Недельная глава «Реэ». Добропорядочное общество
Изложив пролог и преамбулу завета, а также его широкие руководящие принципы, Моше переходит к подробностям: они занимают большую часть книги Дварим, с 12‑й главы по 26‑ю. Но прежде чем обратиться к подробностям, он формулирует предложение, которое является в книге наиболее основополагающим, предложение, которому будут неумолчно вторить пророки Израиля:
«Смотрите же, сегодня я предлагаю вам благословение или проклятие: благословение — если будете внимать заповедям Г‑спода, вашего Б‑га, которые я передаю вам сегодня, а проклятие — если не послушаете заповедей Г‑спода, вашего Б‑га, и свернете с пути, который я указываю вам сегодня, и последуете за другими богами, о которых вы и не знали» (Дварим, 11:26–28).
Если вы будете вести себя хорошо, все пойдет хорошо. Если вы поступите плохо, все кончится плохо. Вести себя хорошо — значит чтить наш завет с Б‑гом, хранить Ему верность, внимать Его словам и действовать сообразно Его заповедям. Так была основана нация. Она уникальна тем, что ее освободителем и законодателем, ее властителем, судьей и защитником стал Б‑г. У других наций были свои боги, но ни у одной не было завета ни с одним из этих богов, ни тем более с Творцом неба и земли.
Верно, что, как мы видели на прошлой неделе, иногда Б‑г совершает поступки из милости, делая нам добро, хотя мы этого не заслуживаем. Но не рассчитывайте, что так случится. Существует то, что Израиль обязан делать, чтобы выжить. Поэтому, предостерег Моше, остерегайтесь всех соблазнов вести себя так, как окрестные народы, перенимая их богов, богослужения или обыкновения. У них свои обычаи, у вас свои. Если вы будете вести себя подобно им, то подобно им погибнете. Чтобы выжить и уж тем более процветать, оставайтесь верны своей вере, истории и предназначению, своей миссии, призванию и задаче как «царства священников и святого народа».
Как ты себя ведешь, так и сложится твоя судьба. В своей книге «Мораль» я выразился так: свободное общество — это нравственное достижение. Парадоксально, но факт: общество сильно, когда заботится о слабых, богато — когда заботится о бедняках и неуязвимо — когда заботится об уязвимых. Исторически это гарантирует только вера в Кого‑То, Кто значительнее всего, что происходит в это время и в этом месте, Кто значительнее всех времен и мест, Кто ведет нас по пути праведности, видя все наши поступки, призывая нас смотреть на мир как на Его творение и на людей как на Его образ, а потому беречь мир и людей. Бейн адам ле‑Маком и бейн адам ле‑хаверо — наш долг перед Б‑гом и наши обязанности перед нашими собратьями‑людьми — неразделимы. Не будь веры в Б‑га, мы преследовали бы собственные интересы, и в итоге те, кто находится на обочине общества, — те, кто не могущественен, да к тому же не богат, — остались бы в проигрыше. Совсем не такое общество должны строить евреи.
Добропорядочное общество не возникает само собой. Его не создают ни рынок, ни государство. Его формирует нравственный выбор каждого из нас. Такова главная мысль Дварим: что мы выберем — благословение или проклятие? Как говорит Моше в конце книги: «Сегодня я призываю в свидетели небеса и землю, [предостерегая] вас: я предложил вам жизнь и смерть, благословение и проклятие… Выберите жизнь — и тогда вы и ваше потомство будете живы» (Дварим, 30:15, 19).
Общество экзаменуют не по военно‑стратегическим, политическим, экономическим или демографическим критериям, а по нравственным и духовным. В этом и состоит революционность библейской идеи. Но действительно ли она революционна? Разве в Древнем Египте не было понятия «маат» (порядок, равновесие, гармоничные отношения со вселенной, общественная стабильность, справедливость и истина)? Разве древние греки и римляне, в особенности Аристотель, не ставили добродетель на одно из главных мест? Разве стоики не создали авторитетную систему нравственных ценностей — ту самую, которая изложена в трудах Сенеки и Марка Аврелия? Чем отличается подход Торы?
Эти древние системы мысли были, по сути, формами преклонения перед государством, которому в Египте времен фараонов придавали космическое значение, а в Древней Греции и Риме — героическое значение. Мы же в иудаизме не служим государству, а служим одному лишь Б‑гу. Уникальная этика завета (книга Дварим — ключевой текст для ее понимания) возлагает на каждого из нас колоссальную двойную ответственность — и индивидуальную, и коллективную.
Я несу ответственность за свои поступки. Но я также несу ответственность и за ваши поступки. Таково одно из нескольких значений заповеди из Кдошим: «Снова и снова увещевай ближнего — и не будет на тебе греха из‑за него». Как написал Маймонид в «Сефер а‑мицвот»: «Нам не следует говорить [что‑то вроде]: “Я не собираюсь грешить, а если кто‑то другой собирается — это не мое дело, это его взаимоотношения с Б‑гом”» . Это буквально противоположно Торе. Другими словами, главный блюститель закона — не государство, не правительство, не армия и не полиция, хотя все они, возможно, необходимы (на это указывает начало следующей недельной главы: «Назначьте себе судей и стражей в каждом из ваших колен»). Нет, главный блюститель закона — каждый из нас по отдельности и все мы сообща. Вот в чем уникальность этики завета.
Мы обнаруживаем эту идею в выражении, играющем стержневую роль в американской политической жизни и полностью отсутствующем в британской, — выражении «мы, народ». С этих слов начинается преамбула конституции США. Великобританией правит не «мы, народ», а ее величество королева, чьими верными подданными мы являемся. Различие связано с тем, что Великобритания — не общество завета, а Америка — общество завета. Самые ранние из ключевых американских текстов — Мэйфлауэрское соглашение 1620 года и обращение Джона Уинтропа на борту «Арабеллы» в 1630 году — представляли собой заветы, построенные по образцу Дварим . Завет означает, что мы не можем перекладывать свою нравственную ответственность ни на рынок, ни на государство. Мы — каждый из нас по отдельности и мы вместе — либо созидаем, либо разрушаем общество.
Стоицизм — этика стойкости, он в чем‑то сродни книгам мудрости в иудаизме. В этике Аристотеля идет речь о добродетели, и многое из того, что он сказал, обладает непреходящей ценностью. Рамбам безмерно уважал эту этику. Но воззрениям Аристотеля был свойственен иерархический образ мышления. В его портрете «великодушного человека» перед нами предстает некто с аристократической осанкой, обладающий собственным капиталом, занимающий высокое положение в обществе. Аристотелю остались бы непонятны слова Авраама Линкольна о новой нации, «посвятившей себя принципу, согласно которому все люди сотворены равными» .
Древние греки обожали структуры. Практически все термины, которые мы употребляем сегодня: «демократия», «аристократия», «олигархия», «тирания», — древнегреческого происхождения. Между тем книга Дварим доносит до нас мысль: да, создавайте структуры: пусть будут суды, судьи, стражи, священники, цари, но по‑настоящему важнее всего поведение каждого из вас. Выполняете ли вы нашу коллективную миссию настолько преданно, что «все народы земли увидят, что над вами наречено Имя Г‑спода, и устрашатся вас» (Дварим, 28:10)? Свободное общество созидается не столько структурами, сколько личной ответственностью за духовно‑нравственный порядок.
Это когда‑то вполне понимали ключевые деятели, имевшие отношение с формированием (происходившим разными путями) свободного общества в Англии и Америке. В Англии Локк разделял состояние свободы (свободы делать то, что вам можно делать) и состояние своеволия (свободы делать то, что вам захочется) . Алексис де Токвиль заявил в «Демократии в Америке»: «Царства свободы нельзя достичь без господства нравственности, так же как нельзя сделать нравственным общество, лишенное веры» . Джордж Вашингтон написал в своем Прощальном послании к нации: «Для всех склонностей и обычаев, ведущих к политическому благоденствию, религия и мораль — незаменимая опора».
Почему же? Что общего между моралью и свободой? Ответ дал Эдмунд Бёрк:
«Люди готовы к гражданской свободе ровно в меру их предрасположенности ограничивать, надевая на них оковы нравственности, свои инстинктивные потребности… Общество не может существовать, если в нем отсутствует власть, контролирующая волю и инстинктивные потребности; и чем слабее такая власть во внутреннем мире, тем сильнее она должна быть во внешнем. Извечным порядком вещей предопределено, что люди с невоздержанной натурой не могут быть свободными. Их страсти куют для них кандалы» .
Иначе говоря, чем меньше охрана правопорядка опирается на надзор за людьми или полицию и чем больше — на внутреннюю, укоренившуюся в сердце привычку поступать законопослушно, тем свободнее общество. Потому‑то Моше, а позднее Эзра, а еще позднее раввины делали упор на изучении закона — чтобы его соблюдение стало чем‑то естественным.
Но вот что печально: либеральные демократии Запада почти полностью утратили все это созвездие воззрений — библейские основы свободного общества. Сегодня считается, что нравственность — частное дело каждого. Она никак не связана с судьбой нации. В эпоху глобализации даже понятие «нации» оказалось под вопросом. Национальные культуры стали теперь мультикультурами. Элиты больше не считают своим домом ту или иную страну — они повсюду чувствуют себя как дома . Сила национального государства измеряется теперь величиной и темпами роста его экономики. Запад вернулся к эллинистической идее, согласно которой свобода имеет отношение к структурам — в наше время к демократически избранным правительствам, — а не к внутренней морали в сердце тех, кого называют «мы, народ».
Полагаю, Моше был прав, когда учил нас совершенно другому: главный выбор — между благословением и проклятием, между гласом Б‑жьим и соблазнительным зовом инстинкта и вожделения. Свобода прочна, только когда нация становится высоконравственным обществом. А всякое высоконравственное общество достигает величия, намного превосходящего его численность: мы ведем других к нравственным высотам, а они — нас.
Вопросы за шабатним столом
1. В чем состоит благословение, а в чем проклятие?
2. Почему рынок и государство не могут создать добропорядочное общество? А что может его создать?
3. Что, на ваш взгляд, может быть мерилом силы общества?
Двар Тора. Реэ: Место Силы
Реэ. «Смотри»
