Зрительный зал

The Times of Israel: Зоя Черкасская рисует свою правду

Рене Герт‑Занд 9 февраля 2018
Поделиться

Недавно художница Зоя Черкасская провела экскурсию для журналистов по первой своей персональной выставке в иерусалимском Музее Израиля. Подойдя к последнему разделу, она остановилась и повернулась к группе.

«Ну вот, теперь мы входим в комнату страха», — предупредила Черкасская.

Художница Зоя Черкасская на фоне своих работ на выставке «Правда» в Музее Израиля

«Комната страха» состояла из больших картин маслом, одна из которых называется «Обрезание дяди Яши». На ней изображено кровавое удаление крайней плоти у мужчины средних лет пейсатыми хирургами, чьих лиц не видно за книгами религиозного содержания. Другая картина, под названием «Алия девяностых», представляет собой порнографическое изображение почти голой блондинки, которая наклонилась вперед, демонстрируя гениталии. На третьей, «Ицик», изображен смуглый большеглазый ближневосточный хозяин фалафельной, лапающий испуганную русскую официантку‑блондинку.

Зоя Черкасская. «Ицик». 2012

Хотя остальные работы, представленные на выставке, не столь графичны и не наполнены таким количеством примитивных стереотипов, они производят не меньшее впечатление.

Карикатурный стиль Черкасской и яркие краски на холсте дают неверное представление о предмете изображения. В ее работах есть юмор, но нет настоящей радости. Она провоцирует, заставляет зрителей взглянуть на суровую реальность, с которой пришлось столкнуться миллиону иммигрантов, приехавших в Израиль из бывшего Советского Союза после падения железного занавеса, в их усилиях, направленных на социальную, культурную и религиозную адаптацию.

25 картин маслом и 80 работ на бумаге, представленных на выставке, отобраны старшим куратором отдела израильского искусства доктором Амитаем Мендельсоном. Название выставки, «Правда», совпадающее с названием бывшей официальной газеты коммунистической партии Советского Союза, отражает не только абсурд и противоречивость опыта новых репатриантов, но и их жизнь в СССР. В одних рисунках заметна ностальгия, в других художница указывает на недостатки коммунизма и советской жизни.

Это особенно бросается в глаза на большом диптихе, состоящем из картин «1991 на Украине» и «Пятница на районе». На первой изображена засыпанная снегом площадка у стройки, на заднем плане — промышленные здания. Это жуткая сцена разных видов насилия: мужчина насилует женщину, еще один показывает свои гениталии детям, несколько человек избивают жертву до крови. Вторая картина не менее тосклива — на ней изображен бедный квартал Беэр‑Шевы, города в пустыне Негев. Здесь подростки дерутся, наркоманы ширяются в подъезде, а с неба падает ракета.

Смысл понятен — советские евреи, переехавшие в Израиль (и нееврейские члены их семей), попали из огня да в полымя. И советский коммунизм, и израильский сионизм — неудавшиеся утопии.

Зоя Черкасская. «1991 на Украине»; «Пятница на районе» (диптих). 2015

Некоторые воспоминания, отраженные в работах этой выставки, коллективные, некоторые — персональные.

Черкасской 41 год, она приехала в Израиль из Киева с большой волной эмиграции. Ее приезд в декабре 1991 года оказался более или менее безболезненным, поскольку и отец, и мать довольно быстро нашли работу. Меньше чем через неделю Черкасскую, которая с детства серьезно изучала рисунок и живопись, приняли в 9‑й класс престижной Школы искусств имени Тельмы Елин в Тель‑Авиве. Обучение она продолжила в колледже «Бейт Берл».

Хотя в Советском Союзе семья Черкасских считала себя евреями, по религиозному закону художница еврейкой по матери не считается.

«У моего отца оба родителя евреи, а мать — еврейка с неправильной стороны», — говорит она.

Зоя Черкасская. «Новые жертвы». 2016

В интервью газете «А‑Арец» Черкасская рассказала, что первые полтора десятилетия жизни в Израиле она вращалась преимущественно в артистических кругах, и политическое сознание появилось у нее только около тридцати, когда в 2009‑м она вернулась в Израиль, проведя несколько лет в Берлине. Тогда она вышла из студии и начала рисовать на израильских улицах и в палестинских лагерях беженцев на Западном берегу. Черкасская — одна из основательниц коллектива «Новый Барбизон», объединяющего пять русско‑израильских художниц, придерживающихся реалистической манеры.

В ходе одной из вылазок из студии в южном Тель‑Авиве в поисках моделей Черкасская познакомилась со своим будущим мужем — нигерийцем. У них маленькая дочь, которую они отправили в русскоязычный детский сад.

Черкасская называет свой стиль соцреализмом, и сейчас она убежденно и открыто исповедует коммунистические взгляды.

«По‑моему, только коммунизм может быть альтернативой крайне правым и фашистам. Все эти либералы бороться не умеют», — заявила Черкасская в интервью «А‑Арец».

Некоторые картины Черкасской, например «Один день Ивана Денисовича в Израиле», где изображен нищий русский старик, который подбирает гнилые овощи на рынке, посвящены тяжкой доле репатриантов, на других видно, что многие русские не хотят полностью интегрироваться в израильское общество.

«Русские олим [репатрианты] не попали в плавильный котел. Они говорят с детьми по‑русски, отправляют их в русские детские сады, покупают в супермаркетах и мелких магазинах, где продают русскую еду», — говорит Черкасская.

«Кашрута для русских не существует», — утверждает она.

Эту мысль Черкасская юмористически иллюстрирует в картине «Обморок раввина», на которой ультраортодоксальный раввин приходит с проверкой к паре молодых русских репатриантов, совершающих процесс ортодоксального перехода в иудаизм. Выглядят они соответствующе — муж в кипе, жена скромно одета. Но когда раввин открывает холодильник, на него смотрит розовый пятачок некошерного поросенка, выглядывающий из кастрюли.

Зоя Черкасская. «Обморок раввина». 2016

«А сало русское едим» — одна из двух картин, открывающих выставку, передает ту же мысль. Это мясной прилавок, на котором выложены всяческие продукты из свинины, а рядом — целый ассортимент сыров. Сыр и мясо перемешались, и одна из колбас даже называется «Молочная». Явно некошерно.

Зоя Черкасская. «А сало русское едим». 2013

Вся выставка поражает воображение, но «комнату страха» выбросить из головы невозможно. Черкасская не стесняется гротеска или преувеличенных стереотипов, лишь бы донести свою мысль. Ее не пугают и летящие ей вслед оскорбления. Когда она идет по улице с мужем, ей кричат: «Шлюха!», а когда она несколько лет назад впервые выставила «Ицика», ее называли расисткой.

«Израильтяне думают, что русские — проститутки, а русские думают, что израильтяне — обезьяны. Эта картина и другие картины в этом зале — о том, как израильское общество проникнуто стереотипами по всем направлениям», — объясняет Черкасская.

Уже известная среди коллекционеров израильского искусства и представленная в престижной галерее «Розенфельд», Черкасская говорит, что цены на ее картины, которые колеблются от 600 до 40 тыс. долларов, выросли с начала выставки, открывшейся 10 января.

Для Зои Черкасской эта персональная выставка в Музее Израиля означает, что она стала частью мейнстрима. Это большая честь для молодой художницы, родившейся за границей. И она заслужила ее своим талантом — и тем, что вытатуировано у нее на руке: «отношением». 

Выставка «Правда» открыта в Музее Израиля до 31 октября 2018 года.

Оригинальная публикация: Zoya Cherkassky paints her truth in first solo Israel Museum exhibition

 

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Насмерть перепуганный Хаим Сутин

Законченный шлимазл, он не говорил нормально по‑русски, паршиво знал французский и вообще имел проблемы с речью — только с Модильяни говорил спокойно. Моди, с которым его познакомил Жак Липшиц, был самым близким другом, что не мешало Сутину завидовать его красоте и легкости в общении с женщинами и обвинять в своей язве — якобы тот вынуждал Сутина пить.

О Янкилевском

Творчество Янкилевского с трудом можно отнести к какому‑либо направлению, оно выламывается и из классического модернизма, и из постмодернизма, невозможно его приписать и к московскому концептуализму, с представителями которого его связывала личная дружба. Он шел одиноким путем рыцаря, одержимого идеей встречи Вечной Женственности и Вечной Мужественности — идеей, которая, по его представлениям, держит мир.