Материал любезно предоставлен Tablet

Американский поэт и литературный критик Адам Кирш продолжает читать по листу Талмуда в день — и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз речь пойдет о том, что еврейство это не только моральные установки и теологические взгляды. Это образ жизни.

Читая Талмуд, я нередко задаюсь вопросом, как указания мудрецов воплощались в повседневной жизни евреев. Теоретически есть закон, регулирующий практически все действия евреев — от молитвы до одевания или посещения туалета. На практике же кажется невозможным даже запомнить все эти правила, не говоря уже о том, чтобы выполнять их. В нынешнем даф йоми мудрецы, вырабатывая правило о том, какую туфлю утром надевать сначала, а какую — во вторую очередь, доводят до абсурда эту тенденцию к тотальной регламентации.

Как обычно, и на этот счет есть несколько мнений. Рабби Йоханан говорит: «Как тфилин, так и обувь». Раз тфилин наматывают на левую руку, то нужно обувать сначала левую туфлю. Но есть барайта, выражающая противоположное мнение: «Когда человек надевает туфли, он сначала надевает правую туфлю, а затем — левую туфлю». По алахе, оба способа допустимы. Однако рав Нахман бар Ицхак настаивает на том, что «богобоязненный человек может выполнить оба предписания». Каким же образом? Следуя примеру Мара бар Рабаны: «Он надевал правую туфлю, но не завязывал ее; затем надевал левую и завязывал ее; и потом уже завязывал и правую». Таким образом, Мар мог утверждать, что каждую туфлю надевает прежде другой.

Остроумное решение проблемы, конечно. Но нужно ли было вообще из этого делать проблему? Есть ли Б‑гу дело до того, какую туфлю мы обуваем в первую очередь? Мне интуитивно кажется, что нет. Такой Б‑г, в которого я мог бы поверить, не стал бы обращать внимания на подобные вещи, потому что в них нет никакой духовной или моральной подоплеки. Живя в современном секулярном обществе, мы полагаем, что жизнь состоит из обширной нейтральной сферы, в которой мы поступаем так, как считаем нужным, и более узкой религиозной сферы, включающей вопросы добра и зла, правды и кривды.

Но мудрецам Талмуда подобный дуализм совершенно не свойственен. Для них еврейскость — это не то, что срабатывает лишь в моральной или теологической сфере. Для них это образ всей жизни, и нет ничего настолько ничтожного, чтобы не попадать в это поле. В этом подходе пугает требуемая степень осознанности и намеренности всех поступков. Только представьте себе: вы можете оскорбить Б‑га и нарушить закон каждую минуту, даже завязывая ботинки. Таким образом вырабатывается модус постоянного слежения за собой. Разве это не прямой путь к неврозу? Я с легкостью могу себе представить, как подобное поведение, поощряемое мудрецами Талмуда, все эти постоянные подсчеты и измерения приводят к законченному обсессивно‑компульсивному расстройству.

Необходимость в повседневной жизни, во всех поступках следовать алахическим предписаниям объясняет один из самых интересных моментов в разделе Талмуда, который читают на этой неделе, — в Шабат, 63а. Мудрецы высказывают целый ряд афоризмов о принципах изучения Торы, в частности подчеркивая, что учить Тору нужно в подобающем состоянии духа. Человек лишается благословений, причитающихся ему за изучение Торы, если он высокомерен или если мотивирован низшими побуждениями, например честолюбием. И вдруг рабби Аба говорит следующее: «Даже если ученый мстителен и злобен, подобно змее, простри на него свои объятия; но даже если неученый человек благочестив, не оставайся рядом с ним».

На первый взгляд это противоречит здравому смыслу. Как может мелочный, мстительный ученый быть лучше доброго, но необразованного человека? Но со второго прочтения я понял, что речь не об этом. Аба не говорит нам, что злобный ученый лучше как человек, он говорит лишь, что он полезнее для общины. А это потому, что, несмотря на свои дурные качества, ученый может научить евреев, как правильно вести себя в повседневной жизни. Ведь он знает, какую туфлю обувать сначала, а какую потом. Раз Б‑г ожидает от нас, что мы будем совершать все подобные действия алахически правильно, нам остро необходим ученый, который объяснит нам, что значит правильно, даже если человеческие качества этого ученого оставляют желать лучшего. Иными словами, вы предпочтете учиться химии у злого химика, а не у доброго дворника.

В шестой главе трактата «Шабат» мудрецы обсуждают, какие украшения допустимо носить в шабат. В предыдущей главе, где речь шла о животных, правило было таково: допустимы лишь функциональные вещи, вроде ошейников или поводков, все остальное считается лишним бременем, которое животные не должны носить в шабат. С людьми, однако, дело обстоит иначе. Украшения допустимы, только если мы действительно носим их как украшения. Если у нас может возникнуть искушение снять их с пальцев, вынуть из ушей или отцепить от одежды и нести в руках, мудрецы запрещают такие украшения, чтобы мы не нарушили закон, запрещающий носить и переносить предметы в шабат.

Уточняя, какие именно украшения разрешены, а какие запрещены, мудрецы тем самым предлагают нам экскурс в мир талмудической моды, прежде всего женской. Мы узнаём, что помимо колец для пальцев, ушей и носа были и другие украшения, например булавка с золотой головкой, используемая в прическе; истема — «платок, которым перевязывают растрепанные волосы»; катла, своего рода нагрудник, заставляющий женщину казаться более полной («ведь ей угодно выглядеть полной женщиной»). А еще были подвязки со специальными наножниками, называемые «кевалим». Связывая женщине ноги, эти кевалим мешали ей делать слишком большие шаги, от которых, как опасались мудрецы, «могут выпасть ее девственные плевы». От дурного запаха изо рта или для успокоения зубной боли женщины посасывали перечные зерна, имбирь или корицу. В качестве дезодоранта носили с собой пучки разных специй.

По мнению мудрецов, может быть две причины, по которым женщина захочет снять одно из своих украшений в шабат: если ей понадобится окунуться в микву или если она захочет показать этот предмет подруге. Поэтому мудрецы запретили всевозможные ювелирные украшения или убранство для волос, которые попадают в эту категорию. «Шерстяные и льняные ленты», которые вплетают в волосы, запрещены, поскольку их нужно снимать перед погружением в микву. Также запрещено и украшение, упоминаемое в Мишне под названием «золотой город». Но, как это часто случается, по прошествии веков кое‑что в Мишне стало неясно, и, в частности, амораи уже не знали, что именно имелось в виду под «золотым городом». Раба бар Хана объясняет, что «золотой город» — это золотое украшение, на котором выгравировано изображение Иерусалима, и что «такое украшение рабби Акива подарил своей жене».

Рабби Элиэзер, однако же, отступает от Мишны, утверждая, что женщина может выходить на улицу в шабат, имея на себе «золотой город». Из его аргументации мы узнаем кое‑что интересное о классовых различиях в талмудическую эпоху. «Кто привык носить “золотой город”?» — вопрошает он. Лишь «знатные дамы, а знатные дамы не из тех, кто будет снимать свои украшения и демонстрировать их другим». Это намек на то, что в талмудической системе социальной иерархии элита характеризовалась не только благочестием — у нее были также классовое и политическое измерения. (Вспомните презрение мудрецов к простецам, ам а‑арец, — людям не только невежественным, но и бедным.)

Но в целом мудрецы относятся к женским украшениям с определенной напряженностью. Они никогда не ставят под сомнение право женщин украшать себя. Напротив, в Шабат, 62б Рава говорит, что, если мужчина может себе позволить покупать украшения для своей жены и не делает этого, он будет наказан за это и станет бедняком. Но на том же листе Талмуда мудрецы обсуждают стих из Йешаяу, где осуждается женское тщеславие. Женщинам, «вышагивающим с прямой спиной» или «подводящим свои глаза и приманивающим [мужчин]» или пользующимся духами, мудрецы предрекают целый ряд жестоких телесных наказаний: травмы, язвы, плешивость, сыпь, гниение и чрезмерный волосяной покров в паху («и будет их устье подобно лесу»).

Далее, в Шабат, 64б рав Шешет учит, что «любой, кто глазеет на мизинец женщины, подобен тому, кто глазеет на ее наготу». Но в чем же функция украшений как не в том, чтобы привлекать взгляды? В этих дискуссиях мудрецов сочетаются земная практичность и пуританство, и увидеть здесь логику довольно сложно. Возможно, мудрецы проводили грань между украшениями наподобие «золотого городу», призванными, прежде всего, продемонстрировать статус и богатство матроны, и косметикой с духами, делающими женщину слишком соблазнительной. Ясно лишь то, что в патриархальных культурах женщины должны были ходить по острию ножа и дорога эта была узка и полна опасностей. 

Оригинальная публикация: DOES GOD CARE ABOUT SHOES?