Представляем вниманию читателей «Лехаима» фрагмент будущей книги Павла Поляна о различных этапах еврейской истории Украины.
Смутное время Гражданской войны пропесочило Киев, как и всю Украину, калейдоскопом властей и кровавым пухом погромов. Четырнадцать раз город переходил из рук в руки! И всякая новая власть так или иначе «самовыражалась» в еврейском вопросе, щедро вымещая на евреях любые свои комплексы и импульсы.
Всего на территории Украины за годы Гражданской войны зафиксировано не менее 1300 погромов, унесших жизни, по разным оценкам, от 150 до 200 тыс. евреев. А сколько среди уцелевших оказалось изнасилованных, раненых, калек и сирот…
Подоплека погрома всегда одна: «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды!» Малейшего упрека — не так посмотрели в спину отступающим или в глаза наступающим — было достаточно: пеняй теперь на себя, жидовская морда! Ты виноват во всем — ты за все и ответишь!
В условиях Гражданской войны все евреи — их человеческое достоинство, их гражданское имущество и само их физическое существование — воспринимались воюющими сторонами как законная военная добыча. При этом не надо «портить» погромщикам праздник: никаких отрядов еврейской самообороны, ни в коем случае! Одним — убийцам — нагайки, сабли, топоры и маузеры, другим — беззащитным — подушки, визг, страх, отчаяние и покорность в глазах.
На фоне таких дел — что комиссаров‑интернационалистов, что белопогонников‑имперцев, что украинских и польских самостийщиков, что атаманов всех мастей — немецкие оккупанты Киева образца 1918 года, особенно в комбинации с гетманом Скоропадским, их ставленником, смотрелись цивилизованнее и человечнее. При гетмане, то есть в мае‑ноябре 1918 года, еврейских погромов не было, тогда как при тех же немцах, но при Петлюре, они возобновились. Не было погромов и в Западно‑Украинской народной республике.
Но в январе 1919 года — вскоре после свержения гетмана, при очередном «изводе» Украинской народной республики (УНР), на сей раз в ипостаси петлюровской Директории, — погромы возобновились (в Житомире и Бердичеве). Две трети из них — национально‑украинские по исполнителям. И самой охочей до еврейской крови с большим отрывом оказалась Директория .
Головным атаманом ее войска и флота был образованнейший и чуть ли не музицирующий Симон Васильевич Петлюра (1879–1926) — умеренный, как он, видимо, сам себя воспринимал, украинский национал‑социалист и чуть ли не филосемит, любивший поговорить о «высоком и вечном» с каменец‑подольским раввином.
Однако с таким мнением решительно был бы не согласен Пинхос Красный (1881–1941) — последний из петлюровских министров по еврейским делам, готовый, если позовут, лично приехать в Париж на суд по делу убийцы Петлюры.
Симон Петлюра войдет в историю с Каиновою печатью единственного в своем роде, никем не превзойденного, «головного погромного атамана».
<…> Сколько требовалось лицемерия, бесстыдства, подлости, как низко надо было пасть, чтобы уметь, с одной стороны, палец о палец не ударить, дабы спасти хоть одну погромную жертву, а с другой — стремиться нажить на тех же жертвах политический капитал рассылкой таких телеграмм громимым еврейским общинам. Одним глазом подмигивать погромщикам: мол, молодцы, ребята, а из другого, обращенного к еврейским общинам, выдавливать лицемерную слезу над их несчастьем. Между тем этот случай поразительно типичен для определения всей погромной сути петлюровщины. Так она все время умела сочетать страшные средневековые погромы со словами, полными сочувствия к «многострадальному еврейскому народу» .
Вот описание двух образчиков погромного «творчества» подчиненных Петлюры, за которые он несет полную ответственность.
Проскуровский погром
Даже на зловещем багровом фоне множества других погромов Проскуровский , от 15 февраля 1919 года, отчетливо выделялся . И не тем, что примерно половину населения города составляли тогда евреи. Не тем, что пришелся он на шабат. И даже не выдающимся числом жертв, о чем еще будет сказано .
Более всего Проскуровский погром выделялся своей принципиальной геноциидальностью! Рядовые гайдамаки под знаменем присягали в том, что грабить еврейское добро они не будут, насиловать еврейских баб — не будут, а сосредоточатся на главном: убийстве, убийстве и еще раз убийстве евреев, причем только холодным оружием, без траты пуль!..
Власть в Проскурове менялась чаще, чем в Киеве, но до февраля 1919 года погромов здесь не было. Композиция местной власти выглядела так: городской голова Сикора, поляк, председатель городской Думы — доктор Ставинский, тоже поляк. Военный комендант — Киверчук, бывший фельдфебель царской армии: он и стал главным вдохновителем и подстрекателем к погрому. Комиссар — бывший народный учитель Таранович. Город охранялся милицией, подчиненной коменданту. Но городское самоуправление ей и ему не доверяло и организовало собственные вооруженные отряды самообороны, состоявшие преимущественно из евреев, — так называемую квартальную охрану с христианином Гурским и евреем Шенкманом во главе. Естественно, Киверчук чинил самообороне всяческие препятствия, а за три недели до погрома хитростью заставил их самораспуститься, пообещав жителям обеспечить в городе надежный порядок.
5 февраля в город — для отдыха после боев и несения гарнизонной службы — вошли Запорожская казацкая бригада Украинского Республиканского Войска имени Головного атамана Петлюры и 3‑й Гайдамацкий полк (со шлейфом погромной репутации) под общим командованием атамана Ивана Семесенко (1894–1920).
6 февраля атаман известил городскую Думу о том, что приступает к исполнению обязанностей начальника гарнизона. В тот же день по городу был расклеен его приказ:
1. Объявляется осадное положение в Проскурове и уезде. Всякое движение после семи часов вечера разрешается лишь по письменному разрешению штаба Запорожской бригады <…>
6. Предлагаю населению прекратить свои анархические взрывы. У меня достаточно сил, чтобы бороться с вами. Больше, чем других, я предостерегаю жидов. Знайте, что вы — народ всеми нациями не любимый, а вы творите такие беспорядки между христианским людом. Разве вы не хотите жить? Разве вам не жаль свою нацию? Пока вас не трогают — сидите молча, а то такая несчастная нация баламутит бедный люд.
Ознакомившись с этими «тезисами», встревоженный Шенкман отправился к Семесенко, чтобы лично с ним познакомиться. Тот его принял очень любезно и в видах предотвращения погромов и грабежей обещал снабдить квартальную охрану оружием и оказать ей всяческое содействие.
Между тем в начале февраля 1919 года большевики уже изгнали петлюровскую Директорию из Киева. Сам Петлюра перебрался в Винницу, а большевики, эсеры и левоэсеры‑«боротьбисты» готовили вооруженное восстание против него во всей Подольской губернии. Намечено оно было на ночь с 14 на 15 февраля и начаться должно было в Житомире. Неожиданно туда прибыли значительные петлюровские силы, после чего начало восстания перенесли в Проскуров, где на казарменной основе квартировали уже разагитированные большевиками солдаты 15‑го Белгородского и 8‑го Подольского полков.
В ночь с 14 на 15 февраля большевики начали восстание силами всего в 200 человек. К ним присоединилась лишь незначительная часть гарнизона, ибо сведения о большевистском брожении в нем были преувеличены.
Восставшие солдаты, арестовав офицеров и коменданта города Киверчука, двинулись на железнодорожную станцию, где в вагонах квартировали казаки. Но семесенковцев оказалось больше, чем ожидалось, и солдаты, практически не вступая в бой, при первых же выстрелах вернулись в казармы. Семесенко за несколько часов разгромил восстание, а главные заговорщики — большевики — разбежались.
Освободившийся из‑под ареста Киверчук на вопрос, кто его арестовал, провокационно соврал: «Жиды из квартальной охраны».
На самом деле среди восставших был кто угодно, но вину возложили на проскуровских евреев, не подозревавших ни о восстании, ни о своей близящейся участи.
Выставив казакам и гайдамакам на вокзале пышное угощение с водкой и коньяком, Семесенко обратился к ним с речью. Он говорил, что жиды, эти самые опасные враги украинского народа, собирались вырезать всех казаков и гайдамаков и теперь необходимо достойно им отомстить.
Он заставил гайдамаков поклясться перед украинским знаменем, что они вырежут всех жидов Проскурова, не применяя огнестрельного оружия, не грабя жидовского добра и не насилуя жидовок. Поставленная им задача — убивать, убивать и еще раз убивать, используя только холодное оружие: шашки, штыки и т. п. Запротестовал при этом только один сотник, что едва не стоило ему жизни.
С самим погромом (иногда его называют «кровавой баней») не затянули: он состоялся в тот же день, 15 февраля, тотчас после обеда. Присягнув перед знаменем, казаки и гайдамаки выстроились и с песнями и музыкой направились от вокзала в город…
В два часа пополудни на главной улице Проскурова появился конный отряд красношлычных гайдамаков численностью 450 человек. Когда он поравнялся с еврейским кварталом, раздался свист командиров, гайдамаки спешились. Оставив лошадей под присмотром дежурных, группами по пять‑восемь‑десять человек они рассыпались по еврейским улицам и стали вламываться в еврейские дома. Организованно, по команде принялись за дело, прибегая только к холодному оружию. Шли из дома в дом — и резали, кололи, рубили всех подряд. Действовали настолько тихо и спокойно, что евреи на соседних улицах и не подозревали, что происходит. На перекрестках стояли гайдамаки и убивали бегущих евреев.
Резня закончилась, как и началась, свистом командиров. Гайдамаки побежали к коням, вскочили на них, выстроились и с песнями и музыкой вернулись на вокзал.
В тот же день петлюровцы зверски зарубили вставшего на защиту еврейского населения 37‑летнего протодьякона Проскуровского кафедрального собора Климентия Васильевича Качеровского, отца троих малолетних детей. Во время погрома многие другие украинцы, русские и поляки — соседи и друзья — с риском для самих себя спасали евреев, пряча их в своих домах и подвалах.
По одним сведениям, резня продолжалась три‑четыре часа, по другим — шесть с половиной. Погибло, по разным оценкам, от 1600 до 4000 человек, ранено было не менее 700, не менее 900 детей стали сиротами…
На nbsp;следующий день, 16 февраля, было расклеено второе воззвание Семесенко:
В ночь с 14 на 15 февраля горстка людей подняла восстание против нас. Это дело одних жидов. Я принял необходимые меры для его подавления.
Тогда же собрались гласные Думы, которым Семесенко рассказал, как он расправился с «восставшими большевиками». В ответном слове Т. Ф. Верхола, глава Земской управы и украинский патриот, назвал то, что произошло в Проскурове, «несмываемым позором для Украины», а самого Семесенко заклеймил «атаманом разбойников»: «Вы боретесь против большевиков. Но разве те старики и дети, которых ваши гайдамаки резали, были большевиками? Вы утверждаете, что евреи дают большевиков… Разве вы не знаете, что есть еще больше большевиков и среди украинцев и других наций?.. Атаман, ты думал построить Украину на еврейской крови, так знай, что этим ты погубил Украину…»
Семесенко обещал убийства прекратить и потребовал срочно, в течение двух дней, захоронить убитых. На территории проскуровского еврейского кладбища была вырыта огромная братская могила. Закончили все только 18 февраля, причем многие трупы стали еще и жертвами мародерства: с них снимали одежду, обувь, срывали серьги и кольца.
Обещая прекратить убийства, Семесенко уже заботился об их продолжении. Он запросил местные власти в Ярмолинцах, Фельштине и других местечках и селах Проскуровского уезда на предмет наличия у них большевиков. Все поселения заверили его, что большевиков у них нет и еврейское население весьма благожелательно относится к петлюровской власти. Один только начальник фельштинской почты Басюк телеграфировал, что там у них большевистское гнездо, которое нужно уничтожить.
Семесенко отправил туда отряд гайдамаков, который прибыл в село 17 февраля, заночевав в том числе и у местных евреев.
Тем временем все тот же Верхола узнал об этом и потребовал у Семесенко отозвать из Фельштина свой карательный отряд. И Семесенко даже послал в Фельштин телеграмму с приказом не устраивать в местечке погром, но Басюк скрыл ее.
И вот в воскресенье, 18 февраля, погром — прямое продолжение проскуровской резни — повторился в Фельштине. Там, по минимальным подсчетам, было убито 500 евреев и ранено 120, из которых около 100 впоследствии умерло. Присяги для казаков здесь не было, так что в Фельштине погромщики не только убивали, но и грабили, насиловали, несколько домов подожгли. Крестьяне из ближайших сел, по гиенскому обыкновению, в погроме не участвовали, но охотно поучаствовали в грабеже, повозками вывозя имущество евреев, иногда даже преследуя евреев‑беглецов.
Но nbsp;были и случаи спасения, когда целые семьи прятались у соседей.
Как впоследствии оказалось, Басюк мстил фельштинским евреям, которые за месяц до того на его откровенно антисемитские выпады написали жалобу. Узнав о жалобе, Басюк сказал: «Они написали на меня донос черными чернилами, а я напишу на них донос красными». Свою угрозу он осуществил…
Семесенко докладывал Петлюре — возможно, несколько привирая, — о 4000 уничтоженных евреев, включая Фельштин.
По приблизительному подсчету А. И. Гиллерсона, уполномоченного Отдела помощи погромленным при Российской организации Красного Креста на Украине, было убито свыше 1200 человек, кроме того умерла половина из более чем 600 раненых . Уточненные за последнее время данные по убитым (вместе с Фельштином) — 2235 человек .
Через четыре месяца, в июне 1919 года, в Проскурове случился еще один погром. Вновь противостояние петлюровцев и Красной армии, вновь поражение красных, и снова — еврейский погром, во время которого было убито «всего‑то» 40 евреев:
Сравнивая эти цифры с итогами февральской резни, проскуровские евреи с горькой иронией называли этот погром «милосердным» .
Тетиевский погром
Еще один известный петлюровский погром — 26–28 марта 1920 года — состоялся в Тетиеве, что в 150 км к юго‑западу от Киева. Там проживало около 6 тыс. евреев.
Погромов в Тетиеве было три. Первый — в августе 1919 года, «в исполнении» отряда (банды) братьев Дмитрия и Алексея Соколовских. Возможно, в бою с этими погромщиками погиб командир местной еврейской самообороны Гирш Турий.
Вторым по счету был погром, который случился в 20‑х числах марта 1920 года, когда бывшие петлюровские офицеры Куравский, Островский, Чайковский и другие, при непосредственном участии местного Союза кооперативов и районного отделения Укрбанка, организовали летучий отряд, попросту банду, численностью в несколько десятков человек. 23 марта в 11 часов ночи они налетели на Тетиев, в котором пост начальника советской милиции сумел занять один из них — Чайковский. Он заранее снял патрули, банда окружила комиссариат и начала обстрел. Красноармейцам удалось нападение отбить, но часть из них присоединилась к нападавшим. И 26 марта, когда бандиты вновь напали на Тетиев, красноармейцы, оказавшись в меньшинстве, вынуждены были отступить.
Куравский собрал сход жителей, а его заместитель Островский произнес пламенную речь, в которой призвал
…уничтожить всех евреев от мала до велика, от ребенка до старика девяносто лет, и тогда лишь они сумеют жить спокойно… Подняв два пальца, призывал всех поклясться, что ни один из них не пощадит никого и не польстится никакими деньгами. После речи Островского они рассыпались по местечку и началась оргия убийства, поджога и грабежа. Жгли и убивали беспощадно всех. В синагогах все чердаки были запружены спрятавшимися там евреями. Повстанцы, окружив синагогу, подожгли их и не выпустили ни одного… Из горевшей синагоги выскочил один весьма популярный среди крестьян еврей М. Пекер. Бандиты схватили его и принялись рубить шашками; когда некоторые из крестьян попробовали его защитить — Куравский, начальник банды, подошел и сказал: «Пусть он будет лучший, но раз он еврей, его надо уничтожить». И Пекер был разрублен на мелкие кусочки. Все, кто был в синагогах, сгорели.
Кому удалось спастись из пожара, тот не спасся от шашек, ружей, лопат и вил бандитов. Маленьких детей подбрасывали, и, ударившись об мостовую, они разбивались, обдавая всех окружающих кровью и мясом. Маленьким детям выкалывали глаза. Были выставлены заградительные отряды, и, если кому‑либо удавалось бежать, его задерживали и убивали. В диаметре нескольких верст были разосланы конные разъезды, и, если поймали кого‑нибудь из евреев, его уничтожали. В окрестностях Тетиева до сих пор валяются сотни разлагающихся трупов.
Прибывшему Погребищенскому отряду красноармейцев удалось спасти около 1500 человек, а остальные, свыше 4000 душ, были поголовно уничтожены… Самое энергичное содействие повстанческому движению оказывают Тетиевский Раенбанк и все местные поляки .
Фрума Красная чудом уцелела в Тетиевском погроме, но — уже в третьем по счету. Он состоялся 12 апреля 1920 года. И его движущей силой были не петлюровцы, а все местное крестьянское население местечка и окрестных сел, недовольное большевистской властью. Именно тогда, а не во второй погром, судя по рассказу Фрумы, тысячи людей были сожжены в синагоге. Командовали погромом Степанский, Бонгар и Перевалов, стрельба и мародерство поощрялись.
Цитирую ее свидетельство:
Через два месяца я возвратилась в м. Тетиев, чтобы отдать свой последний долг родителям. Местечка не узнала. Не уцелело ни одно здание. Повсюду простиралось открытое место; кое‑где еще торчали обгоревшие пни и развалины, повсюду валялись ничтожные остатки имущества и целые груды костей. Лиц уже нельзя было узнать. Тел уже не было, были одни только скелеты, кости. Повсюду валялись человеческие руки, ноги, туловища. От той синагоги, которая сделалась братской могилой стольких невинных людей, остались одни колонны, все это место было завалено целыми грудами человеческих черепов, костей. Это было какое‑то мертвое поле, какая‑то безумная могила. Повсюду валялись остатки одежды, свитки изорванной Торы. На одной колонне возле печки с поднятыми вверх руками висел еврей. Он, как видно, хотел слезть с чердака, но его подстрелили. И он, зацепившись за колонну, так и застыл. Было что‑то безумное, что‑то страшное в этой фигуре .
Интересно, что в Тетиеве — та же, что и в Проскурове, фанатичная «заточенность» на убийство. Только к холоду клинков здесь добавился жар сожженной синагоги, что привело к рекордному числу жертв. Совершенно очевидно: банды от силы в сотню человек за считанные дни могли уничтожить тысячи душ только при всесторонней помощи и поддержке местных и окрестных жителей‑неевреев. Они‑то уж точно не подписывались ни под каким «мораторием на мародерство».
Что такое гайдамачина
Петлюра и погромы
