Отражая агрессивные антисемитские нападки, Бенджамин Дизраэли стал представителем народа в глазах королевы Виктории и построил самую успешную партию за всю историю страны.

К северо‑западу от Лондона среди холмов Бакингемшира находится Хьюэнден‑Мэнор. На протяжении 33 лет здесь жил Бенджамин Дизраэли, первый и пока что единственный британский премьер‑министр еврейского происхождения.

В начале шестидесятых годов XIX века Дизраэли решил перестроить дом. Скромные черты георгианской архитектуры XVIII века исчезли. Вместо них были возведены неоготические стены с бойницами и башенки. Результат, по словам одного историка архитектуры, был «сокрушающий».

Но Дизраэли был в восторге. Работы, писал он другу, представляли собой «роман, который он воплощал многие годы». На террасах поместья «могли гарцевать рыцари».

Весь проект, правда, полностью игнорировал тот факт, что Хьюэнден первоначально построили в середине XVIII века — почти через столетие после того, как рыцари‑монархисты сражались с круглоголовыми сторонниками парламента на полях Гражданской войны в Англии.

Легко представить, какими насмешками встретили творение Дизраэли многие из критически настроенных современников.

Для некоторых из них оно символизировало лицемерие пронырливого выскочки, отчаянную попытку внука эмигрантов из Италии притвориться частью земельной аристократии, которая все еще правила Британией и с которой он мечтал смешаться. Другие видели в нем олицетворение глубоко консервативного, почти реакционного стремления удержать прошлое — сельское, аристократичное и иерархическое, — которое быстро исчезало по мере развития индустриальной революции и возникновения мощного рабочего класса.

В этой критике есть элемент истины. Но возможно, «роман» Дизраэли отражал лишь его невероятное восхищение долгой историей Англии — этому предмету он посвящал немало внимания в своих речах — и желание найти себе место в ней.

Нет сомнений, что Дизраэли, который впервые вошел на Даунинг‑стрит ровно 150 лет тому назад, более чем преуспел в достижении своей мечты. Он был выдающейся фигурой в британской политике XIX века, и его парламентское соперничество с Уильямом Юартом Гладстоном, лидером либералов и главным его конкурентом за кресло премьера, доминирует в истории этого периода.

Пророк, первосвященник, философ

Дизраэли возглавлял фракцию консерваторов в палате общин почти три десятилетия. На первый взгляд его успехи на избирательном поприще нельзя назвать особенно впечатляющими: под его началом тори проиграли всеобщие выборы шесть раз. Однако тем самым мы упустили бы из внимания роль Дизраэли в возрождении Консервативной партии, которая провела большую часть середины XIX века, прозябая в оппозиции, и превращении ее в надежную правящую партию на многие годы.

Видный историк Консервативной партии покойный лорд Блейк писал: «Многие современные консерваторы видят в Дизраэли своего пророка, первосвященника и философа в одном лице… Он остается самой необычной, странной, удивительной, оригинальной и вневременной фигурой из всех, кто когда‑либо возглавлял Консервативную партию».

Однако за годы, прошедшие с момента смерти Дизраэли в 1881 году, тори проявили гораздо больше восхищения в его адрес, чем когда он был жив.

Для одного из депутатов от его партии лидер тори был «этим чертовым евреем». Для многих других — просто «евреем». В плохо замаскированном критическом выступлении лорд Солсбери, который позднее занимал пост министра иностранных дел в правительстве Дизраэли, а затем стал его наследником на Даунинг‑стрит, называл Дизраэли «бесчестным» и «политическим картежником».

Еще один крупный деятель тори пренебрежительно замечал, что «все в нем выдает еврея… Он явно умен, но невероятно вульгарен».

Сам Дизраэли прекрасно знал, кем считают его люди, которых он возглавлял в парламенте.

«Я горячо сочувствую вам всем, потому что я сам никогда не был “респектабельным”», — говорил он в конце жизни одному из партийных бунтовщиком. Возможно, его талант к политической игре отражал веру в то, что она дает, как он однажды выразился, «власть над власть имущими».

Взаимно прохладные отношения прекрасно описаны в дневнике Джона Брайта, крупного лидера либералов. Вскоре после того как Дизраэли стал премьер‑министром, Брайт записал: «Триумф интеллекта, смелости, терпения, и беспринципности, поставленных на службу партии, полной предрассудков, эгоизма и тупости. Тори наняли Дизраэли, и он получил от них свою плату».

Дизраэли однажды заметил, что для успеха в политике нужны «воспитание, деньги или гений». По мнению многих консерваторов, первых двух качеств у него не было, а третье в «партии идиотов», которую называли так из‑за обычного для тори недоверия к любому проблеску интеллекта, ценилось невысоко.

Человек из народа?

Дизраэли родился в лондонской семье среднего достатка в 1804 году, когда еврейское население столицы насчитывало чуть более 20 тыс. человек. Он всегда был аутсайдером. Назначив его в первый раз премьер‑министром в 1868 году, королева Виктория, которая относилась к Дизраэли лучше, чем к любому другому человеку, который занимал дом № 10 на Даунинг‑стрит за все 64 года ее царствования, писала дочери, что он был ее «человеком из народа».

Отец Бенджамина Исаак Дизраэли, был прихожанином сефардской синагоги Бевис Маркс в Сити — старейшей в Британии, — и его старшие дети воспитывались евреями.

Но Исаак восстал против религиозных авторитетов. В 1813 году он повздорил с попечителями синагоги — он не только отклонил их просьбу на год стать ее старостой, но и отказался заплатить штраф, который обычно налагали на тех, кто не желал брать на себя такую честь.

Ни одна сторона не готова была отступиться, и в конечном счете Исаак вышел из общины. Еще через пять месяцев он крестил своих детей в англиканскую веру.

Семейный раскол имел далеко идущие последствия. Он позволил Дизраэли, который оставался прихожанином англиканской церкви до конца своих дней, стать членом парламента и впоследствии премьер‑министром.

Длительная борьба за эмансипацию евреев Британии завершилась только в 1858 году, когда парламент после многолетнего сопротивления, возглавляемого преимущественно, хотя и не исключительно тори, снял запрет, который мешал евреям, исповедовавшим иудаизм, быть избранными в этот орган власти.

Однако в то же время оппоненты Дизраэли все время возвращались в своих нападках к теме его еврейского происхождения. Более того, чем выше поднимался он по «скользкому шесту» — так сам Дизраэли называл борьбу за успех в политике, — тем чаще звучали голоса тех, кто называл его «иностранцем» и «недостаточным» англичанином.

Антисемитские силы, существовавшие в некоторых сегментах Консервативной партии еще в ХХ веке, нашли прекрасную мишень в лице многолетнего лидера тори.

Сельские сквайры, которые преобладали среди консерваторов той эпохи, считали внешность Дизраэли скорее чужеродной, чем экзотической, если не откровенно странной. В молодости, писал историк Джонатан Перри, он «был элегантно и привлекательно одет, носил гофрированные сорочки, бархатные штаны, цветные жилеты и украшения. Волосы были уложены каскадом локонов».

Многим либералам и радикалам, которые любили называть себя людьми просвещенными и прогрессивными в таких вопросах, тоже не чужды были низменные антисемитские настроения.

Во время самых успешных для Дизраэли парламентских выборов 1837 года его радикальный оппонент умышленно произносил его фамилию неправильно, чтобы избиратели не забывали об иностранных корнях кандидата.

А избирателям многого и не надо было. Крики «Шейлок» раздавались на каждом углу, а перед лицом Дизраэли размахивали кусками бекона, надетого на палку.

Позднее либеральные политики и газеты — в одной из них его постоянно называли «Б. Деиуда» — изливали свой гнев на Дизраэли, используя самые резкие антисемитские высказывания. Против премьер‑министра использовались традиционные антиеврейские обвинения в двойной лояльности и заговорах.

Иудаизм Дизраэли: все сложно

Отношение Дизраэли к иудаизму, как отмечал в посвященной этой теме книге Дэвид Чезарани, было сложным.

В молодости он, похоже, был к нему совершенно равнодушен. Разъезжая по Европе, он не проявлял никакого интереса к еврейским общинам, жившим на континенте. Во время путешествия на Ближний Восток в 1831 году Иерусалим «поразил» его, но он остался совершенно равнодушен к жизни евреев и к еврейским памятникам этого «великолепного города».

Кроме того, хотя евреи играют немаловажную роль во многих романах Дизраэли, написанных как до его выхода на политическую арену, так и после этого, он мало понимал в еврейских обрядах и совершал множество ошибок.

Сочинения Дизраэли тоже отличаются противоречивостью. В его романах периодически фигурируют еврейские персонажи, вполне соответствующие традиционным антисемитским образам — особенно вульгарно он описывает еврейского ростовщика Левизона. Образ еврейского мудреца Сидонии из «Конингсби», который вместе с другими евреями контролирует происходящее во всем мире через «подземные учреждения», впоследствии был с восторгом подхвачен многими ярыми антисемитами.

Но иногда Дизраэли превозносил евреев и превосходство «еврейской расы». Христианство, говорит один из его персонажей, было основано евреем в те времена, когда англичане были еще «татуированными дикарями».

Чезарини предположил, что утверждение Дизраэли «права евреев основаны на превосходстве евреев» могло служить сигналом для других тори, «что он никогда не поддастся их предрассудкам».

Дизраэли действительно с немалой долей гордости утверждал (ошибочно), что он потомок сефардской аристократии испанских евреев, тогда как английская аристократия возводит свою генеалогию к «орде балтийских пиратов».

Однако Дизраэли был далек от того, чтобы возглавить начавшуюся вскоре после его появления в палате общин борьбу за право евреев, исповедующих иудаизм, заседать в парламенте — до этого депутаты обязаны были приносить христианскую клятву. В отличие от большинства тори он постоянно голосовал за эту реформу, но при этом старался держаться в стороне и редко принимал участие в дебатах.

Однако избрание Лионеля де Ротшильда — с которым он подружился, как и с другими представителями английской ветви этой семьи, — означало, что Дизраэли больше не может хранить молчание по этому вопросу.

«Главная причина принимать евреев, — заявил он, когда наконец обратился к обсуждению этой темы, — состоит в том, что они теснейшим образом связаны с вами. Где же ваше христианство, если вы не верите в их иудаизм?»

В кулуарах Дизраэли советовал Ротшильду тактические шаги и даже сыграл ключевую роль в сделке между сторонниками реформы из палаты общин и палатой лордов, где всем заправляли противники нового закона.

Несмотря на то что Дизраэли был крайне непопулярен в собственной партии, «энергия и ум», которые он проявил на последних стадиях кампании за право евреев заседать в парламенте, по мнению Чезарини, оправдывают «включение его в еврейский пантеон».

Возможно, сам Дизраэли лучше всего описал собственное амбивалентное отношение к иудаизму, назвав себя «белой страницей между Ветхим и Новым Заветом».

Жизнь игрока

Хотя Дизраэли стал фактическим лидером тори в палате общин в 1849 году, многие из его коллег испытывали большие сомнения в его адрес. Эти сомнения простирались гораздо дальше, чем еврейское происхождение. Даже если оставить без внимания тот факт, что многие из его современников не соответствовали стандартам, по которым судят нынешних политиков, личная жизнь Дизраэли была, пожалуй, слишком красочной.

В зрелые годы он страдал от гнета огромных долгов, которые образовались у него в юности, когда он последовал неудачному совету и вложился в спекуляции в Южной Америке. Это не было тайной: когда в 1841 году он баллотировался в парламент, его место было оклеено плакатами, где перечислялись огромные долги и разнообразные судебные тяжбы, начатые против него. Многие даже говорили, что Дизраэли так стремится в парламент, чтобы обеспечить себе неприкосновенность, в случае если ему будет грозить долговая тюрьма.

Даже покупка Хьюэнден‑Мэнор стала возможна частично благодаря займу у близкого парламентского союзника.

Сомнительную репутацию Дизраэли не улучшало и то, что все лондонские политические круги знали о его связи с Генриеттой Сайкс, влиятельной супругой баронета, и о том, что он согласился делить ее внимание с лордом Линдхерстом, бывшим лордом‑канцлером и первым политическим покровителем амбициозного молодого человека.

Позднее Дизраэли женился на состоятельной вдове Мэри‑Энн Льюис, и этот брак помог Дизраэли ненадолго решить финансовые проблемы.

Помощь пришла от Сары Бриджес Уильямс, богатой и пожилой еврейской вдовы, с которой Дизраэли подружился после того, как она написала ему, как она восхищается его усилиями для «израильской расы», и прозрачно намекнула, что собирается упомянуть его в своем завещании.

Позднее Дизраэли унаследовал от нее 2 млн фунтов сегодняшними деньгами. Щедрым благодетелем оказался и Лионель де Ротшильд, пожертвовавший ему около миллиона фунтов.

Некоторые относились к образу жизни Дизраэли с большим пониманием. Граф Дерби, лидер тори в палате лордов и предшественник Дизраэли на посту премьер‑министра, деликатно описывал его королеве Виктории: «Господину Дизраэли нужно самому добиться себе места, а люди, которые сами добиваются себе места, говорят и делают то, что не обязательно должны говорить или делать те, у кого место уже есть».

В том, что Дизраэли довольно безответственно относился к деньгам, многие быстро убедились, когда канцлер казначейства составил бюджет, вмиг разнесенный в клочья в выступлении гораздо более подкованного в финансовых делах Гладстона.

Однако больше всего не давал покоя Дизраэли на всем протяжении его политической карьеры его собственный политический оппортунизм. Гарольд Вильсон, бывший премьер‑министр от лейбористов, описывая Дизраэли в целом доброжелательно, заметил, что, поднимаясь на политическом небосклоне, Дизраэли отличался «незыблемыми принципами во всем, кроме собственной непосредственной политической выгоды».

Например, в сороковых годах он выступал против свободной торговли, чтобы добиться свержения премьер‑министра от партии тори сэра Роберта Пиля и расколоть партию по этому вопросу. В конце концов Дизраэли проиграл в этом споре и легко отказался от защиты протекционизма.

Столь же изменчивую позицию занял Дизраэли по другому вопросу, стоявшему на повестке дня в Британии XIX века, — расширению избирательного права.

В 1866 году ему удалось добиться того, что реформаторские предложения либерального правительства были отвергнуты и премьер‑министр вынужден был уйти в отставку. Тактика Дизраэли позволила тори вернуться в правительство, и он сразу предложил собственный билль о реформах, который оказался еще более радикальным, чем тот, который он отклонил всего месяцем раньше.

В результате Вторая парламентская реформа 1867 года удвоила численность электората и предоставила право голоса городскому рабочему классу. Для некоторых членов его собственной партии действия Дизраэли, которые помогли ему добиться кресла премьер‑министра, стали еще одним доказательством его «безответственности», «продажности» и «цинизма».

На самом деле он оказал консерваторам услугу. Дизраэли знал, что образ смертельного врага реформы был для партии рискованным. Он знал также, что тори скорее справятся с потенциальным электоральным вредом, который могут нанести им новые меры, если они будут лидировать в законодательном органе.

Некоторые считали действия Дизраэли следствием его веры в создание «консервативной демократии» — союза нарождающегося рабочего класса с аристократией против либерального среднего класса.

Но, наверное, правильнее было бы видеть в них отражение его прагматизма. «Прежде всего, никакой программы», — якобы предупреждал он издателя консервативного журнала, поскольку был уверен, что политики должны быть как можно свободнее от любых пут политических обязательств.

Ставка отыграна

Усилия Дизраэли 1867 года не сразу принесли плоды. На всеобщих выборах, проводившихся по новому закону, тори потерпели сокрушительное положение, и новый премьер‑министр покинул Даунинг‑стрит после всего 10‑месячной каденции.

Неудивительно, что это породило неудовольствие и заговоры, но в конце концов ставки Дизраэли были отыграны. В 1874 году он снова привел тори к власти: его действия позволили партии добиться парламентского большинства впервые за тридцать лет.

Дизраэли строил образ своей партии на том основании, которое впоследствии было названо политикой «единой нации». Этот термин взят из названия одного из самых знаменитых романов Дизраэли — «Сибилла, или Две нации», опубликованного в 1845 году.

Этот роман, частично основанный на его собственных впечатлениях от путешествий по северу Англии, рисует мрачную картину «постоянного упадка народа», бедности и эксплуатации, царящих в старых городах и новых промышленных центрах.

Раскол между богатыми и бедными и угроза классовой борьбы, по мнению Дизраэли, представляли опасность, и тори должны были искать средства против этого явления.

В одной из самых знаменитых речей, произнесенной в Хрустальном дворце в 1872 году, он сформулировал свое видение «Единой нации»: «Партия тори — ничто, если она не является национальной партией. Это не собрание знатных людей и не демократическое большинство; это партия, образованная из всех многочисленных классов королевства».

Сочетание принципа и электорального подсчета привели к появлению целого комплекса социальных законов — о здравоохранении, жилье, образовании и занятости, — которые призваны были решить проблему трущоб и отвратительных санитарных условий, а также укрепить права рабочих против работодателей, узаконив мирные пикеты.

Некоторые сомневались в радикальности этих законов и в личном участии Дизраэли в их создании — говорили, что множество дискуссий в кабинете министров он просто проспал, — и утверждали, что в том, что касается его роли как социального реформатора, «факты противоречат легенде».

Тем не менее, как справедливо заметил Вильсон, когда в 1880 году Дизраэли оставил свой пост, он «мог похвастаться большим успехом в области социального законодательства, чем любой из его предшественников, практически больше, чем все они, вместе взятые».

«Единая нация» и поражение классовой политики также означали, что тори примеряют на себя облачение «патриотической партии».

Сам Дизраэли относился к империи двояко. Колонии он в частном разговоре называл «жерновом, висящим у нас на шее» и «балластом». Но это не мешало ему обвинять либералов в том, что они якобы пытаются «привести к распаду Британской империи».

На посту премьера он доставил большое удовольствие королеве Виктории, проведя закон, по которому она получала титул «императрицы Индии», и купил акции Суэцкого канала. Никто не сомневался, что на самом деле эти акции приобрела Британия — в том числе королева, которой Дизраэли сообщил: «Все улажено; они ваши, мадам».

При всем своем патриотизме Дизраэли страдал от антисемитских выпадов своих политических противников. Они утверждали, что его нежелание сделать больше для защиты христиан на Балканах от преследований Османской империи вызвано его еврейским происхождением.

Многие английские евреи, считала «The Jewish Chronicle», признавали, что турки являются «истинными защитниками евреев на Востоке», и по понятным причинам опасались угрозы вмешательства России.

Но вопреки утверждениям критиков действия Дизраэли не объяснялись его «еврейскими эмоциями» или соображениями о «восточном безразличии к жестокости». Он руководствовался трезвым политическим расчетом и считал, что российский экспансионизм представляет опасность для британских интересов, и королева Виктория разделяла его мнение.

Даже триумф Дизраэли на Берлинском конгрессе 1878 года, когда он расстроил все планы России на Балканы, не удовлетворил Гладстона, который продолжал утверждать, что английские евреи показали себя «противниками настоящего освобождения христиан».

Бисмарк, наблюдавший за Дизраэли в Берлине, высказался гораздо более доброжелательно: «Der alte Jude, das ist der Mann» [«Старый еврей — настоящий мужчина»].

Консерватизм «единой нации» со времен Дизраэли претерпел множество изменений. Но о многолетней привлекательности этой идеи свидетельствует то, что на следующее утро после переизбрания на пост премьер‑министра в 2015 году Дэвид Кэмерон взял на себя обязательство возглавить правительство «единой нации».

Возможно, еще более примечательно, что одеяние «единой нации» примеряли на себя и побежденный Кэмероном лидер лейбористов Эд Милибэнд, и его преемница на Даунинг‑стрит Тереза Мэй.

Консерватизм Дизраэли был глубинным. Цель партии тори, по его убеждению, состояла в том, чтобы «сохранять институты страны»: монархию, англиканскую церковь, аристократию. Но это убеждение также предполагало, что нужно знать, когда следует провести реформу, чтобы сохранить эти институты.

Именно эта философия управления, возможно, и представляет собой величайшее наследие Дизраэли, оставленное им Консервативной партии, и именно оно позволило ей стать самой электорально успешной политической партией в мире. 

Оригинальная публикация: 150 years ago, the UK’s first and only Jewish leader changed politics forever