Художника определяет контекст, в котором им интересуются, в котором его воспринимают. Мысль не новая, но от того не менее верная.

Ленинградский график, уроженец белорусского местечка Бешенковичи Соломон Юдовин (1892–1954) не то чтобы забыт, но и не то чтобы широко известен, а все потому, что существует в нескольких непересекающихся контекстах.

Один из самых успешных советских графиков, признанный мастер ксилографии и линогравюры, иллюстратор произведений многих еврейских писателей, он удостоился двух прижизненных монографий и выставлялся при жизни едва ли не ежегодно. После смерти его выставляли и упоминали, но уже реже. Последняя большая выставка Юдовина в Ленинграде прошла в 1956 году.

Потом о нем снова вспомнили.

Вспомнили, прежде всего, в Израиле (а потом и в России) в связи с его родственником и наставником — писателем и «отцом еврейской этнографии» С. Ан‑ским. Юдовин как фотограф и художник участвовал в знаменитых еврейских фольклорно‑этнографических экспедициях Ан‑ского 1912–1914 годов, и это определило его творческий путь на следующие четверть века. Гравюры Юдовина снова стали мелькать в различных изданиях, посвященных евреям Восточной Европы. В нем справедливо увидели одного из главных художников старых местечек — их синагог, их стариков, их ремесленников и, главное, пышных орнаментов на украшенных резьбой надгробиях. Юдовин по существу стал неоакадемической альтернативой экспрессивно‑недостоверному Шагалу, числившемуся в постсоветской России главным «еврейским художником». Так Юдовин и Шагал, конфликтовавшие когда‑то в Витебске, снова оказались «конкурентами». Юдовин даже потеснил Шагала (а это казалось почти невозможным) в репродукциях и коллажах на обложках книг еврейской тематики.

Потом, независимо от «еврейского возрождения», о Юдовине вспомнили те, кто пишет о блокаде Ленинграда или делает посвященные ей выставки. Благодаря серии линогравюр «Ленинград в дни Великой Отечественной войны», Юдовин оказался одним из важнейших блокадных художников. Его черно‑белые, нестерпимо контрастные работы военных и первых послевоенных лет создают завораживающий образ мертвого города, об ужасающей красоте которого так часто писали в своих дневниках блокадники. Автопортрет художника, продолжающего трудиться в нетопленной мастерской, стал одним из главных визуальных символов блокады.

Те, кто помнит о «еврейском» Юдовине, редко вспоминают о «блокадном» — и наоборот. А между тем между ними немало общего. Кажется, что Юдовину с его мастерством «мертвенных», уравновешенных композиций, с его сосредоточенностью, которой была противопоказана всякая эмпирическая пленэрная суета, лучше всего удавалась тема смерти. Знаменитая гравюра «Похороны в местечке» предвосхищает его же образы ленинградцев, везущих на санках своих мертвецов.

В последние годы вдруг обнаружилась еще одна, неизвестная прежде грань таланта Юдовина. Благодаря усилиям центра «Петербургская иудаика» (в котором автор этих строк имеет честь работать) были отысканы и опубликованы сотни фотографий, выполненных Юдовиным в экспедициях Ан‑ского. Они оказались не только высокоинформативными, но и, прежде всего, высокохудожественными. Пикториалист Соломон Юдовин занял, наряду с Алтером Кацизне и Романом Вишняком, почетное место в ряду главных фотопортретистов «исчезнувшего мира» еврейской Восточной Европы. Остается только пожалеть, что Юдовин, создавший в юности блестящие фотоработы, больше никогда не брал в руки камеру. Может быть, он считал свое графическое творчество выше «ремесла» фотографа. Может быть, художника остановило то, что пикториализм, столь привлекавший его в юности, вышел из моды и, более того, подвергся гонениям в 1920‑х. Как бы то ни было, фотография осталась коротким, но ярким эпизодом его творческой биографии. И теперь эти фотографии тоже заняли заметное место во множестве еврейских изданий, появившихся за последние годы.

Став графиком, Юдовин перестал быть фотографом, однако его фотографиям начала прошлого века предстояло сыграть скрытую, но существенную роль в истории еврейского искусства. Они оставались источником мотивов и композиций для графики самого Юдовина (до тех пор, пока он не оставил еврейскую тему), а затем послужили основой для иллюстраций гораздо более знаменитого Натана Альтмана к произведениям Шолом‑Алейхема.

Еврейский художник, блокадный художник, фотохудожник — таковы три ипостаси, в которых вспоминают Соломона Юдовина. Но, оказывается, имеется еще и четвертая, самая неожиданная.

Одним из последних еврейских учреждений довоенного Ленинграда был Еврейский дом просвещения им. Якова Свердлова (Евдомпросвет), просуществовавший до 1938 года вместе с аналогичными учреждениями для прочих национальных меньшинств в доме по адресу: ул. Некрасова, 10 — теперь там располагается Большой театр кукол. При Евдомпросвете работала театральная студия, в которой актеры‑любители под руководством профессионального режиссера Льва Мурского разыгрывали пьесы на идише. Юдовин оформил два спектакля этого коллектива: «Рекруты» (1934) и «Дер призыв» по пьесе Менделе Мойхер‑Сфорима (1936). В фонде Мурского, который хранится в архиве Еврейского общинного центра Санкт‑Петербурга, нашлись эскизы декораций и костюмов, выполненные Юдовиным. Это новый, «неузнаваемый» Юдовин — веселый, с налетом гротеска и сатиры, очень живой и, что самое удивительное, полихромный. Одним словом, четвертый, доселе неизвестный Юдовин.

Все эти ипостаси Соломона Юдовина представлены на выставке «От Бешенковичей до Ленинграда», открывшейся к 125‑летию со дня рождения художника в Еврейском общинном центре Санкт‑Петербурга на ул. Рубинштейна, 3. Центр «Петербургская иудаика» предоставил для экспонирования экспедиционные фотографии и ксилографии из цикла «Еврейский народный орнамент», петербургский коллекционер Борис Файзуллин — рисунки и гравюры разных лет, в том числе блокадные, сам общинный центр — театральные работы. Экспозиция получилась по необходимости несколько эскизной, но, в то же время, репрезентативной. Все «четыре» Юдовина наконец‑то встретились. Может быть, о творчестве классика советской графики когда‑нибудь вспомнят Русский музей, Третьяковская галерея или один из московских еврейских музеев, а пока — поспешите на улицу Рубинштейна. Выставка «От Бешенковичей до Ленинграда» работает до середины января.