Материал любезно предоставлен Tablet

Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день — и делится размышлениями о прочитанном. В сегодняшнем даф йоми с чосеровской живостью обсуждается вопрос о том, было ли раввинской элите дело до еврейского народа.

Для меня один из самых впечатляющих уроков, полученных от чтения «Брахот», трактата о молитвах, состоял в том, что я увидел, насколько еврейская традиция действительно древняя и непрерывная. «Шма», амида, «Биркат а‑мазон» — мы и сегодня ежедневно произносим эти молитвы почти в таком же или точно в таком же виде, в каком их произносили танаи, мудрецы Мишны, две тысячи лет назад. Что изменилось за это время? Как можно увидеть из отрывка, читаемого на этой неделе и посвященного преимущественно благословению после еды, — «Биркат а‑мазон», изменилось наше отношение к старшинству и рангу.

Для мудрецов Талмуда, как для элиты любого домодерного общества, иерархия авторитета и престижа была частью естественного порядка вещей. Во многих случаях в сегодняшнем даф йоми мы видим, что в чувствительности к ранговым различиям талмудические мудрецы не уступали любому версальскому придворному. Уникальность талмудической ситуации в том, что в постхрамовом иудаизме за отсутствием традиционных властных структур — царского двора, армии, действующего духовенства — создавались новые формы иерархии, основанные не столько на происхождении или на богатстве, сколько на учености — и этот принцип стал считаться характерно еврейским.

Эта ситуация проявляется в седьмой главе «Брахот», посвященной преимущественно правилам зимуна. Когда три (и более) человека едят вместе, они обязаны совершить зимун, то есть формально пригласить друг друга вместе воздать хвалу Всевышнему за трапезу. Формулы этого приглашения и ответа на него хорошо известны всем, кто когда‑либо читал «Биркат а‑мазон»: «работай, неварех», «йеи шем Ад‑най меворах меата веад олам» и так далее. Мудрецы поясняют, кто обязан совершать зимун: мужчины по достижении половой зрелости (определяемой буквально — по появлению двух лобковых волос), но не смешанные группы, состоящие из женщин и рабов (которые не должны трапезничать вместе, это считается нескромным поведением). Подробно обсуждаются различные формулировки, подходящие для компаний разной численности, а также что делать, если один человек из трех покинул остальных, пока трапеза еще не закончилась, или если новый сотрапезник присоединился в процессе, и считать ли слуг, подносящих блюда, участниками трапезы.

В Брахот, 47а Здесь и далее все талмудические цитаты приводятся по изданию: Вавилонский Талмуд. Трактат Брахот. Т. 2. М.: Лехаим; Книжники, 2016. сообщается, что возглавить зимун должен «величайший» человек в компании: «Алаха такова, чтобы величайший из всех произносил “Биркат а‑мазон”, даже если он пришел к концу трапезы». Величие, с точки зрения мудрецов, измеряется возрастом и ученостью. Но что делать, если за столом собрались ученые одного уровня? Такая проблема возникает в Брахот, 45а, где рассказывается о том, как Йеуда бар Мереймар, Мар бар рав Аши и рав Аха из Дифти однажды собрались за одним столом, и «не было среди них более выдающегося, чем его товарищи, чтобы произнести благословение за них». Тогда они решили, что в их случае лучше разделиться и каждому прочесть «Биркат а‑мазон» за себя, без зимуна. Но впоследствии Мереймар, отец Йеуды, отчитал их за это со словами: «Требование прочесть “Биркат а‑мазон” вы выполнили, но требование о зимуне вы не выполнили». Похоже, здесь повторяется мотив, с которым мы уже не раз встречались: гордость мудреца и наказание за нее. Поскольку три мудреца не смогли подчиниться друг другу, согласиться с чьим‑то превосходством, они упустили возможность выполнить заповедь. И чем пристальнее я читал, тем больше встречал эпизодов, где фигурировала тема чести и подчинения. К примеру, дальше на том же листе возникает вопрос относительно требований к работающим людям. «Биркат а‑мазон» состоит из четырех благословений, из которых первые три библейского происхождения, а четвертое было составлено после разрушения Храма и потому менее значимо. Необходимо ли работникам, которые не так много времени могут потратить на еду, произносить и четвертое благословение? Мы узнаём, что Абайе громко говорил «Амен» после третьего благословения, тем самым показывая работникам, что те могут уже встать из‑за стола и вернуться к работе. Рав Аши, напротив, произносил «Амен» шепотом, чтобы работники остались до конца. Талмуд не говорит, какой из мудрецов был прав, оставляя читателя размышлять об их резонах. Оба хотели быть великодушными: Абайе стремился сэкономить время работников, а Аши — превратить их в полноправных членов молящегося сообщества. Какой из подходов основывался на подлинном уважении к ближнему?

Эта проблематика достигает кульминации в Брахот, 47б, где появляется термин, который мы и дальше будем встречать в Талмуде: ам аарец. Ам аарец (буквально — «народ земли» со значением: «деревенщина», «тупица») — это еврей невежественный и несоблюдающий, и мудрецы относятся к нему с большим презрением.

«Мы не совершаем зимун ради ам аарец», — говорит барайта. То есть когда ученые обедают вместе, они не считают неученых в кворум (хотя, когда неученые обедают сами по себе, без мудрецов, они все‑таки должны молиться вместе).

Талмуд предлагает несколько критериев для идентификации ам аарец: это те, кто «не отчисляет десятую часть своего урожая должным образом», «не читает “Шма” вечером и утром», «не носит тфилин», «не повесил мезузу на входе в свой дом». И наконец, самое широкое определение из всех: «даже если человек читал Писание и изучал Мишну, но не прислуживал мудрецам (то есть не является знатоком гемары) — он ам аарец». Согласно последней дефиниции, разумеется, 90% всех современных евреев попадают в эту позорную категорию.

Но само существование этой категории поднимает разные любопытные вопросы касательно еврейской жизни в талмудическую эпоху. Какой процент евреев в то время, интересно узнать, считался ам аарец? Большинство? Если так, то означает ли это, что Талмуд на самом деле отнюдь не отражает ценности и практики, принятые в еврейской жизни того периода? Является ли он продуктом маленькой элитной группы, которая стала представлять весь еврейский народ?

В этом же отрывке звучит незабываемый голос «подчиненного», как сказали бы современные ученые, который восстает против самодовольства раввинской элиты. В Брахот, 51а мы встречаемся с Уллой, мудрецом, который вкушает трапезу в доме рава Нахмана. Когда Улла произносит «Биркат а‑мазон», он передает кубок с вином, который он благословил, Нахману, чтобы тот отпил из него. Нахман хочет передать кубок и своей жене Ялте, чтобы она также приобщилась к святости благословения, но Улла запрещает это на основании того, что «плоды чрева женщины благословенны только через плоды чрева мужа ее». Иными словами, достаточно мужу выпить, и тогда капелька благословения перепадет и его жене.

Но Ялта услышала суждение Уллы и, мягко говоря, не согласилась с ним: «Она встала в гневе и пошла в винный погреб, где разбила четыреста кувшинов с вином». Этого хватило, чтобы Улла передумал и передал ей кубок со словами: «Все вино в этих кувшинах будет кубком благословения [для тебя]». На что Ялта ответила: «Из уст бродячих торговцев исходят пустые слова, как из старых лохмотьев — вши». Это великолепный эпизод в духе Чосера: я представляю себе Ялту наподобие Батской ткачихи — страстной и непокорной, — и он показывает, как все формальные иерархии отступают перед натиском женщины, требующей уважения к себе. 

Оригинал публикации: TALMUDIC PRIDE AND PREJUDICE. By Adam Kirsch