Поздней ночью 11 ноября солдаты ХАМАСа остановили микроавтобус возле города Хан‑Юнис на юге сектора Газа. Внутри сидела группа людей, говоривших по‑арабски и назвавшихся сотрудниками гуманитарной миссии. Солдаты что‑то заподозрили. Когда пассажиры поняли, что им не удастся так просто отделаться, они перестали притворяться и выхватили оружие. Прежде чем на помощь подоспели израильтяне, в перестрелке погибло семь хамасовцев и один из пассажиров.

В микроавтобусе сидели тайные агенты, чья профессия имеет специальное название на иврите — они были мистаравим, то есть «те, кто стал арабом». Деятельность мистаравим, которые служат в израильской армии и полиции и перемещаются по палестинским территориям незамеченными, приобрела в последнее время определенную известность по всему миру, благодаря успеху телесериала «Фауда», посвященного их работе.

Но корни этого причудливого слова старше самого Израиля — и глубже шпионского мира. Его происхождение много говорит не только об истории спецопераций, но и о сложной идентичности этой страны.

Израиль чаще всего рассказывает о себе европейскую историю — Теодор Герцль, социализм, Холокост, — но многие израильтяне и многие их враги предпочитают считать, что эта страна на самом деле совсем другая. Даже если оставить в стороне тот факт, что пятую часть граждан Израиля составляют арабы‑мусульмане, половина еврейского населения имеет корни в исламском мире. Они дети и внуки таких людей, как Джамиль Коэн.

Кто такой Джамиль Коэн? Он совсем не знаменит, и я ничего не знал о нем, пока не стал собирать материал для книги о первых израильских шпионах. Но его история проливает свет на ключевые и забытые моменты истории Израиля.

Коэн родился в 1922 году в сирийском городе Дамаске и вырос в переулках древнего еврейского квартала. Существование такого квартала кажется немыслимым сегодня, когда старая этническая мозаика арабского мира почти уничтожена государственными преследованиями, религиозными и гражданскими войнами. Но когда Коэн был ребенком, в исламских странах проживало около миллиона евреев, большая часть которых говорили по‑арабски. Главный город Ирака Багдад в те годы на треть был населен евреями.

В возрасте 21 года, не желая влачить непонятное существование среди арабского большинства, Коэн решил бежать и присоединиться к сионистам‑первопроходцам, которые создавали будущее еврейского народа в соседней стране — подмандатной Палестине. Он пешком пересек границу и вступил в группу молодых идеалистов, пахавших землю в кибуце. Начало 1944 года, Вторая мировая война еще бушевала, а до создания Государства Израиль оставалось четыре года.

В устном рассказе, записанном в девяностых годах, Коэн вспоминал, как это было. Его восхищало чувство товарищества и идеология первопроходцев. С одной стороны, он отличался от других, и забыть об этом отличии было нелегко. Хотя в Палестине существовала древняя еврейская община, говорившая по‑арабски, родным языком большинства евреев, живших в то время в стране, был идиш. Они приехали на Ближний Восток, чтобы убежать от унижений, бедности и угнетения в Польше и России.

Для кибуцников Джамиль Коэн был загадкой. Он был похож на араба — внешностью, акцентом в ивритской речи, музыкой, которую любил, — он слушал египетскую диву Умм Кульсум. Он отбросил арабское имя, которое носил в детстве, — Джамиль и стал называться ивритским именем Гамлиэль, но это не решило проблему. Коэн подружился с другими кибуцниками, но не рассказывал им о жизни в Дамаске; им это было неинтересно. «Потому что это я хотел присоединиться к ним, а не наоборот, — вспоминал он много лет спустя. — Это мне нужно было приспосабливаться, чтобы соответствовать крутящемуся вокруг механизму, который не щадил никого». Способность «приспосабливаться» очень полезна для шпиона, и вскоре он в этом убедился.

Его жизнь изменилась годом позже, когда в кибуц приехал человек, который искал его. Не Гамлиэля, а его предыдущую реинкарнацию — Джамиля. Оказалось, что арабская идентичность, от которой он пытается убежать, — это как раз то, что необходимо сионистскому движению.

Понимая, что палестинским евреям вскоре придется вести войну за выживание против объединенной мощи арабского мира, несколько офицеров подпольных еврейских вооруженных сил организовали разведотряд, который назывался Арабским сектором. Его члены получали задания собирать информацию в арабских районах: какова численность местных вооруженных формирований? Что говорят имамы в мечетях? Нужны были люди, которые могли бы этим заниматься.

Люди, которые были на это способны, не хотели именовать себя «шпионами» или «агентами» — эти названия казались позорными. Нужно было другое слово, которое описывало бы их службу, и такое слово нашлось в долгой истории евреев арабского мира. Например, в сирийском городе Алеппо всегда было две еврейские общины: одна сефардская — изгнанников из Испании, появившихся после 1492 года, а вторая состояла из людей, чьи предки жили в этом городе задолго до возникновения христианства и ислама. После арабского завоевания в VII веке они переняли у завоевателей арабский язык. Эти арабы называли себя арабским словом «мустаарабин» — «ставшие как арабы». На иврите это слово звучит почти так же.

Мозгом всего предприятия мистаравим в зарождающейся израильской разведке был образованный еврей из Багдада, которого знали под арабским именем Саман. (У него было и ивритское имя Шимон Сомех, но его никто не использовал.) Идеальный кандидат в Арабский сектор, объяснял Саман, — «не просто усатый молодой человек с темной кожей, умеющий говорить по‑арабски». Успешный кандидат, писал он, «должен быть талантливым актером, который играет свою роль двадцать четыре часа в сутки, ценой постоянного морального напряжения, которое изматывает нервы почти до безумия».

В поисках таких людей Саман в конце войны стал набирать молодых евреев, приехавших из арабского мира. Одним из его кадров стал Коэн, который действовал среди палестинских мусульман под именем Юсуф эль‑Хамед.

Я изучал их приключения последние семь лет: их драматическую, недооцененную роль в Войне 1948 года; создание ими первого израильского разведывательного центра за рубежом, в Бейруте; истории о том, как одним из них удалось избежать поимки и выжить, а других разоблачали и убивали; что чувствовали эти евреи, бежавшие из арабских стран, когда узнавали о рождении Израиля, находясь в облике арабских беженцев из еврейской страны; как они становились свидетелями кровавого крушения их собственного мира, еврейского мира в арабских странах; как поток евреев хлынул в новое государство, которое их не ждало, и как они превратили его в нечто совсем другое, чем планировали основатели.

Сотрудники Арабского сектора были частью будущего «Моссада». Когда в 2002 году Коэн, проведший изрядную часть жизни под чужими именами, умер, военный историк назвал его одним из самых успешных израильских агентов: «Мы никогда не слышали о нем, потому что его никогда не ловили». Глава организации Саман нашел и Эли Коэна, самого известного израильского шпиона, который действовал в Сирии под именем бизнесмена Камаля Амина Табета, пока в 1965 году его не разоблачили и не повесили. Но я хотел бы сказать не о том, что они делали, а о том, кем они были и как они характеризуют страну, которую они помогали создать.

Они были «ставшими как арабы»? Или эта идентичность была реальной?

Это важный вопрос, общий для всех этих шпионов. Деление на евреев из христианских стран (ашкеназим) и из мусульманских стран (обычно называемых мизрахим) всегда было ключевой линией разлома в израильском обществе, и первые всегда стояли во главе. Но в последние годы стало приемлемым признавать и даже гордиться ближневосточным компонентом израильской еврейской идентичности. Ивритская поп‑музыка в стиле мизрахи, многие годы презираемая, господствует на радио. Преобладание правых в израильской политике последних лет в гораздо меньшей степени объясняется поселенческим движением, как кажется иностранным наблюдателям, и в гораздо большей — коллективной памятью израильтян, которые помнят, каким уязвимым меньшинством они были среди мусульман и что в этой части света делают со слабыми. Официальный образ Израиля таков, что может показаться, что евреи исламского мира, приехав сюда после основания государства, присоединились к истории евреев Европы. Но в 2019 году вполне очевидно, что произошло, скорее, обратное.

Как обнаружил молодой Джамиль Коэн в сороковых годах, мир военной разведки, как ни странно, был едва ли не единственным уголком израильского общества, в котором арабскую идентичность всегда уважали. Израильский ученый Йеуда Шенгав начинает свою вышедшую в 2006 году книгу «Арабские евреи» рассказом о своем отце, который приехал в Израиль из Ирака и поступил в секретные службы. Глядя на фотографию молодого отца, сидящего с друзьями на пляже в те первые годы, автор рассуждает о двусмысленности положения отца в израильском обществе и его полезности в качестве шпиона. Его внешность, пишет Шенгав, «заставила меня задуматься о том, где я в этом древнем и неразрешимом конфликте между арабами (которые не евреи) и евреями (которые не арабы)».

С точки зрения израильского зрителя, эта этническая нечеткость лежит прямо на поверхности «Фауды», популярного триллера Netflix. Во втором сезоне ее воплощает персонаж Амос Кавилио, который вводит в нас в замешательство, впервые появляясь в кадре: он говорит по‑арабски, и непонятно, на чьей он стороне, пока не выясняется, что он отец главного героя Дорона — израильского агента. Амос — еврей из Ирака, и с сыном, израильским шпионом, он частично говорит на своем родном языке — по‑арабски. И мы понимаем, что, когда Дорон «становится арабом» в рамках своей миссии, это не совсем наиграно.

«Шпионаж, — заметил однажды Джон Ле Карре, — это секретный театр нашего общества». У стран тоже есть легенды и скрытые идентичности. Идентичность израильского шпиона говорит нам, разумеется, за кем Израилю приходится шпионить. Но она может многое рассказать нам и о самом Израиле — и о том, как это страна на самом деле отличается от того, что мы знаем по рассказам.

Оригинальная публикация: Israel’s Secret Founding Fathers