Продолжение. Начало см. в № 9–12 (293–296), № 1–4 (297–300), № 6 (302), № 8 (304), № 10–12 (306–308), № 1–2 (309–310),
№ 5 (313), № 7 (315), № 10 (318), № 4 (324)
Синагогальное пение
Запоминать слова иногда помогала популярная мелодия. Как только мелодия закреплялась за определенной молитвой, существенные изменения в тексте, сознательные или случайные, неизбежно вызывали изменения и в мелодии. Ошибка приводила к мелодическому сбою и была значительно заметнее. Выдающийся раввин XVI века Мордехай Яффе жаловался, что все его усилия исправить ошибки в тексте молитвы «Коль нидрей» пропали втуне, потому что хазаны «не могут изменить [текст] во время богослужения из‑за мелодии, к которой они привыкли». Чтобы уберечь «посланца общины» от ошибок, древние общины часто приставляли к нему одного‑двух помощников (иногда их называли подручными), главная задача которых заключалась в том, чтобы подсказывать текст. Позднее, когда в употребление вошли писаные молитвы, они начали помогать хазану в музыкальном исполнении. Иногда, особенно в дни важнейших событий, например при вступлении в должность нового экзиларха, помощники, обычно мальчики, образовывали хор.
В других случаях синагогальное пение было либо сольным выступлением хазана, которому община вторила лишь иногда, отвечая на его слова и восклицая «амен» или «алелуя», либо подпевала хором. Вопреки впечатлению, которое создается от описания Филона, еврейские общины активно участвовали в богослужении, в отличие от христиан в церковных собраниях в эпоху греко‑сирийского «Завета Господня» (Testamentum Domini; около 400 года). Основополагающая еврейская доктрина о «священстве всех верующих» ставила общину выше ее «посланца». Позднее Пиркой отмечал, что, несмотря на преследования властей, евреям разрешалось «собираться по утрам в субботу, чтобы читать и распевать» пиюты. Самавал Ибн‑Яхья писал:
[Авторы новых стихотворений] сочиняют их на разные мелодии. Евреи обычно собирались во время богослужений, чтобы петь их и читать вслух. Различие между новой поэзией [хизана] и обязательной молитвой [шалат] заключается в том, что последнюю читают без мелодии. Ее читает только хазан, и никто не должен говорить вместе с ним. Вo время хизаны присутствующие помогают ему криками и песнопениями, вторя его мелодии.
Самавал имел в виду не то, что обязательные молитвы произносят монотонно. Наоборот, даже фрагменты из Писания с древнейших времен читали с соблюдением особой кантилляции, для обозначения которой масоретские школы придумали специальные символы. В отличие от современных нотных знаков, которые весьма сложны, масоретские теамим («знаки»), подобно их византийским и сирийским аналогам, обозначали скорее музыкальные фразы, а не отдельные звуки. Эти знаки менее точны, чем современные ноты, но они помогали установить единообразие. Сложившийся канон пережил впоследствии многие исторические бури. И по сей день во всех синагогах мира Библию читают очень похоже.
Точное музыкальное звучание каждого символа было неизвестно. Те же самые 30 (во времена Бен Ашера только 19) символов можно было использовать для всего библейского текста, кроме книг Теилим, Мишлей и Иов, для которых была разработана отдельная система. Очевидно, в ответ на возникшую потребность отличать кантилляцию псалмов от кантилляции обычных недельных глав, масореты ввели 12 дополнительных символов. Используя одни и те же знаки, можно было сделать кантилляцию недельной главы Торы совершенно иной, чем кантилляция фрагментов из книг Пророков, а также по‑разному читать тексты в субботу и в праздники. Особые мелодии использовались и для пяти свитков, и для траурного чтения книги Эйха в пост Девятого ава. Широкое поле оставалось и для местных и личных предпочтений. Йеменский автор «Руководства для чтеца» XIV века заявлял: «Каждый из основных и вспомогательных знаков имеет собственный тон и мелодию. Они не похожи друг на друга, за исключением, пожалуй, одной‑двух комбинаций». При этом мелодиями псалмов часто пренебрегали, и фрагменты из псалмов, которые требовалось читать по утрам, почти всегда произносили без необходимой кантилляции. Петахья сообщает, что только в Багдаде существовало несколько мелодий для каждого псалма, причем псалом 6 распевали восемью, а псалом 92 — десятью способами. Еще в XIII веке некоторые общины Западной Европы тоже читали псалом 91 в особом темпе.
Большинство знаков, по‑видимому, происходят от жестов, которыми хазаны подавали сигналы публике, особенно это касается повышения или понижения тона и знака держать взятую ноту. Как уже отмечалось, многие символы преодолели языковые и национальные границы, поэтому можно найти сходство между византийской, сирийской и еврейской системами кантилляции. Например, восходящий знак кадма, нисходящий типха и постоянный этнахта очень похожи на аналоги в романских языках: акут, гравис и циркумфлекс . Дирижирование пением общины, видимо, практиковалось по крайней мере до XI века. По сообщению Раши, хазаны из Земли Израиля, приезжавшие в Западную Европу, поднимали или опускали указательный палец, показывая молящимся повышение или понижение тона.
Для молитв подобная система кантилляции не применялась, однако с течением времени сложилось несколько основных мотивов для главных повседневных молитв (и больше — для молитв праздничных). Они счастливо пережили все исторические сдвиги и избежали разрушительного действия времени. Например, величественная мелодия красивейшей молитвы амида мусафа на праздник Рош а‑Шана в разных местах почти одна и та же, и различия значительно менее существенны, чем можно было бы ожидать. В то же время у большинства молитв нет единообразного исполнения. Новые сочинения — мольбы и восхваления — обычно клали на музыку сами авторы текстов. В этом еврейские поэты вряд ли сильно отличались от христианских — таких, как великий мелодист Роман Сладкопевец. Совместное исполнение хазана, помощников и общины не было отрепетированным. Гай Гаон был не единственным, кто разрешал общине останавливать «посланца», если тот совершал серьезную ошибку. Сопровождение, видимо, долгое время ограничивалось в основном ответами общины хазану. Действительно, во многих пиютах есть припевы, часто они представляют собой цитату из Библии или из молитвы, к которой этот пиют относится. Община повторяла припевы хором. Вероятно, поначалу допускались различные вариации, но постепенно была установлена длительность припевов и появились постоянные мелодии для них. Так сложились молитвы, ставшие частью литургии. Если верить Самавалу, еще в его времена и в личной молитве, и в общинной допускалась ничем не ограниченная импровизация. Разумеется, средневековые еврейские общины обращали гораздо больше внимания на сосредоточенность и искренность молитвы, чем на ее красоту, о которой, как мы помним, резко высказывался Маймонид.
Пение, однако, всегда считалось в богослужении второстепенным делом. С самого начала службу в синагоге стремились сделать непохожей на богослужение в Храме. Как мы помним, обстоятельства вынуждали древние общины диаспоры придерживаться строгих норм богослужения. Кроме того, у склонных к аскетизму евреев и христиан музыкальные представления имели дурную славу, поскольку вызывали ассоциации с греко‑римским богослужением и распутством публичных и частных празднеств. Мы увидим, сколь глубоко это повлияло на отношение к светской музыке в большинстве древних и средневековых еврейских общин. Неудивительно, что литургическая музыка, которая играла такую большую роль в христианских ересях со времен Бардесана и Ария , никогда не становилась камнем преткновения между ортодоксальными евреями и сектантами. Во всей обширнейшей караимской и антикараимской литературе X–XI веков вряд ли найдется хотя бы одно упоминание этой темы. Нам ничего неизвестно и о каком‑либо прямом противодействии новым музыкальным произведениям, как это было на Лаодикийским соборе, который состоялся около 370 года, где такие попытки ненадолго увенчались успехом. Враждебность могло вызвать содержание пиютов, но не их мелодии.
Проведя четкую границу между сакральной и профанной музыкой, еврейские вожди объявили первую из них дозволенной при условии, что она проникнута духом богослужения, не преследует чисто эстетических целей и не воздействует на чувства. Конечно, они понимали, что синагогальная музыка, как и проповедь, часто привлекала слушателей‑иноверцев. Высказывалось предположение, что пехлевийская надпись, обнаруженная на развалинах синагоги в Дура‑Европос, посвящена язычнику, который «устремился к еврейскому пению, отверг иного бога, пришел и услышал». Это напоминает описанную выше гомилию рабби Йеудана о проповеднике, чьи речи привлекали в синагогу язычников. И все же считалось, что музыка не играет большой роли в еврейской литургии. Инструментальная музыка вызывала возражения даже в будние дни, не говоря уже о субботе и праздниках, когда она не была дозволена по закону. Отмеченный Петахьей из Регенсбурга багдадский обычай читать псалмы под аккомпанемент музыкальных инструментов в полупраздничные дни представлял собой скорее исключение, чем правило. Даже пение должно было ограничиваться религиозными темами, и голоса допускались только мужские. «Ухо, которое слушает [светскую] музыку, надлежит оторвать», — говорил не кто иной, как Рав, который сам был выдающимся литургическим поэтом и хазаном. Красивый голос, по общему мнению раввинов, был лишь одним из множества требований к ведущему молитву. В Мишне говорилось о том, что это должен быть пожилой и опытный человек, так, р. Йеуда учил:
…[это должен быть] муж, обремененный семьей, но не способный прокормить ее, тяжко трудящийся в поле, но имеющий пустой дом, муж привлекательного вида, скромный и известный в общине, разбирающийся в музыке и обладающий приятным голосом, умеющий читать Тору, Пророков и Писания, знающий, как изучать алахические и агадические толкования, и умеющий читать все благословения.
Требованием, чтобы ведущий молитву был бедным, что усиливало бы его преданность делу общины, часто пренебрегали. Рабби Хисда истолковывал это требование таким образом, что «пустой дом» на самом деле означает дом, в котором нет греха. Богатство таким образом переставало быть недостатком, хотя и не становилось достоинством, как, например, благочестие, ученость и обладание красивым голосом. По словам Маймонида, «посланцем общины назначают только того, кто в общине превосходит всех мудростью и деяниями, а если он еще и стар, то это лучше всего. Стараются назначить посланцем общины человека, который обладает приятным голосом и привык читать» . Если приходится выбирать, решил Йеудай Гаон, необходимо отдать предпочтение ученому без голоса перед необразованным певцом.
В конце концов вокальные данные, подготовка и музыкальные способности перевешивали все прочие требования. Отношение к светской музыке становилось все более враждебным, красивые песни, напротив, ценились все выше, и хазанут в синагоге становился представлением, то есть приобретал характер не только богослужебный, но и художественный. Древний аскетизм сохранялся в бедных и маловлиятельных общинах к северу от Альп и в Йемене, а в большинстве стран Средиземноморья ему на смену приходила радость бытия. Одновременно все выше стали цениться эстетические достоинства религиозной музыки и ее способность пробуждать чувства. Средневековый составитель мидраша Псикта рабати поражал воображение читателей историей хазана по имени Набот, во время паломничества которого в Иерусалим «весь Израиль» стекался послушать его выступление. Из‑за того что однажды он не смог прийти в Святой город, его постигла преждевременная смерть. Уже в XIII веке Иммануэль Римский передавал нескромные слова хазана:
Когда я читаю большую кдушу, йоцер или крову, рушатся все стены великой бездны [то есть даже самые стойкие члены общины падают с ног]; когда я молюсь в Судный день, читаю «Свиток Эстер» в Пурим, возглашаю Эйн камоха [«Нет подобного Тебе»] в три паломнических праздника [Песах, Шавуот и Суккот перед чтением Торы] или пою псалом, могучие дрожат от моего голоса; а когда я читаю «Видение Йешаяу», распеваю Эйха или возвещаю пророчества Ирмеяу, все уста немотствуют и все глаза полны слез.
Иммануэль также писал о том, что хазаны были людьми с положением. Так, они были рано включены в число видных общинных деятелей, за которых произносилась особая молитва. Наш чуткий поэт заметил, что некоторые из мелодий, которые звучали в итальянских синагогах, были нееврейского происхождения — эту практику осуждали средневековые раввины, например Альфаси. Иммануэль утешал себя издавна бытовавшим доводом, что «вся музыкальная премудрость христиан вынесена из еврейской страны». Этот человек, о котором известно, что он дружил с Данте, знал, вероятно, и патристические свидетельства о заимствованиях из синагогальных песнопений в церковной практике.
Музыкальные интермедии иногда нарушали связь между положенными молитвами. В некоторых общинах новые поэтические произведения в удачной музыкальной интерпретации затмевали собой канонические молитвы, в исполнении которых хазан следовал принятым образцам и не мог проявить свой талант. Одаренный хазан мог уделить целый час пению псалмов или исполнению какого‑либо одного литургического текста. Раввинам обычно не нравилось продление богослужения вопреки правилам, однако они поощряли его в тех случаях, когда оно позволяло опоздавшим догнать общину. Длинные песнопения стали особенно популярны вечером в пятницу. Чтение «Коль нидрей», которое должно было начаться задолго до заката, обычно повторяли трижды крещендо. В то же время некоторые хазаны, следуя древней традиции, позволяли себе сократить даже субботнюю или праздничную амиду до трех коротких благословений. Очевидно, они хотели, чтобы собравшихся быстрее отпустили по домам и они успели разойтись, пока не сгустились сумерки. Склонные к мистике добавляли восхваления с соответствующим подтекстом, опираясь на распространенное верование, что земные богослужения — это подражание почестям, которые возносят Всемогущему небесные воинства. Разве в Талмуде Г‑сподь не описывается как хазан, который наставляет Моисея в основах еврейской литургии? Эти фрагменты, видимо, доставляли немало беспокойства Саадье и другим философам, которые отстаивали концепцию бестелесности Б‑жества, но и они не могли удержать популярных хазанов и их поклонников от экстатических музыкальных восторгов. Некоторое время спустя немецкие пиетисты стали увещевать хазанов, что следует выбирать подходящую мелодию для каждой молитвы. Короче говоря, духовная элита взывала к философским аргументам и к закону, но музыкальные представления, включавшие все новые пиюты, занимали центральное место в жизни общины. 
Богослужение: единство в многообразии
Богослужение: единство в многообразии
