Недельная глава «Лех‑Леха». Были ли наши праотцы и праматери безупречными людьми?
В необычайной серии размышлений о нашей недельной главе Нахманид сурово критикует Авраама и Сару. Первый упрек связан с решением Авраама после прихода в землю ханаанскую уйти оттуда и отправиться в Египет, поскольку «в стране был сильный голод» (Берешит, 12:1). По поводу этого Нахманид пишет: «Знайте, что отец наш Авраам нечаянно совершил великий грех, когда из‑за страха за свою жизнь привел свою праведную жену к камню преткновения греха. Он должен был довериться Б‑гу, положившись на то, что Б‑г спасет его, его жену и все их имущество, ибо Г‑сподь, несомненно, в силах помогать и спасать. То, что он из‑за голода покинул Страну, о которой ему было дано повеление с самого начала, тоже было его греховным поступком, ибо во время голода Б‑г избавил бы его от смерти. Именно из‑за этого поступка его детям было предопределено оказаться в изгнании в земле египетской, в руках фараона» .
По мнению Рамбана, Аврааму следовало остаться в Ханаане и уверовать, что Б‑г прокормит его, несмотря на голод. Ошибка Авраама состояла не только в том, что он ушел из Ханаана. Он также поставил Сару в положение, опасное для ее нравственности, потому что в результате переезда в Египет она была вынуждена солгать, назвав себя сестрой, а не женой Авраама, а также потому что ее взяли в гарем фараона, где она, возможно, была бы вынуждена изменить мужу. Это очень суровая оценка, и еще суровее ее делает последующее утверждение Рамбана, что именно это маловерие стало причиной, по которой спустя несколько веков детей Авраама обрекли на изгнание в Египет.
Далее Рамбан критикует Сару. Потеряв надежду на то, что у нее родится ребенок, она попросила Авраама переспать с ее служанкой Агарью, надеясь, что та родит ему ребенка. Авраам выполнил просьбу, и Агарь забеременела. Затем в тексте сообщается, что Агарь «перестала уважать свою госпожу» (Берешит, 16:4). Сара пожаловалась Аврааму, а затем «начала притеснять Агарь» (Берешит, 16:6), и та бежала от нее в пустыню. Рамбан пишет об этом: «Наша мать (Сара) нарушила закон, прибегнув к этим притеснениям, как и Авраам, разрешив ей так поступить. Поэтому Б‑г услышал об ее (Агари) притеснениях и дал ей сына, который оказался диким человеком, чтобы притеснять семя Авраама и Сары, подвергая их потомков всевозможным притеснениям» .
Здесь легче понять нравственную оценку Нахманида. Поведение Сары действительно выглядит непоследовательным и суровым. В самом тексте Торы сказано, что Сара «начала притеснять» Агарь. Но у нас складывается впечатление, что Рамбан утверждает: именно этот эпизод далекого прошлого объясняет страдания евреев от рук мусульман (потомков Ишмаэля) в позднейшие времена.
Оправдать поведение Авраама и Сары во время этих событий нетрудно, и другие комментаторы их оправдывали. Авраам не мог знать, что Б‑г совершил бы чудо и спас его и Сару от голода, останься они в Ханаане. Не мог он знать и того, что египтяне будут угрожать его жизни и поставят Сару перед нравственной дилеммой. Ни Авраам, ни Сара прежде не бывали в Египте. Они не знали наперед, чего им ждать.
Что касается истории с Сарой и Агарью, то, хотя ангел велел Агари вернуться, позднее, когда Ишмаэль и Ицхак уже появились на свет, Сара вновь выгнала Агарь. На сей раз, хотя Авраам протестовал, Б‑г велел ему поступить по слову Сары. Итак, упреки Рамбана легко парировать. Но в таком случае отчего Рамбан высказал эти упреки?
Безусловно, Рамбан выступил не бездумно. Он, на мой взгляд, руководствовался соображениями иного порядка, а именно вопросом о суде истории. Почему сыны Израиля страдали в изгнании и рабстве в Египте? Почему во времена самого Рамбана евреев притесняли радикальные исламисты — Альмохады, положившие конец «испанскому золотому веку», которым евреи наслаждались при власти более толерантных Омейядов?
Рамбан верил, что, как сказано в наших молитвах, «из‑за грехов наших мы были изгнаны из страны своей», — но какие грехи, за которые полагается изгнание, совершили сыны Израиля в дни Яакова? Он также верил, что «дела отцов — знак для детей» и события жизни праотцев предрекли, что случится с их потомками. Что они сделали Ишмаэлю, чтобы навлечь на себя презрение мусульман? Внимательное чтение библейского текста подтолкнуло Рамбана в понимании того, как Сара обошлась с Агарью.
Итак, логика комментариев Рамбана проясняется, если учесть его трактовку еврейской истории, но и здесь есть сложности для понимания. В Торе прямо сказано, что «за вину отцов» Б‑г может наказывать «детей и внуков — до третьего и четвертого поколения» (Шмот, 34:7), но не представителей последующих поколений. Раввины еще более ограничили это случаями, когда «дети продолжают грехи родителей» (Раши, Шмот, 34:7). И Ирмеяу (31:28), и Йехезкель (18:2) заявили, что никто больше не станет говорить: «Отцы ели незрелый виноград, а у детей притупились зубы». Передача грехов из поколения в поколение — гипотеза сомнительная с точки зрения еврейства и с точки зрения этики.
Взгляд Рамбана на Авраама и Сару весьма интересен тем, что Рамбан охотно указывает на недостатки, проявляющиеся в их поведении. Это отвечает на один из основополагающих вопросов для нашего понимания Берешит. Как нам оценивать праотцев, когда их поведение выглядит неоднозначным: например, когда Яаков, выдав себя за Эсава, получает вместо него отцовское благословение, а Шимон и Леви совершают жестокие поступки при спасении своей сестры Дины?
Истории из Берешит часто озадачивают в нравственном плане. Тора редко выносит открытый, недвусмысленный вердикт по поводу людских поступков. И это означает, что эти истории порой трудно доносить до учеников, превращая в кодекс правильного поведения. Это побудило дать им систематическое новое истолкование в раввинистическом мидраше, где категоричное, черно‑белое восприятие приходит на смену тонким нюансам.
Например, слова «Сара увидела, что сын египтянки Агари… глумится» (Берешит, 21:9) мудрецы истолковали так: тринадцатилетний Ишмаэль был виновен в идолопоклонничестве, противозаконных половых связях или убийстве. Прямой смысл этого стиха, очевидно, не таков. Но это истолкование должно было бы оправдать требование Сары отослать Ишмаэля из их поселения.
Рабби Цви‑Гирш Хайес объяснял, что склонность мидраша изображать героев безупречными, а отрицательных персонажей — отъявленными злодеями, объясняется всецело воспитательными соображениями. Слово «Тора» означает «обучение» или «наставление», а этике нелегко учить по историям, персонажи которых — натуры сложные и неоднозначные. Но Тора изображает своих персонажей не в черно‑белой гамме, а тонкими оттенками серого. Отчего так? Он приводит три объяснения.
Первое: мы не можем моментально прийти к глубокому пониманию вопросов нравственной жизни. В детстве мы слышим истории про героев и злодеев. Мы усваиваем базовые различия: правильно‑неправильно, добро‑зло, дозволенное‑запретное. Но, подрастая, мы начинаем сознавать, как трудно даются некоторые решения. Что мне делать — пойти в Египет? Или остаться в Ханаане? Должен ли я проявить сострадание к сыну своей служанки, если существует опасность, что он дурно повлияет на моего сына, избранного Б‑гом для священной миссии? Всякий, кому такие решения кажутся простыми, пока не достиг нравственной зрелости. Итак, этике лучше всего учить на основе историй, которые на разных этапах нашей жизни можно истолковывать на разном уровне.
Второе объяснение: не только решения трудны, но и человек устроен сложно. В Торе никто не изображен безупречным. Ноах — единственный человек, который в Танахе назван праведником, — в конце концов предстает перед нами пьяным и непрезентабельным. Моше, Аарона, Мирьям наказывают за их грехи. Как и царя Давида. Шломо, мудрейший из людей, на закате жизни сильно скомпрометировал себя как правитель. Многие пророки пережили непроглядные ночи отчаяния. «Нет на земле такого праведника, — говорит Коэлет, — который творил бы благо и не погрешил бы» (Коэлет, 7:20). Эта религиозная литература, как никакая другая, далека от агиографии — идеализации и культа героев.
С другой стороны, даже у тех, кто не вел себя по‑геройски, есть положительные черты, уравнивающие их недостатки. Эсав — любящий сын, а когда после долгого разрыва отношений он встречается со своим братом Яаковом, они целуются, обнимаются и расходятся своими дорогами. Среди внуков Леви, которого Яаков осудил за учиненное им насилие, — Моше, Аарон и Мирьям. Даже у фараона — того самого человека, который поработил сынов Израиля, — дочь была героиня: она совершила нравственный подвиг. Потомки Кораха пели псалмы в Храме, построенном Шломо. И это тоже нравственная зрелость, когда человек оставляет далеко позади дуализм, предпочитаемый многими религиями, в том числе некоторыми еврейскими сектами (такими, как кумранская, известная по свиткам Мертвого моря), — дуализм, подразделяющий человечество на детей света и детей тьмы.
Последнее и важнейшее: Тора в большей степени, чем любая другая религиозная литература, разграничивает землю и небо, Б‑га и человечество. Поскольку Б‑г есть Б‑г, существует пространство, где люди могут быть людьми — существами, которым не чуждо ничто человеческое. В иудаизме никогда не размывается граница, отделяющая людей от Б‑га. Вальтер Кауфман указал, что это большая редкость: «В Индии Джине и Будде, основателям двух новых религий в VI веке до н. э., позднее стали поклоняться их последователи. В Китае Конфуция и Лао‑цзы обожествили. Нехристианину кажется, что Иисус — параллельный случай. В Греции считалось, что герои минувшего были зачаты богами мужского пола или рождены богинями, и грань, отделявшая божеств от людей, стала зыбкой. В Египте фараона считали божественным» .
В Израиле, пишет Кауфман, «ни одному человеку никогда не поклонялись, ни одному человеку не давали даже статус полубога. Это один из самых необычайных фактов, касающихся религии Ветхого Завета» .
Культа Моше или любой другой библейской фигуры никогда не существовало. Потому‑то «никто по сей день не знает, где он (Моше) погребен» (Дварим, 34:6), чтобы это место никогда не могло стать местом паломничества.
Ни одна религия не имела о человечестве столь высокого мнения, как книга, сообщающая нам, что каждый из нас создан по образу и подобию Б‑га. Но ни одна не говорила еще честнее о недостатках величайших людей. Б‑г не просит нас быть безупречными. Вместо этого Он просит нас идти на риск при стремлении к праведности и добрым поступкам, а также признавать ошибки, которые мы неизбежно совершим.
В иудаизме цель нравственной жизни в том, чтобы учиться и развиваться, зная, что даже у величайших людей есть недостатки и даже у самых дурных людей есть черты, уравновешивающие их изъяны. Иудаизм призывает нас к скромности при оценке самих себя и к великодушию при оценке других. Эта уникальная смесь идеализма и реализма — не что иное, как нравственность, достигшая пика требовательности и духовной зрелости.