30 января исполняется 90 лет со дня рождения философа Александра Пятигорского.

Прощаясь, в 70‑х годах он произнес такую фразу: «Тем не менее не сомневаюсь, что все закончится ко всеобщему благополучию». Не знаю, произносил ли потом. Он жил с нами в одном доме и заходил ежедневно, маму мою, человека, склонного к трагическому восприятию действительности, это прощание доводило до белого каления. «Что, что здесь может закончиться ко всеобщему благополучию?» 

В 1974 году он эмигрировал в Лондон. Никто не понимал – с чего. Он не был диссидентом, его никто не преследовал, он не хотел сказать что-то, чего нельзя было, экономическим эмигрантом тоже не был. Объяснил: «Мне стало скучно». Он оставил нам ключи от своей пустой квартиры, там была швейная машинка его второй жены и листки рукописи «Жизнь Будды», которые гонял по полу сквозняк. Странно, что он не взял с собой тогда эту рукопись, – книгу про Будду он никогда не издал. У него три книги про Индию на английском – «Рождение семиотики в Индии», «Буддийская теория мышления» и «Буддийские исследования», а биографии Будды нет. С другой стороны, может, он и уехал, чтобы не остаться здесь навсегда всеобщим другом, спорщиком и собутыльником, автором книги «Жизнь Будды» для «ЖЗЛ».

А вернулся он довольно-таки фантастически. У него вообще была склонность к каким-то странным сюжетам. В 1980‑х он не то чтобы утверждал, а скорее вовсю подмигивал насчет своего масонства (ой как он подмигивал! он был невероятно обаятельный человек, а вдобавок еще косой на один глаз, и это было не подмигивание, а соло на бровях). Выпустил книжку «Кто боится масонов? Феномен масонства», а потом еще в своей автобиографической прозе все время как-то намекал, то ли его вывезли из России масоны, то ли опекают, то ли он их. Так вот, после 11 сентября американцы обратились к нему как к эксперту по терроризму (можно по этому судить, как они были растеряны), а он такого им наплел, что его назвали «врагом Америки». А про это узнал «Фонд эффективной политики» Глеба Павловского, и его позвали в Россию с лекциями. Раз враг Америки, то уж конечно наш друг.

И тут оказалось, что он – такой авторитет, что дух захватывает. В России все же дикий дефицит авторитетов. А он философ, он учился с Эвальдом Ильенковым, Александром Зиновьевым, Карлом Кантором, Георгием Щедровицким, работал в Институте востоковедения в секторе Рериха, соавтор Юрия Лотмана и Мераба Мамардашвили, и он был жив! Его – и на телевидение, и на радио, и публичные лекции, даже деньги за вход брали. Из лекций этих две книжки собралось, одна вообще «Теоретические проблемы корпоративного управления» (но он никогда-никогда ничем не управлял!), а вторая – «Размышляя о политике». Ну, отчасти он им отработал, фразы типа: «Вы же понимаете, что сейчас для думающего человека быть “антипутинцем” – смешно» – в интервью вставлял, а обратные высказывания – «как и “пропутинцем”» – они опускали. За это его примерно отчитала радиостанция «Свобода».

Но надо понимать, какого рода он был философом. В отличие от Ильенкова, Зиновьева или Лотмана, он ничего цельного не строил. Иногда выруливал на сущие банальности, иногда непонятно что говорил. Его даже легче изобразить, чем понять. В 2009-м его некролог должен был бы звучать как-то так: «Умер Александр Пятигорский. Но что это – умер? Говоря, я хочу отдавать – и хочу чтобы отдавали вы – отчет (кому – себе в первую очередь) в смысле – не слова – смысле произнесения этого слова hic et nunc. Не кажется ли вам – нет, не кажется ли мне, что умер – предполагает не что он не жив, а то, что живы – вы, это слышащие, то есть вы от него отличаетесь. Но были ли вы – не тождественны, ненавижу это слово, – но хоть бы сходны? Даже тем, что живы? Были ли вы – “вами”, объединялись ли “ты” и “он” в “вы”? Я утверждаю – нет никакого “вы”, есть только “я”! В пределе никто не сходен ни с кем, быть – это не быть не собой. Твое небытие другим и небытие другого – суть границы твоего бытия. Но граница – барьер для атаки». И так далее. Никакой эффективной политики a` la` Павловский из этого не выстроишь, скорее это отменяет политическое действие вообще. Как сформулировал Алексей Нилогов в вопросе к нему в «Русском журнале»: «Своими публичными лекциями Вы вносите в наше антиинтеллектуальное пространство мыслительную суету». «Да, да, ажиотаж, – отвечает Пятигорский. – Но раз меня приглашают – я приезжаю. Не приглашают – не приезжаю. Так легче жить. Согласны?»

Однажды я обедал в Лондоне в индийском ресторане с одним антисемитом. Ему не нравился официант, и, глядя вслед его покачивающейся чалме, он бросил: «Еврей, наверное». Не очень понимаю, почему Пятигорский занимался буддизмом – это молчаливое направление ума, но повторю, он любил экзотические канвы, и я думаю, это надо числить по линии индусских евреев. Мне же кажется, он больше сродни не буддистам, а мужчинам, которые бесконечно спорят у синагоги и, подвергая сомнению каждое слово, каждый поворот, самим процессом сомнения переживают восторг своего бытия, своей способности мыслить, своей Б-гоизбранности. Это мышление, протекающее речью, рождает почти эротическое удовольствие от говорения. Ох как он любил говорить! Как здорово было его слушать – не читать, а именно слышать!

Наверное, он был великим философом, даже точно. А еще в Лондон он уехал с первенцем от первой жены, со второй беременной женой и с ребенком от нее, и еще там родил, и успел вывезти туда маму и папу (мы ездили к ним в Малаховку, помогали собираться), потом еще раз женился, и у него народилась куча внуков, и он прожил 81 год. И все закончилось ко всеобщему благополучию.

(Опубликовано в №212, декабрь 2009)