1799 годах. Рабби сам указал, что все, кто желает понять его учение, должны трактовать именно это событие как центральное. Ведь только после возвращения, в возрасте 27 лет, рабби Нахман впервые обратился к публичной проповеди. 

Среди целей, которые он ставил, отправляясь в Страну Израиля, было желание побывать на могиле деда в Тверии, получить духовные наставления. Впрочем, желание пообщаться с духом покойного деда все-таки было не первым в ряду причин, подвигнувших рабби Нахмана на путешествие. 

Он добрался до Николаева и Одессы, откуда после опасного четырехдневного плавания корабль доставил его в Стамбул. Здесь возникло препятствие : в Средиземном море появились боевые корабли Наполеона, затеявшего вторжение в Египет. Страшась опасностей войны, жертв на море и пиратских захватов, еврейская община Стамбула объявила запрет на еврейские паломничества в Святую землю. Однако рабби Нахман пренебрег запретом и сказал: «Я рискну, и будь что будет». Приняв во внимание мнение также не побоявшегося риска сефардского мудреца, община позволила еще одному, последнему кораблю, на борт которого был принят рабби Нахман, отплыть в Хайфу. 

На корабле не хватало питьевой воды, да еще случился ужасный шторм. Тем не менее, преодолев все препятствия и испытав огромный душевный подъем, в канун Рош а-Шана рабби Нахман ступил на Святую землю. 

Он обосновался в хасидской общине в Тверии, посетил пещеру создателя «Зоара» рабби Шимона бар Йохая. Однако стремительное продвижение наполеоновских войск вынудило рабби Нахмана принять решение о возвращении. Так он оказался на турецком военном корабле, который при выходе из Акко ввязался в сражение с французами. Проведя целый месяц в этом плавании, преодолев морскую бурю и опасность быть убитым или проданным в рабство, рабби Нахман в канун праздника Песах оказался у острова Родос. После длительных переговоров капитана судна с руководителями еврейской общины острова он за изрядное вознаграждение был передан родосским евреям. Оттуда уже, испытав еще множество других злоключений, летом 1799 года прибыл домой. 

Поездка в Землю Израиля оказала огромное влияние на мировоззрение рабби Нахмана. В тяжелые периоды посещавшей его депрессии сам тот факт, что он смог преодолеть такое множество преград, как и воспоминания об увиденном им в Святой земле, оказались достаточными, чтобы поддерживать цадика в минуты сомнений, растерянности и духовного оскудения. 

Урок, вынесенный рабби Нахманом из путешествия в Святую землю, состоял даже не в том, что нужно следовать по стопам учителя и совершить такое же паломничество, а прежде всего в том, что человек должен постоянно бороться и преодолевать подстерегающие его препятствия. Центральной идеей было само движение, путь, а не цели. И, невзирая на наставления мудрецов не испытывать волю Г-спода, рабби Нахман пришел к пониманию, что с помощью акта самопожертвования он может преодолеть мучившие его телесные соблазны, доказать свою веру в Г-спода и очиститься через страдания. Отправляясь навстречу возможной смерти, исчезновению в водной пустыне, рабби Нах­ман испытал свою веру в Б-га, способность преодолевать низменное «я» и тем самым достигать духовной Торы. Силы, обретенные в путешествии, позволили рабби Нахману вскоре после возвращения возродиться к новой жизни, стать одной из ведущих фигур в хасидизме. 

В своих проповедях он подвергал беспощадной критике современных ему цадиков. Рабби Нахман осознал себя «праведником поколения» — ​цадик а–дор — ​и в этом качестве открылся людям. Но этот «праведник поколения» обладал очень малой властью. В одном из высказываний он обсуждал уникальность истинного цадика: «…и есть один, у которого нет совсем никакой явной власти, но потаенно и в великом сокрытии он властвует над всем поколением, потому что все души их под его владычеством покорны ему». 

В качестве нового места для своей общины он выбирает Брацлав, намереваясь провозгласить его новой столицей хасидской вселенной. Рабби Нахман стремится вернуть хасидизм ко временам Бешта. Обличение цадиков сопровождается у него безграничным восхвалением самого себя. Рабби Нахмана охватывает пламенное воодушевление. 

В ночь на Симхат Тора 1802 года его ученики проходят по городскому рынку и распевают: «Ликуй и пой, жительница Брацлава, ибо велик в среде твоей Святой Израиля!» 

Ученики рабби Нахмана заметно отличались от приверженцев других хасидских общин своим ритуалом исповеди перед учителем и ежедневными личными молитвами перед Всевышним. Рабби Нахман настаивал, что хасид обязан каждый день проводить определенное время вне дома, вне населенной местности, в полном одиночестве, дабы излить перед Г-сподом свои самые скрытые желания, сомнения и разочарования. Причем делать это полагалось вслух и на родном языке — ​на идише, а не на иврите, «ибо мы не привыкли говорить на святом языке, а на языке ашкеназском, на котором говорят и [на котором] проще изливать свое сердце». 

Рабби Нахман приходит к той же мысли, которая была провозглашена Реформацией: разговорный язык, а не язык официальной литургии открывает прямой доступ к сердцу молящегося. Ведь именно в приближении к Г-споду состоит главная цель брацлавского хасида. Постоянная открытость перед Б-гом и спонтанный диалог с Ним есть то, что нужно истинно верующему. Слово обладает почти всемогущей силой. Словом Г-сподь творит и словом же открывается. Очевидно, рабби полагал, что борьба, сопровождавшая его собственные попытки достичь близости к Б-гу, должна в той или иной форме происходить в душе любого по-настоящему религиозного человека. Каждый брацлавский хасид должен пройти тот же путь, что прошел его учитель. Критика цадиков навлекла на рабби Нахмана гнев других вождей хасидизма. Эти гонения он воспринимал как должное и говорил: «Я иду по совершенно новому пути… Я не от мира сего, и потому мир не может меня терпеть». 

Ученики рабби Нахмана собирались лишь три раза в году — ​на Рош а-Шана, Хануку и Шавуот. Самым важным являлось собрание в ночь на Рош а-Шана. То был единственный день в году, когда все последователи рабби Нахмана должны были лично присутствовать в Брацлаве. Учитель обычно выступал в полутьме. Начальные слова поучения, тот библейский или раввинистический текст, который он комментировал, произносились им со страхом и дрожью. Свои поучения рабби Нахман высказывал и в более свободной манере на синагогальном дворе, и во время прогулок по окрестным холмам. Рисовавшаяся им идеальная модель хасидской общины — ​это нищенствующая группа учеников, живущих в лесах и питающихся дарами природы. 

В своем учении огромное значение рабби Нахман придавал каббалистической идее тикун — ​процессу исправления космического несовершенства, возвращения вселенной в совершенное состояние, достижения полноты реализации духовного потенциала личности и преодоления Изгнания во всех его аспектах. Верил он и в свое мессианское предназначение — ​в то, что ему или кому-нибудь из его потомков суждено стать Мессией. 

В поздних поучениях рабби Нахмана встречается идея о том, что необходимой предпосылкой прихода Мессии является обращение неевреев в иудаизм. Для хасидизма было необычным то значение, которое придавал рабби Нахман прозелитизму. Восточноевропейские евреи, сталкиваясь с возможностью обратить гера в иудаизм, нередко испытывали страх при одной мысли о гневе окружающих христиан, а совсем не радость, что еще одна душа откроет для себя истину иудаизма. Рабби Нахман же видел в прозелитах предвестников грядущего обращения народов в иудаизм. И в этом универсальность его стремлений. Б-жественное присутствие, считал рабби Нахман, есть во всем, даже во зле. А посему человек, погрязший в нем, может раскаяться и найти Творца. Вера в Г-спода требует полного отказа от веры в естественный порядок вещей. Б-г властвует над природой и, отвечая на мольбы верующих, может отменять ее законы. В такой вселенной нет места рациональной мысли. Вера освобождает от сомнений, и с ее помощью постигаются высшие духовные ценности, в их числе любовь к Б-гу. 

Рабби Нахман самым радикальным образом отвергал средневековый рационализм. Веру необходимо сохранять, проповедовал он, даже перед лицом полнейшего логического абсурда, более того, вера может утвердиться прежде всего там, где разум окончательно посрамлен. Израиль смог получить Тору на горе Синай только потому, что отказался от рационального сознания. Ведь разум способен насмехаться над всем, даже над Синайским откровением. Именно из-за своего маловерия евреи продолжают пребывать в галуте — ​изгнании Достаточно обстоятельно религиозная концепция и основные вехи биографии рабби Нахмана на русском языке представлены в классическом труде известного американского ученого и теолога, профессора Университета Брандейса и декана раввинской школы Еврейского колледжа (США) Артура (Авраама) Грина «Страдающий наставник. Жизнь и учение рабби Нахмана из Брацлава». М., Иеру­салим: Мосты культуры, 2007. .

Последние годы недолгой жизни рабби были омрачены смертью двух сыновей. В 1807 году тяжело заболела туберкулезом и умерла жена рабби Нахмана Зося. Вскоре у него самого обнаруживаются симптомы того же заболевания. Рабби говорит, что его конец близок. Все оставшиеся ему три года он мужественно сражается с болезнью. Он верит в народную медицину и убежден, что победа над страшным недугом зависит от веры и молитвы. 

Тем не менее рабби Нахман отправляется в один из центров Хаскалы — ​Лемберг (Львов), где консультируется с врачами. На первых порах, очевидно, они смогли помочь своему пациенту. Но вскоре болезнь рабби Нахмана обострилась. Доктора вынуждены были сказать ему, что жить осталось недолго. И все же он прожил еще около двух лет. 

В своих публичных выступлениях тех лет рабби Нахман с необычной яростью стал нападать на докторов, заявляя, что не стоит им доверять: «Ангелу смерти стало трудно самому вести смерть, тяжко справляться со всем одному. Вот он и разослал повсюду вместо себя посланцев, докторов, призванных умерщвлять людей, и они убивают великое множество народа». В последних проповедях рабби Нахмана ощущается возросшее внимание к вопросам веры и радости. Вера и молитва видятся ему отныне единственными эффективными средствами в борьбе с болезнью. Про себя, видимо, он решил, что в оставшееся ему короткое время следует многое сделать, на собственном примере показать, что никогда не нужно отчаиваться, а следует прожить дарованное Г-сподом время в радостной близости к Б-гу. «Знай, что черная меланхолия, — ​говорил рабби Нахман, — ​мешает управлять рассудком и затрудняет успокоение. Лишь с помощью радости можно управлять своим рассудком. Радость — ​это мир свободы… Посредством радости становятся свободными и выходят из изгнания». 

Последним домом и местом последнего упокоения рабби Нахмана стала Умань. Он решил переехать в город, где за сорок лет до того во время восстания гайдамаков — ​«уманьской резни» — ​были убиты десятки тысяч евреев. Рабби Нах­ман хотел помочь спастись душам погибших и быть похороненным среди мучеников. Была и еще одна причина. Кроме борьбы за вознесение душ погибших мучеников, рабби Нахман намеревался спасти и души живых — ​«просвещенных евреев», маскилов. 

Умань являлась одним из ранних центров Хаскалы на Украине. Рабби Нахман поселился в доме Рапопорта, известного маскила, и был чрезвычайно рад тому, что, живя в доме еретика, получит возможность «очистить» его. Он сказал своему ученику: «Этот кидуш будет совершен в доме, где никогда раньше не поминали Б-га». 

В результате в Умани умирающий рабби Нахман оказался в сложной психологической ситуации: между своими преданными, но довольно ограниченными интеллектуально учениками и противниками — ​опасными еретиками, с которыми он тем не менее мог вести настоящие интеллектуальные беседы. 

В разгар этих душевных мучений с ним произошел внезапный перелом. В августе 1810 года рабби Нахман произнес одно из самых поразительных поучений. Он ощутил в себе веру в то, что в конечном счете жизнь его была осмысленной и духовные страдания имели искупительную цель. В бездне отчаяния он сумел обрести силу и вышел из нее с победой. 

«Им овладела великая радость, и он повелел петь субботний гимн. Он просидел всю трапезу и совершенно счастливым выкрикнул из глубины сердца: “Гевалд! Не отчаивайтесь!” — ​и еще сказал: “Нет больше никакого отчаяния вовсе!” Рабби Нахман произнес эти слова с великой силой и с удивительной глубиной. Он давал наставление каждому и каждому во всех поколениях — ​ни за что на свете не предаваться отчаянию, что бы с ним ни происходило». 

Это послание рабби Нахмана стало последним. Он умер два месяца спустя: 18 дня месяца тишрей 5571 года (16 октября 1810), в возрасте тридцати восьми лет. 

Самый близкий и преданный ученик рабби Нахмана, рабби Натан Штернгарц (1780–1845), который с первых же дней встречи с ним сильно привязался к рабби Нахману и многие годы своей жизни посвятил распространению и изданию его учения, в автобиографической книге писал: «Мы стояли у его святого ложа, а дом наполнился множеством мужей из Израиля, пришедших почтить его <…> Когда стало ясно, что жизнь его близится к концу <…> стал я причитать: “Рабби, рабби, на кого ты оставил нас?” Он на мгновение внял, пробудился и обратил к нам свой грозный лик, как бы говоря: “Я не оставляю вас, избави Б-г”, а затем немедля преставился и присоединился к народу своему в великой святости и чистоте, ясно и безмятежно <…> Все, кто был там <…> сказали в один голос, что не раз видели умирающих <…> но такой кончины не видали от века <…> В его комнате я увидел его уже лежавшим на земле <…> Его лик еще был открыт <…> и величие грозного лика в точности было таким же, как при жизни <…> Тысячи людей провожали его в последний путь, и была там столь безмерная давка, что носильщики чуть ли не летели по воздуху <…> Он был похоронен с миром <…> в Умани на еврейском кладбище, чтобы заниматься грядущим исправлением мироздания».

Пример жизни рабби Нахмана в той же степени, что и его поучения, является источником стойкости и веры для общины его приверженцев и в наши дни. 

Хасиды Брацлава не случайно прозваны «мертвыми хасидами». Они единственные в хасидском мире, кто не избрал нового ребе. Уникальные отношения, существовавшие у рабби Нахмана с его последователями, делали вряд ли возможной замену его другим наставником. Все те, кто решил следовать учению рабби Нахмана, за верность своему учителю заплатили тем, что у них никогда больше не было живого ребе. Но в награду они получили пример человека, который, испытав все муки ада, отверг отчаяние. Духовное наследие рабби Нахмана представлено в ряде книг. На протяжении всей своей жизни он много писал, но, как правило, сжигал свои рукописи. Первый сборник размышлений и поучений рабби Нахмана из Брацлава — «Ликутей Моаран» («Собрание изречений нашего наставника рабби Нахмана») — ​издан еще при его жизни в 1808 году Ликутей Мааран. Учение рабби Нахмана (Избранные поучения с примечаниями) / Перевод Й. Лемельмана. Иерусалим, 2002. . В этой книге собраны его изречения, записанные учениками. Записи были просмотрены и отредактированы самим рабби Нахманом. Некоторые фрагменты книги основываются на его черновых заметках, сделанных для памяти. Книга эта стала основополагающим трудом для брацлавских хасидов.

В книге «Сипурей маасиот» («Повести») Учение раби Нахмана из Брацлова. Сказочные истории с комментариями рава Арье Каплана. Беседы раби Нахмана / Пер. и комм. Г. Бермана. М., 2003.  представлены сказочные истории, которые рабби Нахман рассказывал своим хасидам на идише преимущественно в последние годы жизни. «Эти истории, — ​писал в предисловии рабби Натан, — ​обладают чудесным свойством: они способны пробудить душу от сна, чтобы человек, не дай Б-г, не проспал всю свою жизнь». Книга, вышедшая в 1815 году, позволяет говорить о большом литературном таланте — ​рабби Нахман мас­терски владел разговорной речью, — ​а изощренная фантазия в построении сюжета сочеталась с высокой простотой, характерной для жанров фольклора. Эти рассказы оказали большое влияние на еврейскую литературу, прежде всего на идише.

После 1917 года, когда границы России оказались закрытыми, ежегодные собрания брацлавских хасидов стали проводиться в польском городе Люблине и в Иерусалиме. В 1941 году нацисты, захватив Умань, разрушили кладбище, а после войны советские власти отдали весь район под застройку. Однако оставшимся в городе религиозным евреям удалось определить место, где находилась могила рабби Нахмана. Один из них, купив этот участок, построил на нем дом таким образом, что могила оказалась «спрятанной» за оградой двора. После отъезда владельца в Израиль дом и двор перешли во владение нееврейской семьи. В 1988 году, с падением «железного занавеса», паломничество хасидов к могиле своего наставника возобновилось. 

В последние десятилетия наиболее крупные центры брацлавских хасидов сложились в Израиле — ​в Иерусалиме, Бней-Браке и Цфате, а также в США, в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. 

После обретения Украиной независимости, в 1991 году, по указу президента Леонида Кравчука место захоронения рабби Нахмана получило официальный статус историко-культурного центра брацлавских хасидов. Они вновь выкупили землю, на которой расположена могила. В январе 1993 года, находясь с визитом в Израиле, Леонид Кравчук дал согласие на перенос останков рабби Нахмана в Иерусалим. Но против этого выступили сами лидеры Брацлавского движения, поскольку такая инициатива противоречила завещанию рабби Нахмана. В 1996 году два молодых израильских хасида попытались похитить его останки и вывезти их для перезахоронения в Иерусалим. Попытка была пресечена украинскими правоохранительными органами. 

На исходе прошлого столетия знакомство с фигурой и учением страдающего странника сыграли важную роль в приобщении немалого числа молодых людей в тогдашнем СССР к духовным ценностям иудаизма. 

В последние десятилетия XX и в начале XXI столетия в еврейских общинах разных стран происходит невиданное по размаху возрождение брацлавского хасидизма и рост авторитета рабби Нахмана. Популярность его фигуры и интерес к его духовному наследию невероятны по масштабам. Ярким событием становится паломничество десятков тысяч хасидов, а также других религиозных и светских евреев на праздник Рош а-Шана к могиле рабби Нахмана в украинскую Умань. 

В «Записках из Варшавского гетто» историка и общественного деятеля Иммануэля Рингельблюма находим запись, датируемую 19 февраля 1941 года: «В синагоге брацлавских хасидов, что на Новолипской, вывешен большой плакат: “Евреи! Гевалд! Не отчаивайтесь!” Хасиды танцуют там с тем же воодушевлением, что и до войны».

В одном из известных стихотворений рабби Нахмана, положенном на музыку традиционных хасидских напевов, сказано: «Коль а-олам куло гешер цар меод вэ эйн ло пахед клаль» («Весь мир — ​это очень узкий мост, и главное — совершенно не бояться!»).