Сейчас в рядах армии США представлено более 100 различных религиозных деноминаций — это свидетельствует о большом разнообразии, существующем в американском обществе. Сегодня религиозный плюрализм считается преимуществом, но так было не всегда. Лишь после Первой мировой войны в некоторых родах войск капелланам позволили носить иные знаки, кроме христианского креста, а на могилах солдат разрешили ставить шестиконечные звезды (а также латинский крест).

В последние годы в религиозном плюрализме американских вооруженных сил появились новые тренды, связанные с тем, что теперь можно проявлять больше гибкости во внешнем виде формы. Недавно армия объявила, что отныне мужчинам разрешается не брить бороды по религиозным соображениям, сикхам разрешили носить тюрбаны, мусульманкам — хиджабы, а евреям — кипы. Изменения происходили очень медленно и сопровождались целым рядом судебных исков, один из которых подал хабадский раввин Менди Стерн. Ему удалось открыть двери для бородатых мужчин всех вероисповеданий. Одним из первых, кто воспользовался новыми послаблениями, стал 37‑летний раввин Майкл (Михаэль) Харари, уже два года служащий капелланом элитного боевого подразделения. В настоящее время он вместе с женой и шестью детьми живет на объединенной военной базе Льюис–Маккорд на окраине Такомы, штат Вашингтон. В интервью «А‑Арец» Харари, который тоже связан с движением Хабад, рассказал о том, как живется сегодня евреям на американской военной базе. Сам Харари, человек атлетического сложения, сильно отличается от укоренившегося у израильтян стереотипа о том, как выглядит американский еврей.

ЯИР ЭТТИНГЕР → Насколько я знаю, в Армии обороны Израиля у каждого подразделения есть собственная мифология, собственный нарратив, которым оно привлекает и вдохновляет солдат. Есть ли такой нарратив у службы военных капелланов?

МИХАЭЛЬ ХАРАРИ ← Когда я учился в школе для капелланов, я прочитал книгу под названием «Море славы». Это вымышленная история о затоплении военно‑транспортного корабля «Дорчестер» в 1943 году. На борту корабля, выполнявшего боевую миссию в ходе Второй мировой войны, находились сотни военнослужащих, в том числе четыре капеллана — два протестанта, один католик и один раввин. Немецкая подводная лодка выпустила по кораблю несколько торпед, «Дорчестер» был подбит и начал тонуть. Когда раввин увидел, что у нескольких молодых солдат нет спасательных жилетов, он и другие капелланы сняли свои жилеты и отдали их солдатам.

Книгу написал родственник одного из капелланов, и в конце он описывает, как трое из четырех капелланов плечом к плечу стоят на корабле, идущем ко дну, и поют не знаю что, может быть «Шма Исраэль». Такими их запомнили — стоящими рядом друг с другом, едиными в своем долге: спасать других.

ЯЭ → Это очень похоже на рассказы о мучениках в еврейской религиозной традиции, но при этом рассказанная история — очень американская, имеющая глубокий межконфессиональный смысл. Что это значит для вас как для раввина?

МХ ← Я вырос в очень религиозной еврейской общине в округе Майами‑Дейд во Флориде. Долгое время меня окружали главным образом другие соблюдающие евреи, учащиеся ешивы, раввины. Конечно, место, где я жил, Серфсайд, — это не совсем Меа Шеарим или Нью‑Йорк [имеется в виду хасидский Нью‑Йорк], но меня окружали преимущественно евреи, и когда я видел человека в кипе, мне было хорошо. Так что мой мир был довольно замкнутым и возможность узнать или прочитать о других раввинах, которые выходили в большой мир, помогали людям другого вероисповедания или вообще всех религий — для меня это было много. Это даже позволило мне лучше понять Любавичского Ребе.

ЯЭ → Почему? Вы выросли в Хабаде, и когда вы завербовались в армию, вы уже были хабадским раввином и шалиахом [посланцем].

МХ ← Вам может показаться: если он хабадский раввин, он, наверное, зашоренный, а жена у него не выходит из кухни. Но мы читаем истории о Ребе, о том, какое влияние он оказывал на людей, как помогал всем вокруг. Когда люди приходили к нему и он видел, что может чем‑то помочь, он не спрашивал: «Извините, а вы еврей?» [Его подход был:] Кто бы ты ни был, если ты пришел ко мне, я помогу. Это очень любопытная парадигма для этого окружения, где ты встречаешь множество хороших людей и работаешь с ними и можешь сделать с ними вместе много добра. Я думаю, что эта модель может работать для любого хабадского раввина. Если Ребе мог тратить время на кого‑то только потому, что этому человеку нужна помощь, то почему мы должны обделять окружающий мир и говорить, что проблемы других народов нас не касаются и пусть они идут к своим священникам? Дверь открыта.

ЯЭ → Устав армии США обещает «свободу вероисповедания и/или религиозных практик для всего личного состава». Но тюрбаны, хиджабы и бороды, как у вас, никогда не считались законными, пока люди не стали подавать в суд на армию. Вы стали одним из первых, кто смог воспользоваться переменами.

МХ ← Разнообразия стало больше, и я думаю, что это к лучшему. Мой друг раввин Менди Стерн, который тоже служит военным капелланом, был одним из тех, кто своим иском в 2011 году открыл дверь для меня и для других, не только для евреев. В принципе, Менди говорил, что военная полиция дискриминирует нас и что мужчины с бородами не менее боеспособны. Еще он рассказал в суде, что для религиозных евреев, особенно в Хабаде, брить бороду — это вообще не вариант. [Дело Стерна закончилась сделкой в его пользу, но спустя несколько лет армия пересмотрела свою политику в целом.] Он стал первым солдатом на действительной службе во всех родах войск, кто стал ходить с бородой, а теперь это общая политика. Я второй такой раввин.

ЯЭ → Раньше вам приходилось выбирать между формой и бородой. Что бы вы выбрали, если бы вам пришлось делать это сейчас?

МХ ← Без изменения в политике мы обязаны были бы бриться, а для меня как хасида Хабада это исключено. Без бороды я не мог бы служить. Я не служил, пока политика в отношении бород не изменилась.

ЯЭ → Зачем вообще молодому раввину вступать в ряды вооруженных сил?

МХ ← Я всегда подумывал об армии. Мой дед служил в армии. Он пошел добровольцем в 1942 году, после Перл‑Харбора, и оставался в армии до 1974 года. Моего отца, который вырос в Египте, а потом переехал в Америку, призвали во время войны во Вьетнаме. Мои дяди тоже были в армии, мой шурин сейчас служит в морской пехоте. Я пошел по пути ешивы; я всегда хотел этого, но ждал, что будет с иском Менди Стерна. Когда он выиграл, он открыл двери для нас.

В 2005 году я пошел служить во флот. Я хотел быть капелланом, и мне нравилось во флоте. Я вырос на побережье. Я люблю море, люблю ловить рыбу, люблю океан. Но с флотом не получилось, и, посоветовавшись с наставниками и друзьями из Хабада, я пришел к выводу, что сухопутные войска, может быть, подойдут лучше.

ЯЭ → А в чем разница? Разве вы не служите раввином независимо от рода войск?

МХ ← Во флоте у раввина есть синагога и офис или место встречи, и солдаты сами приходят к тебе. В армии практической работы намного больше, а это значит, что ты все время в поле вместе с солдатами. Когда у них марш‑бросок, когда они поднимаются в горы или прыгают с парашютом с самолета — ты все время рядом с ними. Что бы они ни делали, капеллан находится с ними и прыгает вместе с ними. Во флоте и в авиации это больше похоже на обычную работу раввина.

ЯЭ → Процедура поступления на службу военного раввина отличается от других военных профессий?

МХ ← Нет, в Америке всегда тебя тщательно проверяют; смотрят всю информацию про тебя, изучают. Ты должен сдать экзамен, а потом нормативы, чтобы оценить физическую готовность — там надо бегать, поднимать тяжести, отжиматься и все такое. Так они определяют, в какие части тебя можно определить в зависимости от показателей.

Как только тебя приняли, ты назначаешь встречу со старшим офицером, полковником или еще выше, и они принимают у тебя присягу. Ты произносишь текст присяги, в которой клянешься защищать Конституцию США от всех врагов, внешних и внутренних, и говоришь, что будешь поддерживать президента и свою страну. Я принял присягу в 2017 году.

Как только ты зачислен, тебя посылают на четыре месяца на базовую тренировку в Форт‑Джексон, Южная Каролина. Следующий шаг — для трех категорий профессиональных работников: капелланов, юристов и врачей. Я проходил курс вместе с протестантскими, католическими и мусульманскими офицерами — мы все учились вместе. Мы вместе ходили на офицерские курсы, тоже в Форт‑Джексоне, а в конце каждый получает распределение в часть и на базу, в самых разных точках мира, вместе с семьей.

«Роем окопы»

ЯЭ → Теперь вы состоите при штурмовых вертолетах «Апач». Расскажите о своей части.

МХ ← Я раввин 1‑го батальона 229‑го авиационного полка. Это заслуженная часть, известная по событиям Второй мировой войны и во Вьетнаме. Мы штурмовая команда, которая сопровождает все передовые части на штурмовом вертолете «Апач АН‑64». Это наша платформа, сопровождающая наземные войска. Все получают пехотную подготовку, хотя у нас есть линейные подразделения и пилоты. У нас около 800 человек, в том числе сухопутные подразделения, пилоты, заправщики, механики, техническое обеспечение и еще много всего. (В качестве капеллана Харари, по его словам, может быть отправлен в зарубежные миссии армии США.)

ЯЭ → Какова функция капеллана?

МХ ← Капеллан делает все то же самое, что солдаты, — только в армии США мы считаемся небоевыми солдатами. Так что мы не должны участвовать в наступательных боях и атаковать цели. Будучи частью командного состава, мы должны поддерживать часть, но мы находимся вместе с частью, что бы она ни делала: если солдаты овладевают техникой уклонения от противника, или роют окопы, или ведут слежение, мы всегда должны быть рядом и не быть обузой и не замедлять движение.

В штатной ситуации мы должны оказывать поддержку всем, кто находится на местности, давать командиру советы по религиозным вопросам, помогать солдатам эмоционально, психологически, морально. Все 800 солдат могут в любой момент прийти к тебе. Люди рассказывают о своих личных проблемах, о том, что их волнует.

ЯЭ → Какая философия стоит за этим, почему нееврей вдруг захочет посоветоваться с раввином? На базе должен быть военный психолог.

МХ ← Армию интересует готовность к выполнению задачи. Если у тебя дома не всё в порядке, то как ты сможешь воевать? Наша цель — заверить солдат, что о них заботятся, что их всегда готовы поддержать. Они знают, что все, что происходит у нас, остается полностью конфиденциальным. Даже в суде я не могу рассказывать, о чем они со мной говорили. Некоторые могут пойти к психологу — я им не являюсь, а другие приходят ко мне, потому что капеллан — такой же «контингент», как они, ты с ними на тренировках, ты всегда с ними. Поэтому они знают тебя, ну и мог пройти слух, что ты способен чем‑то помочь солдатам.

ЯЭ → Что еще входит в ваши обязанности?

МХ ← Если что‑то непонятно по поводу прав солдат в связи с праздниками или постом в Йом Кипур, то мы всегда рядом. В праздники еврейские солдаты приходят в наши миньяны, солдаты приходят в сукку, которую я строю.

Моя главная работа — батальонный капеллан, а вторая — «строевой» раввин, для всех евреев на базе, в том числе для тех, кто числится в ВВС. Я провожу все еврейские мероприятия на базе, а это 40 тысяч человек. Я организую миньяны по субботам и праздникам, уроки и все такое.

ЯЭ → Сколько из этих 40 тысяч солдат и офицеров считают себя евреями?

МХ ← Зарегистрированы, то есть считают себя евреями и хотят участвовать в еврейских мероприятиях, 180 военнослужащих плюс их семьи. Гораздо больше тех, кто предпочел не записываться евреями.

ЯЭ → Кто они? Я думаю, что таких соблюдающих людей, как вы, очень мало, если вообще есть.

МХ ← Знаете, одним солдатам нужна кошерная еда, другим хочется выполнить одну мицву раз за долгое время, третьи хотят чему‑то научиться — они хотят узнать что‑то о нашей традиции или о чем говорится в Торе. Многие еврейские солдаты, которых я тут встречаю, дома вообще не хотят ни в чем участвовать, но когда ты находишься в полевых условиях или в пустыне, когда ты в другом окружении, многие люди приходят за кошерной едой или хотят исполнить заповедь о лулаве или надеть тфилин.

У меня есть прекрасная возможность помочь им найти связь с Боре а‑олам [Творцом вселенной]. Это работает везде — у нас есть возможность приблизить солдат к иудаизму, помочь им научиться, дать ответ на их духовные потребности.

«Не хватает имама»

ЯЭ → В вашей основной функци батальонного капеллана вы должны предоставлять религиозную поддержку людям всех религий и гарантировать каждому солдату свободу вероисповедания — католикам, буддистам, мусульманам. Как это действует на практике?

МХ ← Я даю рекомендации командиру. Если мы собираемся перебрасывать войска в какой‑то определенный день, я обязан проверить все календари и сказать, не совпадает ли эта переброска с каким‑то праздником… А если совпадает, то как это повлияет на нашу задачу. Мы должны вместо командира следить за вещами, за которыми он может не уследить сам.

ЯЭ → До какой степени вы должны знать другие религии?

МХ ← Я должен знать базовые вещи, но командиры обычно не вызывают меня с вопросом: «Капеллан, мой солдат‑буддист утверждает, что ему не позволяют выполнять религиозные обряды». В этом случае я пошлю его к капеллану‑буддисту, так же как другие капелланы пошлют их к раввину Харари, если у них возникнет вопрос по поводу кашрута. У нас очень большая база, тут есть капелланы всех религий, так что нам проще. Хотя в данный момент у нас нет имама.

ЯЭ → Как насчет реформистских и консервативных капелланов? Я думаю, что большинство евреев и их капелланы представляют именно эти деноминации. Армия знает о различиях и о возникающей порой напряженности между ортодоксальным и неортодоксальным иудаизмом?

МХ ← Я единственный раввин на базе, представляющий еврейскую общину, и я обычно не работаю с другими раввинами. У каждого свои «особенности» в работе, моя особенность — это Хабад, потому что там я учился. Военного капеллана никто не просит быть кем‑то, кем вы не являетесь, так что каждый раввин может действовать так, как ему хочется, проявляя уважение к другим.

ЯЭ → А как насчет разных подходов к смешанным бракам, отношению к Израилю и других вопросов, по поводу которых в американской еврейской общине бывают разногласия? Насколько они чувствуются на военной базе?

МХ ← Я думаю, что проблемы бывают везде и что все, что происходит в мире, происходит и в армии. У нас есть солдаты самого разного происхождения с самыми разными привычками, но мы все в одной части — так что если в мире что‑то происходит, мы здесь тоже это чувствуем. Может быть, в армии чуть‑чуть проще [чем в гражданской жизни], потому что здесь евреи хотят быть вместе с другими евреями. Люди чувствуют свое происхождение, свое наследие. Мы всем рады, даже если они неалахические евреи.

Я беру пример с рабби Гилеля. Знаете, если люди хотели найти эмет [истину], то, когда они приходили к рабби Шамаю, он прогонял их прочь. А Гилель Старший приглашал к себе. Если вы действительно хотите научиться, приходите, задайте вопрос, посмотрите, что такое шабат. Мы не обращаем людей никоим образом, но если ты действительно хочешь пойти дальше и стать евреем? Мы дадим тебе телефон ортодоксального раввината в Сиэтле, ты можешь позвонить им, если ты хочешь двигаться дальше по этому пути.

Конечно, в армии много раввинов разных деноминаций, но никто из них не делает гиюров. Разумеется, на личном уровне я не согласен с реформистским раввином, если он считает, что можно поставить хупу еврею и нееврейке.

ЯЭ → Вашу армейскую службу нужно рассматривать в более широком американском еврейском контексте. Хабад сейчас есть везде, во всех 50 штатах, иногда в очень отдаленных местах — и армия тоже. Вы чувствуете себя частью проекта? Вы считаете себя хабадским шалиахом, как все прочие шалиахи?

МХ ← На действительной службе очень мало хабадских раввинов — таких, кто действительно сделал армию частью своей жизни. И я не знаю, сколько из моих друзей в Хабаде понимают, чем мы на самом деле занимаемся — что мы встаем каждый день в пять утра, делаем зарядку, а потом идем в батальон, проводим учения, а потом нас передислоцируют и отправляют за границу.

У нас много общего с хабадской семьей, которая отправилась куда‑нибудь в Сибирь или в Уганду. Нам как семье здесь непросто, потому что других соблюдающих семей тут нет; нет друзей и ровесников, которые ведут такую же жизнь, как мы, которые похожи на нас. Поэтому мы даем детям домашнее образование, да и кошерную еду не так просто достать.

В начале года нам прислали много замороженного мяса, этого должно хватить на несколько месяцев. Раз в месяц мы ездим на близлежащую ферму и доим коз. Молоко мы замораживаем. Но это только для моей семьи, потому что другие семьи здесь, даже те, кто соблюдает кашрут, не настолько строги, чтобы им нужен был халав Исраэль [молоко, надоенное под строгим контролем раввина].

Но в армии всё совсем по‑другому. Армия заботится о наших семьях, существует целая система, так что моя семья, может быть, живет в большей безопасности, чем все прочие хабадские семьи мира, потому что мы находимся внутри военной базы.

Мускулистый еврей и еврей диаспоры

ЯЭ → Ранее вы говорили, что хотите тренироваться и прыгать с парашютом вместе с остальными боевыми солдатами. Тот факт, что вы боевой раввин, человек атлетического сложения, дает ощущение силы — и я говорю это в совершенно позитивном смысле — как будто вы новая, раввинская версия «мускулистого еврея» Макса Нордау, антитеза стереотипного еврея диаспоры.

МХ ← Мы, военные раввины, можем выглядеть иначе, чем стереотипные евреи 150‑летней давности. Но если подумать, то бней Исраэль всегда стояли на страже своей страны: Маккавеи выступали против угнетателей и, конечно, Государство Израиль. Израиль не был основан слабыми людьми. Много лет назад я жил на Украине. В Днепропетровске есть большой хабадский центр, и я вместе с другом руководил там детским домом. Я хотел заниматься борьбой, я всегда ей занимался. Я выступал за местную команду по борьбе и ходил туда два‑три раза в неделю.

Там был пожилой человек — я не знаю, еврей ли он, — который приходил посмотреть схватки. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Вы себе не представляете, что это для меня значит. Я вырос на Украине и многие годы видел евреев в роли жертв, а теперь я вижу, как вы боретесь с этими людьми. Хотя это всего лишь спорт, мне очень нравится смотреть, как вы выходите отсюда в кипе и цицит».

Так что отказ от этого имиджа — это совсем не плохо. Может быть, я научился этому у отца, который вырос в Египте, или у дедушки и бабушки. Я верю, что мы, евреи, должны быть сильными. И это полностью соответствует Торе — быть сильным и способным позаботиться о себе и об окружающих. Если у тебя есть такая возможность, используй ее и помоги другим.

ЯЭ → Сейчас вы офицер армии США, а не еврейских вооруженных сил. Что для вас значит эта служба?

МХ ← Все просто: я американский патриот. Как я сказал, почти все в моей семье служили или приложили руку к армейским делам — и это кое‑что говорит о чувстве солидарности и причастности к Америке. В армии много евреев, и это позитивно говорит о нас как о евреях вообще. Даже во время Гражданской войны евреи служили, причем с обеих сторон.

Но в конечном счете… трудно найти в мире такое разнообразие происхождений, как в армии. Забудьте о религии, просто воспитание и место рождения. Некоторые из моих сослуживцев родились в рубашке: они богаты, они учились в лучших университетах, а другие, прежде чем попасть в армию, были бездомными. Тут можно увидеть немало богатых людей из аристократических семей с северо‑востока США рядом с кем‑нибудь, кто родился в неблагополучных кварталах Чикаго, — обычно такого не бывает. Мы все разные, и мы каждый день эффективно работаем вместе — и я думаю, что это делает нашу армию сильной.

Кроме того, я считаю привилегией возможность служить своей стране, и не только в качестве раввина. Когда меня принимали на действительную военную службу, вербовщик сказал мне: «Поздравляю, вы стали частью менее одного процента населения». И я подумал, что евреи всегда составляли менее одного процента населения. И теперь у нас есть за что сражаться, и у нас есть свободный выбор, и мы хотим это делать — поддерживать тех, кто воюет ради безопасности нашей страны. Я их раввин. Я один из них. Я один из нас.

Оригинальная публикация: Kosher Boots on the Ground: The Rabbi Serving in an Elite U.S. Army Unit