Материал любезно предоставлен Tablet

Семьдесят четыре года назад, 1 декабря 1943 года, Бенито Муссолини отдал распоряжение итальянской полиции арестовать всех евреев в стране как «враждебных иностранцев».

Одним из итальянских евреев, отвергнутых в тот день правительством Муссолини, был Эмануэле Артом, молодой туринский ученый, человек с необыкновенно мощным интеллектом, удивительной восприимчивостью и склонностью писать о своей жизни. Если при словах о блестящих молодых ученых из Турина вам приходит на ум Примо Леви, вы не сильно ошибаетесь: Артом и Леви были друзьями и входили в одно закрытое еврейское соообщество. Осенью 1943‑го оба вступили в partigiani, а в 1944‑м оба были арестованы при разных обстоятельствах в Альпах, за пределами своего оккупированного города.

28‑летнего Артома не отправили в Освенцим; вместо этого нацисты замучили его до смерти на месте. Его должность в итальянском сопротивлении называлась commissario politico, он должен был распространять призывы к борьбе. Необычный герой, Артом рассказал историю своей короткой жизни в дневниках, которые пока что не были переведены с итальянского, хотя и издавались дважды, последний раз — в 2008 году. Я читала и первое издание 1966 года, текст выложен онлайн на сайте Archive.org.

Артом был необычным человеком, он очень тонко чувствовал происходящее и талантливо умел выражать то, что чувствует; если бы он выжил, то, без всякого сомнения, стал бы — наряду с Примо Леви — одним из величайших еврейских летописцев страшного опыта Второй мировой.

Эмануэле был старшим ребенком в семье математиков Эмилио и Амалии Артом. Вместе с братом Эннио Эмануэле создавал еврейский культурный кружок, куда также входил Примо Леви с сестрой Анной‑Марией. Эннио погиб молодым из‑за несчастного случая в походе, оставив Эмануэле, сраженного горем, заботиться о родителях. Эмануэле выучил иврит, чтобы читать Талмуд и Тору и обсуждать их с отцом. Биограф Примо Леви Кароль Энджер пишет, что Артомы были соблюдающей семьей, но сам Эмануэле стал религиозным только во взрослом возрасте. Энджер цитирует одну из участниц еврейского культурного кружка, которая описывала «братьев Эннио и Эмануэле Артомов. Эннио был еще умнее, чем Эмануэле, а Эмануэле еще некрасивее, чем Эннио, но оба они были умнее и некрасивее всех остальных».

Вот вторая запись в дневнике Эмануэле:

29 декабря 1940 года

Посвящение к книге «История Израиля»

Дорогой Эннио, я оплакивал тебя несколько недель, как вдруг получил приглашение преподавать еврейскую историю в нашей ивритской школе. В подготовке к урокам я нашел больше, чем облегчение своему горю, я обрел возможность создать труд, который ты, с твоей мудростью и мастерством, завершил бы сам, останься ты в живых. Ведь среди многих задач, которые ты перед собой ставил, была и эта: ты тратил множество часов и массу энергии и посвящал свои разнообразные таланты просвещению в области иудаизма, стремясь к тому, чтобы иудаизм был понят — как евреями, так и неевреями. Эта задача приобрела для тебя особое моральное значение. Причину растущей ассимиляции евреев ты видел в том, что они ничего не знали об иудаизме, равно как и, разумеется, неевреи. Если бы только они занялись его изучением, считал ты, они бы узнали, что на протяжении всей истории человечества иудаизм воплощал в себе устремления к Справедливости и Братству. Пророки изложили нравственный закон на страницах Библии. Наши предки на протяжении двухтысячелетнего изгнания придерживались его, отважно посвящая себя этому закону и — из поколения в поколение — избегая соблазнов добровольного крещения и угроз насильственного. Если бы люди честные и добросовестные, евреи и неевреи, знали все это, они бы не бежали от еврейства и не притесняли евреев, а повернулись бы к еврейству с добрыми чувствами и признанием, принимая еврейские законы за нравственный ориентир. Эти мои мысли, которые также были и твоими мыслями, которые мы так часто обсуждали в наших беседах, освещают и направляют мои штудии в еврейской истории, предопределяют структуру моих уроков и влияют на написание этой книги. И дабы твой голос был слышен вновь, ближе и отчетливее, я время от времени переплетаю свои слова с твоими, вставляя цитаты из твоих писаний. И пусть это твое посмертное творчество, объединенное в целое и представленное мною, послужит тому, чтобы открыть сердца и умы читателей.

Последующие записи в дневнике Артома содержат его размышления на литературные темы — о Достоевском, об итальянской поэзии XIX века, о французском издании «Тысячи и одной ночи». Он записывает свои сны, беспокоится о родителях, рассуждает о сионизме и упоминает свою помолвку с женщиной, которую робко называет «М.». Он пишет об отдыхе в Альпах, где катался на лыжах с компанией молодежи, которая скоро тоже примкнет к партизанам («в первый день шел снег, а во второй было солнечно и ветрено; но я прекрасно провел время, а теперь пишу за своим столом, а тело мое все еще болит от многочисленных падений»).

Постепенно среди подобных записей об обыкновенной жизни необыкновенного молодого человека в Италии военного времени начинают появляться сообщения о сгущающихся тучах на политическом горизонте и угрозе евреям от этих туч.

Осенью 1941 года антисемитские плакаты появляются по всему городу. На одном — карикатурное еврейское лицо с огромными ушами: текст гласит: «Шш! Еврей слушает тебя!» На другом — рука ножницами отрезает еврею язык. Артом с товарищами обсуждают, что тут следует предпринять. Власти не дают покоя группке студентов, сорвавшей некоторые плакаты.

20 октября 1941 года

…Двадцать (или около того) молодых евреев несколько ночей назад сняли несколько плакатов. Я был против этого, потому что мне казалось, что снять их должны не евреи, но возможно, я был неправ.

Дневниковые записи следующей пары лет больно читать. Очень точный и откровенный писатель, Артом подводит вас слишком близко, его честность подкупает и не отпускает. Он записывает в дневник фрагменты собственных стихов, тщательно зарифмованных классических строк. Зачастую он пытается разобраться в собственных нравственных принципах:

24 февраля 1942 года

Я все время думаю о своей совести. Я знаю, что единственный способ выйти из этого состояния кризиса и апатии — совершенствовать себя, но мне кажется, если я сделаю это не для того, чтобы быть полезным другим, а только для себя, это лекарство не поможет.

22 сентября 1942 года

Я рад, что постился в Йом‑Кипур, потому что повернуться спиной к иудазиму всегда значит привести себя к оскудению.

Первая часть дневника заканчивается на 8 сентября 1943 года, когда Италия подписала перемирие с союзниками и стала врагом Германии. После этого нацисты быстро оккупировали северную часть страны, и итальянское движение сопротивления немедленно бросило все силы на то, чтобы противостоять немцам. Примо Леви, Эмануэле Артом и многие их друзья примкнули к этой вооруженной борьбе.

Дневник возобновляется (части его были уничтожены или же утеряны) уже в то время, когда сопротивление было в полном разгаре, и Артома трудно узнать — так вовлечен он в это дело. Partito D’Azione (Партия действия) поселила его в крохотной деревушке, где он сидит днями, не высовываясь, лишь иногда участвуя в смелых акциях, например, добывает и прячет партию оружия. Жизнь в сопротивлении полна опасностей, но Артом умудряется при этом записывать детали повседневного существования, рассказывать о жилищных условиях, специфике своей деятельности, характерах лидеров движения. Он бесконечно беспокоится о своей семье, но в то же время успевает фиксировать стычки между разными партизанскими фракциями, жаловаться на раздражающий идеализм встречающихся ему коммунистов и описывать случаи, когда его товарищи смалодушничали.

20 декабря 1943 года

…Вчера был с ***, я спросил его: «Правда, что недавно вы, ребята, избили пару узников просто так, за разговоры?» «Ничего не знаю об этом». Парень, который с нами был, сказал, что он присутствовал при этом, и *** не оставалось ничего другого, как сознаться.

«Что бы на это сказал Писакане?» — спросил я его. [Писакане был известным сподвижником Гарибальди, чья философия существенно повлияла на итальянскую и европейскую политическую мысль.]

«Иногда это единственное, что ты можешь сделать», — ответил он. Его явно очень рассердил мой вопрос.

По мере того, как 1943 год перетекал в 1944‑й, мне становилось все более и более неуютно от чтения дневника. Так бывает, когда ты читаешь книжку и уже знаешь, что она плохо заканчивается. Записи в дневнике резко обрываются в феврале, когда группы участников сопротивления были схвачены фашистами в предгорьях Альп. Согласно информации в Музее Турина, в начале года Артом был преимущественно занят тем, что «разрабатывал план реорганизации гражданских учреждений, в частности, школ в долинах, освобожденных от фашистов», когда его с двумя товарищами застал врасплох отряд фашистских солдат. Они бежали, но Эмануэле, физически не слишком сильный, после того, как трое суток провел в бегах без сна, свалился, и его вместе с еще одним товарищем арестовали.

В духе еврейской традиции, Артом всегда выступал за милосердие и, будучи политическим комиссаром, убеждал некоторых лидеров сопротивления освобождать узников, а не расстреливать их. И вот один такой освобожденный по его настоянию фашист опознал Артома и выдал его нацистам как еврея. Несмотря на ужасные пытки, Артом не рассказал ни об одном из военных секретов партизан, а один из тех, кто сидел вместе с ним в тюрьме, вспоминал, как окровавленный и изувеченный Артом из последних сил пытался обратить одного из своих мучителей в свою веру, привлечь его к делу сопротивления. После очередной чудовищной пытки он умер, и его тело было поспешно предано земле где‑то на берегах реки Сангон. Никто не знает, где именно.

Дневники Артома признаны исследователями Второй мировой войны в качестве одного из лучших источников по партизанскому движению в Северной Италии, а город Турин в память о героизме Артома назвал его именем одну из улиц. В предисловии к книге по еврейской истории для детей, которую написал Артом (она охватывает всю протяженность еврейской истории; кроме этой работы и дневников, Артом писал еще научные статьи и литературную критику), писатель Макс Варади рассуждал: «Кто бы мог предугадать в этой скромной фигуре, в этом тихом характере, в этой вдумчивой душе темперамент героя и мужество воина? <…> Дети, которые прочтут эту книгу, увидят в ней след чистой души, еврейской души…»

Голос Артома, такой близкий и непосредственный, притягивает читателей головокружительно близко к страшному опыту войны, позволяет почувствовать, каково это — быть талантливым, тонко чувствующим, совестливым евреем в то время, когда ни одно из этих качеств не востребовано, а скорее, наоборот. Редкое сочетание человеческой уязвимости и интеллектуальной и физической храбрости делают Артома чрезвычайно привлекательным героем для сегодняшнего дня: наполовину молодой Вуди Аллен, наполовину Дэниел Крейг в фильме «Вызов». Читая его дневники, я немедленно влюбилась в него, с его худыми ногами и всем прочим, и я думаю, что многие еврейские читатели полюбят этого удивительно нежного и неожиданно отважного человека и будут скорбеть о его безвременной гибели, как по сей день делают туринцы — и евреи, и неевреи. 

Оригинальная публикация: The Diary of the Italian Resistance