Статья объемом в 6000 слов в журнале «Эсквайр» — очерк о ничем не примечательной жизни белого подростка в периферийном городке штата Висконсин — вызвала в интернете бурю негодования. Ее заглавие «Американский мальчик» было вынесено на обложку номера, причем номер был мартовский, но вышел еще в феврале, то есть во время «Месяца афроамериканской истории» «Месяц афроамериканской истории» (он же Black History Month, дословно «Месяц черной истории») — ежегодный месячник памятных и просветительских мероприятий, в США и Канаде имеет статус, признанный государством. В 1926 году в США была учреждена «Неделя черной истории», в начале 1970‑х ее расширили до месяца, в 1976 году «Месяц черной истории» получил официальный статус. В США и Канаде проводится в феврале. — Здесь и далее примеч. перев.
. Очерк был первым в серии об особенностях взросления в сегодняшней Америке, и многие комментаторы в Твиттере осудили «Эсквайр» за решение начать серию с описания взглядов белого гетеросексуального мужчины. Другие сочли, что в очерке не оценены критически сокровенные размышления юного героя об интернет‑феминизме и движении #MeToo. Публикация «Эсквайра» — а она внесла в умы беспокойство и разброд — встала в ряд общественных диспутов, возникающих, когда СМИ, не вполне понимая, что именно видят перед собой и как это подавать, пытаются запечатлеть новую политическую реальность Америки (куда более вопиющие попытки прессы — репортаж про «симпатизирующего нацистам “парня из соседнего дома”», опубликованный «Нью‑Йорк таймс» после событий в Шарлоттсвилле, а также статья в «Лос‑Анджелес таймс», заострявшая внимание на том, что члены движения белых националистов одеваются «нормально» Вот названия этих публикаций: A Voice of Hate in America’s Heartland («Голос ненависти в американской глубинке»), «Нью‑Йорк таймс» от 25 ноября 2017 года, и White nationalists dress up and come to Washington in hopes of influencing Trump («Белые националисты приодеваются и едут в Вашингтон, надеясь оказать влияние на Трампа»), «Лос‑Анджелес таймс» за ноябрь 2016 года.
).

По результатам соцопроса «Американ Пресс Инститьют», опубликованного прошлым летом, 42% американцев полагают: «преобладающая часть новостных материалов, попадающихся нам на глаза, — не что иное как мнения и комментарии, выдаваемые за новостные материалы». Еще 17% сказали, что в СМИ слишком много аналитики. Люди хотят знать факты, хотят, чтобы эти факты были проверены, и, пусть они и желают кое‑что узнать о предыстории и контексте, большинство предпочитает, чтобы им предоставили делать выводы самостоятельно. Многим журналистам, освещающим деятельность новых правых в США и Европе, будет трудно избавиться от ощущения, что в этом есть что‑то безответственное. Напрашивается убедительный довод: те, кто сознается в предубежденности и ненависти, не заслуживают серьезного, а тем более объективного отношения. Но это, возможно, помешает нам понять ту обстановку в обществе, благодаря которой такой человек как номинальный лидер альтернативных правых Ричард Спенсер Ричард Бертран Спенсер (р. 1978) — американский общественный деятель и аналитик. Критики считают его неонацистом и сторонником учения о превосходстве белой расы, сам он называет себя белым националистом и защитником белой расовой идентичности. Придумал термин «альтернативные правые», который получил широкое хождение в США. Альтернативные правые,также «альт‑правые», «альт‑райт», — неформальное движение, объединяющее различные организации ультраправых белых националистов. Возникло в США.
вообще получил площадку для высказываний. Если же журналисты — люди неравнодушные, что им делать, когда они рвутся осуждать своих героев?

В своей новой книге «Берлин, 1933» Даниэль Шнейдерман, французский медиакритик, основатель телепередачи и сайта «Стоп‑кадр» — французского аналога организации «Медиа важны для Америки» Media Matters for America (MMfA). Это название можно перевести и как «Медийные вопросы Америки»,и как «Медиа важны для Америки». Основана в 2004 году. Некоммерческая организация, задача которой — «всесторонний мониторинг, анализ, критика и исправление дезинформации, распространяемой консерваторами в СМИ в Соединенных Штатах». , изучает публикации американских, британских и французских корреспондентов, работавших в Берлине в 1930‑х годах, чтобы выяснить, сознавала ли иностранная пресса угрозу нацизма в полной мере. Сопоставления такого рода могут быть неисторичными и алогичными. В 2016 году, когда насмешки над президентской кампанией Трампа сменила оторопь от его триумфа, стало модным откапывать в архивах статьи 1920–1930‑х годов. В марте 2016 года новостной сайт «Вокс» вынес в заголовок фразу «Первая статья “Нью‑Йорк таймс” о возвышении Гитлера — настоящее потрясение», а американские обозреватели — как левого, так и правого толка — проводили отнюдь не самые убедительные аналогии со взлетом фашизма. Но Шнейдерман в своей книге (издана она на французском) не пытается доказать полное тождество этих явлений, а скорее, ставит вопрос о журналистах, которые освещают новую политическую реальность и при этом не вполне уверены в правоте своих оценок. В результате получилось нечто вроде метаистории 1930‑х годов, где возвышение Гитлера описывается через призму того, под каким углом газеты решали описывать каждое последующее событие и как эти решения газет влияли на тогдашнее понимание событий читателями за пределами Германии.

Неужели не очевидно, что мы сейчас не переживаем по второму разу 1930‑е годы, а Трамп — не Гитлер? Один из журналистов, которыми Шнейдерман восхищается, — корреспондент «Чикаго дейли ньюс» Эдгар Ансель Морер. К январю 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером Германии, Морер прожил в Германии уже десять лет. В своих статьях Морер ярко рассказывал о случаях насилия на почве антисемитизма, участившихся еще в годы до прихода Гитлера к власти: на евреев нападали в общественных местах, еврейских школьников избивали одноклассники. И у всех немецких политических партий имелись вооруженные военизированные формирования, которые нередко — и не без членовредительства — схватывались между собой на улицах; за время избирательной кампании 1932 года были убиты сотни человек. Такова была обстановка, когда избрали Гитлера. После того, как Морер опубликовал основанную на этих статьях книгу — а вышла она в том же месяце, когда состоялась инаугурация Гитлера, — его выслали из Германии.

Но некоторые приметы той эпохи имеют больше общего с нашим временем. Шнейдерман начинает анализ с истории лайнера «Сент‑Луис» Пассажиры «Сент‑Луиса» отплыли, имея на руках кубинские туристические визы, которые им продавали под видом разрешений на постоянное проживание. Однако ко времени отплытия — о чем не были уведомлены ни пассажиры, ни команда — президент Кубы аннулировал эти визы, выданные чиновником Мануэлем Бенитесом. «Сент‑Луис» был вынужден вернуться в Европу. Удалось договориться, чтобы часть беженцев с «Сент‑Луиса» приняли другие европейские страны. Как считается, примерно половина из тех пассажиров «Сент‑Луиса», которые оказались в континентальной Европе, не пережила Холокост и Вторую мировую войну.
, который в мае 1939 года перевез через Атлантику тысячу человек, еврейских беженцев, по большей части из Германии и Австрии, но его пассажиров не впустили ни в США, ни на Кубу. (Газеты тогда сообщили, что США уже исчерпали свою годовую квоту на прием иммигрантов из Германии и Австрии; впоследствии выяснилось, что эти сообщения были, скорее всего, ложными.) Оглядываясь на эти события с расстояния в восемь десятков лет, Шнейдерман находит, что пресса освещала эту историю прискорбно вяло. Он ссылается на статью об этой истории в энциклопедии Мемориального музея Холокоста, где отмечено: «…хотя в целом американские газеты очень сочувственно живописали мытарства пассажиров, лишь немногие журналисты и редакторы предлагали впустить беженцев в Соединенные Штаты». Шнейдерман сопоставляет это с куда более активной реакцией СМИ на «запрет на въезд мусульман» Указ «Защита нации от въезда иностранных террористов в Соединенные Штаты» запретил или ограничил въезд в США гражданам семи стран, где большинство населения исповедует ислам. Под запрет попали и те, кто уже имел на руках действующие американские визы. , введенный Трампом в 2017 году: тогда многочисленные журналисты бросились в аэропорты во всех уголках США, чтобы рассказать истории людей, застрявших на границе, разлученных с семьями, — тех, чьи права были попраны.

Когда речь заходит о документальных свидетельствах об уничтожении евреев нацистами, Шнейдерман пишет, что «Нью‑Йорк таймс» освещала эти события урывками, мало‑помалу, в заметках, которые обычно были «упрятаны» среди «сухих» информационных сводок на «внутренних полосах» газеты. 16 июня 1942 года, 6‑я страница: короткая заметка сообщает, что в Вильнюсе убиты 60 тыс. евреев. 30 июня 1942 года, 7‑я страница: на пресс‑конференции одного министра польского правительства в изгнании сделан вывод, что уничтожена примерно шестая часть еврейского населения Европы, составлявшего от 6 до 7 млн человек. Шнейдерман пытается найти объяснения: журналисты и редакторы просто не могли поверить, что такое происходит на самом деле, вести о массовой гибели людей поступали без конца и края, и в результате смерть превратилась в нечто обыденное. (Эта дилемма — хотя, разумеется, в несопоставимом масштабе — не то чтобы незнакома читателям Шнейдермана: в прошлом году в Средиземном море утонули 2300 мигрантов, направлявшихся в Европу, но крупные издания освещали эту тему, в лучшем случае, нерегулярно.)

И все же существовало одно средство массовой информации, которое, как заключил спустя 80 лет Шнейдерман, сумело найти правильный баланс, — Еврейское телеграфное агентство. На взгляд Шнейдермана, профессионализм и добросовестность ЕТА (его основал в 1917 году еврейский журналист из Австрии) заслуживают восхищения. До 1942 года многие источники, сообщавшие о преследовании евреев в Европе, сами были еврейскими; согласно Шнейдерману, между тем как «Нью‑Йорк таймс» в большинстве случаев не прислушивалась к этим источникам, считая их недостаточно «нейтральными», ЕТА было готово, с должной осмотрительностью, использовать их данные в своих новостных материалах. Однако в то время само ЕТА считалось предвзятым — и, следовательно, ненадежным — источником информации о судьбе евреев в Европе. Точно так же во Франции было, как считает Шнейдерман, всего одно СМИ, которое освещало ситуацию с размахом, соразмерным событиям, свидетелем которых оно было, — газета французской Компартии «Юманите»: она осуждала варварские гонения нацистов на политических противников Гитлера и многократно призывала международное сообщество вмешаться.

«Проблема в том, — сказал мне Шнейдерман, — что не было ни одного достаточно авторитетного журналиста, который рассказал бы, что на самом деле творилось в Германии, и при этом не навлек бы на себя подозрения в предвзятости или сочувствии одной из сторон». Отчасти именно стремление «Нью‑Йорк таймс» сохранить доверие аудитории — а это, по словам Шнейдермана, означало нежелание выглядеть «еврейской» или «коммунистической газетой» — мешало ей кричать так громко, что, как сочли бы мы теперь, соответствовало бы масштабу событий. «Журналистика активистов, — пишет Шнейдерман, — это журналистика, для которой поиск правды подчинен ее первостепенной задаче — поиску той правды, которая пойдет на пользу ее кампании, — вот единственная журналистика, которой сегодня не приходится краснеть за свои материалы тех времен… По моему мнению, все осмотрительные, щепетильные, взвешенные оценки лишь способствовали тому, что массовый читатель впадал в спячку». Но, продолжает он, «будь я в то время читателем газет, я через несколько дней, по всей вероятности, бросил бы это читать — грубый нажим меня бы только оттолкнул».

Тут налицо серьезный анахронизм: те репортажи, которые теперь так волнуют Шнейдермана, в момент публикации по большей части не возымели никакого действия. Шнейдерман размышляет о том, что в 1930‑х годах журналистам требовалось изобрести новый язык, но не дает четкого определения, каким он должен был быть: бесстрастно изложенные факты не давали читателю понять по‑настоящему то, что просто в голове не укладывалось, но ирония тоже не срабатывала, и вопли негодования не срабатывали. Шнейдерман считает самым большим недочетом СМИ то, что они не публиковали яркие портреты пострадавших. «Факты. Голые факты, — так оценивает Шнейдерман то, как пресса описывала еврейских беженцев 1939 года. — “Нью‑Йорк таймс” не игнорировала голые факты, в этом ее обвинить нельзя. Вот только одних голых фактов недостаточно. Их всегда недостаточно. Чтобы новость дошла до совести и сердца, ее должно переполнять чувство».

В беседе со мной Шнейдерман добавил: разумеется, «сегодня ситуация никак не та, что в 1930‑х годах. В 1930‑х были большие газеты и маленькие газеты. И все тут. Сегодня газеты тонут в океане соцсетей, тонут в Фейсбуке и Твиттере, то есть в океане комментариев. А комментаторы — это активисты, моралисты, и так далее, и тому подобное». В результате сегодня на читателей накатывает эмоциональное цунами, и они в поисках достоверной информации обращаются к традиционным СМИ. Здесь выводы Шнейдермана совпадают с пожеланиями, которые высказывает американская общественность. «Полагаю, то, что сегодня остается для журналистики, — самая суть нашей профессии, — сказал он, — а суть — в проверке фактов. Комментарии всюду, куда ни кинь. Единственное, что нам осталось, — проверка фактов».

Общественность хочет знать факты. Но — и возмущение статьей в «Эсквайре» тому порукой — чтобы представить реальность, нужно нечто большее, чем объективные в нашем понимании факты. Возможно, «Эсквайр» хотел показать «Висконсин как образчик состояния нашей страны» (таково наблюдение «Милуоки джорнэл сентинэл»), уловить подспудные общественные тенденции — отчужденность и озлобленность, которые, как оказалось, настолько сильны, что привели Трампа к победе. Но заодно сложилось впечатление, что в статье журнал сознательно воздержался от оценок; критики статьи сочли, что на объективность это непохоже. В обстановке, ввергающей многих в непреходящий моральный кризис, объективность оборачивается субъективностью, и наоборот.

Шнейдерман не предлагает хорошего выхода из противоречий, которые он выявил, но все же приводит еще несколько примеров журналистских материалов, выдержавших испытание временем. Американская колумнистка Дороти Томпсон, пишет Шнейдерман, с ходу раскусила Гитлера: в 1932‑м она написала, что это человек «аморфный, невыразительный, его лицо — карикатура… в его движениях нет достоинства, о военной выправке нет и речи». Томпсон проницательно определила нацизм как «отказ от истории западного человека, от разума, гуманизма и христианской этики». В 1934 году ее выдворили из Германии, но она продолжала неустанно выступать против нацистской Германии. Возможно, не всякий журналист имел возможность так поступать, но Шнейдерман восхищенно пишет и о Жорже Дюамеле Жорж Дюамель (1884–1966) — французский прозаик, поэт, драматург, литературный критик. Лауреат Гонкуровской премии, член Французской академии. , корреспонденте «Фигаро», который явно подвергался нажиму: его консервативные буржуазные редакторы и читатели, сидя в Париже, требовали, чтобы он не занимался морализаторством. 23 июня 1938 года «Фигаро» вынесла в заголовок на первой полосе вопрос, который Дюамель задал бы лидерам нацистов, будь у него возможность взять у них интервью: «Что вы намерены сделать с евреями?» Вопрос задан с такой простотой, прямотой и напускным простодушием, что Шнейдерман находит его безупречно точным, незабываемым.

Трамп объявляет американские СМИ «оппозицией», что подрывает доверие читателей к ним, а это, по мнению Шнейдермана, крайне опасно, причем не только потому, что хула из уст президента вредоносна сама по себе. СМИ, предостерегает Шнейдерман, рискуют попасть в западню — ввязаться в войну с Трампом и позабыть о своей работе. «Профессиональный долг у нас один, — сказал он мне. — Говорить правду». (Читателям новостей он советует заглядывать в статьи на 7‑й странице.) На самом деле, добавил он, «я пишу книгу о том, что впасть в состояние коллективной слепоты легко». А прошлое может затемнять будущее. «Почему в 1930‑х годах корреспонденты не увидели истинное лицо Гитлера? Потому что они думали, что это такой немецкий Муссолини, — заметил Шнейдерман. — Сказали: “Ага, как же, Муссолини, знаем”. И не стали всматриваться в Гитлера». В книге Шнейдерман пишет: «Всякий революционный процесс автоматически вызывает у нас отрицание его реальности. Как нам принять то, что порядок вещей отныне будет совсем не таким, каким был всегда?» 

Оригинальная публикация: The Moral Failings of American Press Coverage of Nazi Germany