В декабре Центр «Сэфер» и Институт славяноведения РАН провели конференцию «Норма и аномалия в славянской и еврейской культурной традиции», ставшую девятнадцатым этапом многолетнего исследовательского проекта «Культура славян и культура евреев: диалог, сходства, различия». За три дня конференции прозвучало без малого сорок докладов, посвященных нормативному и девиантному поведению, путям выхода за пределы культурных границ и нарушению законов, этических требований, этикета, антиповедению в обрядах и ритуалах. Из этого цветника дурных примеров и вредных советов «Лехаим» отобрал несколько тематических [footnote text=”Проект осуществляется при поддержке Российского научного фонда, грант 15-18-00143.”]клумб[/footnote].

Вторая Нюрнбергская агада
Л. 39 об. Южная Германия. XV век
Иерусалим, Библиотека Шокен

В Библии предписывается, чтобы не было среди израильтян кдешим и кдешот, но нигде прямо не указывается, кто они такие и чем занимаются, — такая нерасшифрованная аномалия. Словарь переводит: male/female prostitute, или «культовая проститутка». Однако библейский текст не дает особых оснований для такого перевода; единственная зацепка — употребление слов кдеша и зона (блудница) как синонимов в рассказе о Йегуде и Тамар (Быт 38), причем зона появляется в речи нарратора, а кдеша — в устах персонажа (Йегуды). Аккадские и угаритские параллели не помогают нам разрешить этот вопрос. Единственное, что можно сказать о кдешим, — это то, что они связаны с культом: в угаритских текстах они упоминаются параллельно с когенами. В аккадских текстах первого тысячелетия жрица (кадишту) соседствует с проституткой (харимту); возможно, исчезновение института жриц повлекло за собой утрату исходного значения термина. Сочетание жрицы и проститутки в одном лице — феномен признанный, но недостаточно доказанный; слухи о культовой проституции на Ближнем Востоке сильно преувеличены. А запрет кдешим и кдешот в древней Иудее может быть частью запрета любого чужого культа, учитывая, что в библейской риторике эти культы категоризируются как блуд (Леонид Дрейер, Виктория Гордон).

Животные

Во второй Нюрнбергской агаде, знаменитой ашкеназской иллюминированной рукописи середины XV века, есть лист с изображениями сцен из жизни Самсона, которые иллюстрируют пиют «Сила и мощь Твоя» (Омец гвуротеха) в честь «руки сильной и мышцы простертой», коими Г-сподь вывел еврейский народ из Египта. И — на что раньше никто не обращал внимания — на одной из этих миниатюр вдруг появляется сова, на которую нападают другие птицы. Поскольку совы нет в тексте пиюта, нет в истории про Самсона, а во всей Агаде нет не связанных с текстом маргиналий, то очевидно, что она имеет символическое значение и, скорее всего, обозначает ослепленного врагами Самсона. Иконографический мотив совы, на которую нападают другие птицы, обычен для европейского искусства, а в еврейских рукописях встречается один-единственный раз, причем сова-Самсон, безусловно, положительный герой, в то время как в христианском искусстве сова — дурная и заслуженно подвергается нападению мелких пташек, более того — сова считается «антисемитским» образом, символизирующим евреев. «Перевертыш» в Нюрнбергской агаде можно интерпретировать в рамках мессианских ожиданий: когда придет Мессия, «ночь станет светлой, как день», а все ненормальное станет нормальным (Дильшат Харман).

Исследование четырех десятков славянских библейских рукописей показывает, как и зачем восточнославянские редакторы библейского текста корректировали перечни чистых и нечистых животных в Лев., 11 и Втор., 14. Вносившиеся изменения приближали список чистых и нечистых животных как к устоявшимся к началу второго тысячелетия правилам кашрута, так и к зоологическим реалиям восточнославянского ареала. Русские новшества в этих списках находят параллели в народных восточнославянских пищевых запретах и в церковно-книжных источниках русского Средневековья (Александр Грищенко).

Санкции

Составленный в XVII века пинкас (актовая книга) венецианского Братства соблюдающих утро (Fraterna mattutina di Venezia) предусматривал разветвленную систему санкций, прежде всего — штрафов, за разнообразные нарушения норм, причем манкирование титульной практикой — утренней молитвой — наказывалось как раз мягче всего (Евгения Зарубина).

Испанские марраны, упрекаемые инквизиторами в том, что не ведают «ни страха божьего, ни стыда перед людьми», как раз были очень хорошо знакомы с последним, а вот первый у них двоился и потому, возможно, несколько размывался. Можно предположить, что, находясь в лиминальной зоне меж «законом Моисея» и «святой католической верой», отчасти соблюдая, отчасти нарушая и то и другое, марраны воспитали в этом отношении определенный релятивизм, действующей же нормой для них служила норма не религиозная, а социальная, приоритетом — сохранение onra y fama, чести и доброго имени (Галина Зеленина).

Тело

Разговор о норме и антинорме, разумеется, не может пройти мимо телесного верха и телесного низа; в данном случае темой изучения стала система народных представлений о теле и его отправлениях в фольклорной традиции коми. Если высокая культура не допускает публичного наименования органов, выполняющих мочеполовую и экскреторную функции, то народная, деревенская традиция более демократична. Особая откровенность и натуралистичность в упоминании телесного низа и протекающих в теле физиологических процессов, нарочитая простота и сексуальность составляют характерную черту народной эстетики коми, особенно ярко проявившуюся в таком фольклорном жанре, как загадки (Светлана Низовцева).

А такая невинная часть части тела, как веки, демонстрирует свое участие в хитрой межкультурной миграции сюжета. Все помнят: «— Подымите мне веки: не вижу! — сказал подземным голосом Вий, и все сонмище кинулось подымать ему веки» у Гоголя. А задолго до того: «Рабби Йоханан сказал им: Подымите мне веки, ибо я хочу видеть его [рабби Кагану], — и они подняли ему веки серебряным пинцетом» (ВТ, Бава кама, 117а). Р. Йоханан подумал, что р. Кагана смеется над ним, и вследствие его грозного взгляда «отлетела душа р. Каганы», как «вылетел от страха» дух философа Хомы (Владимир Петрухин).

Неправильные евреи

В представлении жителей деревни Любавичи евреи, жившие там до войны, и те, кто сейчас приезжает на могилу любавичских цадиков, никак не связаны между собой. Поведение «довоенных» евреев уважительно описывается как чужая норма, а поведение нынешних паломников — как полная антинорма: они грязные, не умеют себя вести, не знают русского языка, у них странные обычаи и, наконец, они не посещают мемориал жертв Холокоста (Светлана Амосова).

Для советских евреев даже тех территорий, где традиционный уклад сохранялся вплоть до войны (Буковина, Бессарабия), ортодоксальный иудаизм чужд и непривычен, но в то же время они питают большой интерес к разным еврейским обычаям, особенно связанным с похоронами и поминовением умерших родственников. Такой интерес в сочетании с неприязнью к ортодоксальной норме зачастую приводит к формированию новой, индивидуальной религиозности, немыслимой в традиционном обществе. Эти «народные» религиозные практики возникают путем трансформации существующих алахических предписаний с помощью (1) ритуального обмана, (2) изменения статуса объекта и (3) применения традиционных законов ритуальной чистоты к заведомо нечистому объекту (Мария Каспина).

Одним из самых «ненормальных» евреев в истории был апостол Павел — диаспоральный еврей, очень хорошо образованный в еврейской традиции самого консервативного толка (фарисей) и, скорее всего, далекий от традиции эллинистической (в свете чего особенно удивительно его предложение не различать эллина и иудея). Наказания, не раз налагавшиеся на него еврейской общиной, показывают, что евреи его рассматривали как своего, а не как чужака. Но он презрел норму и «поднял нехилый стартап» (Михаил Туваль).