В отличие от христианства и ислама, классический иудаизм, как правило, не считается миссионерской религией. Иудеи готовы принять в свои ряды отдельных неевреев, желающих присоединиться к еврейскому народу и жить по законам Торы, но активным прозелитизмом они занимаются крайне редко. В отличие от христианской и исламской традиций, раввинистический иудаизм не считает, что он является единственно правильным путем для всего человечества. Но было ли так всегда? Как известно, на протяжении своей истории религиозные системы претерпевают разнообразные изменения и трансформации, и позиция верующих по отношению к тем или иным вопросам зачастую кардинально меняется. В данной статье мы попытаемся продемонстрировать, что немало древних источников свидетельствуют о том, что иудаизм греко-римской эпохи был активной миссионерской религией и что его успех на поприще прозелитизма был широко известен, а также вызывал недоумение и гнев в среде языческих интеллектуалов.

Распространение иудаизма среди язычников является сегодня одним из наиболее обсуждаемых вопросов еврейской позднеантичной истории. За последние два десятилетия вышли в свет десятки статей и более дюжины книг, посвященных этой теме. В рамках настоящей статьи мы не сможем досконально обсудить все вопросы, связанные с иудейской миссионерской деятельностью в греко-римскую эпоху, и ограничимся лишь рассмотрением наиболее важных свидетельств, касающихся второй половины периода Второго храма. Останется открытым и вопрос о том, когда и почему иудаизм отказался от своих миссионерских амбиций: это – тема для отдельной статьи, или, скорее, монографии.

В пользу предположения о миссионерском характере иудаизма в эпоху Второго храма свидетельствуют три основных фактора. Во-первых, если количество евреев в начале этого периода (конец VI века до н. э.) не превышало несколько десятков тысяч, то, по самым низким оценкам, к концу I века н. э. в мире было не менее 4,5 млн иудеев. Что же касается менее скептически настроенных исследователей, то они говорят о 6 и даже о 8 млн. Столь драматический прирост населения невозможно объяснить лишь пресловутой еврейской плодовитостью. Во-вторых, мы располагаем неоспоримыми свидетельствами о том, что евреи активно занимались прозелитизмом – и на государственном, и на индивидуальном уровнях. Многие ученые полагают, что большая часть еврейской литературы периода Второго храма может быть названа “миссионерской”. В-третьих, раннее христианство, по общепринятому на настоящий момент мнению являвшееся на своих ранних стадиях всего лишь одной из сект иудаизма, изначально имело неоспоримый миссионерский характер. В отличие от многих других элементов христианского учения, вокруг которых велись бурные споры, его миссионерская направленность не вызвала ни удивления, ни особой рефлексии. Другими словами, миссионерский характер раннего христианства никем из современников не считался чем-то из ряда вон выходящим и достойным особого внимания, что в свою очередь подтверждает предположение о том, что иудаизм, в котором раннее христианство зародилось, был миссионерской религией.

Следует подчеркнуть, что иудаизм в античную эпоху не обладал той степенью монолитности, которая была характерна для еврейской религии более поздних периодов. В нем сосуществовало множество различных течений, партий, сект и харизматических лидеров, и неудивительно, что их позиции по отношению к тому или иному вопросу могли кардинально отличаться друг от друга. Так, например, евреи, оставившие нам 1-ю Книгу Еноха, Премудрость Бен-Сиры, Книгу Юбилеев, кумранские свитки и раннюю раввинистическую литературу, по большей части не были озабочены вопросами прозелитизма. Напротив, Филон Александрийский, Савл Тарсийский (он же апостол Павел), Иосиф Флавий, так называемые “Псевдо-греческие поэты”, Аристобул, а также авторы “Иосифа и Асенефа”, “Премудрости Соломона”, Третьей, Четвертой и Пятой Сивиллиных книг явно стремились к тому, чтобы язычники присоединились к их иудаизму.

Другими словами, для того, чтобы те или иные язычники приняли ту или иную версию иудаизма, вовсе не нужно было, чтобы все евреи того времени прилагали к этому активные усилия. Было вполне достаточно, чтобы хотя бы часть иудеев считала это своим священным долгом. Судя по сохранившимся историческим источникам, иерусалимские первосвященники, а впоследствии цари из династии Хасмонеев принадлежали именно к тем иудеям, которые были готовы пролить немало пота и крови (своей и чужой) ради того, чтобы другие народы и племена приняли иудаизм.

Так, мы знаем, что племянник Йеуды Маккавея, первосвященник Йоханан Гиркан (Горкинес, 135–104 годы до н. э.), захватил Самарию и разрушил самаритянский храм. По всей видимости, он надеялся, что, лишившись собственного святилища на святой для них горе Гризим, самаритяне быстро присоединятся к иудеям, культовым центром которых являлся Иерусалимский храм. Однако он просчитался: самаритяне не приняли “иуда­изм с Сиона” и навеки остались верны развалинам Гризима. Тогда Гиркан повернул на юг и, захватив южную часть Иудеи, населенной идумеями, предложил им либо принять иудаизм, либо оставить свои земли. Идумеи согласились принять иудейские обычаи, включая обрезание, и, как пишет об этом Иосиф Флавий, “…с тех пор и далее стали они иудеями” (Иудейские древности, 13:257). Таковыми они продолжали быть и 200 лет спустя, во время Великого восстания против римлян, когда несколько десятков тысяч из их потомков рвались защищать ставший святым для них город Иерусалим. Сын Гиркана, Йеуда Аристобул (105–104 годы до н. э.), завоевал Галилею и обратил в иудаизм часть проживавшего там арабского племени итуреев (Иудейские древности, 13:319). Брат Аристобула, Александр Яннай (104–76 годы до н. э.), пытался также иудаизировать жителей завоеванных эллинистических городов, предлагая им либо иудейскую веру, либо изгнание (Иудей­ские древности, 13:397). Греки, в отличие от идумеев и итуреев, предпочли изгнание. Хасмонеи, таким образом, были рьяными миссионерами, распространявшими свою религию с помощью огня и меча.

Кроме воинствующего государственного прозелитизма существовала также более мирная, индивидуальная “миссия”. Еврейские источники периода Второго храма свидетельствуют о том, что немало евреев питали надежду на обращение широких языческих масс в иудаизм. Некоторые современные ученые определяют практически всю сохранившуюся еврейскую литературу обсуждаемого периода как “миссионерскую”. Согласно другому подходу, еврейская литература, обычно рассматриваемая в качестве “миссионерской”, на самом деле была направлена на укрепление религиозного сознания самих евреев. Однако если автор того или иного еврейского произведения открыто обращается к язычникам, призывая их верить в иудейского Б-га и соблюдать заповеди иудаизма (угрожая при этом, страшными небесными казнями и загробными мучениями), то почему бы нам не поверить в искренность его побуждений?

В качестве примера такой миссионерской литературы можно привести Четвертую книгу Сивилл, которая датируется приблизительно 80 годом н. э. Начинается она так:

напророчить,
мощные звуки издав 
из широкоотверстого горла!
И не от лживого Феба, которого глупые
люди
богом назвали, ему приписав,
что пророк он,
стану вещать, но послушна желанию
вечного Б-га,
руки Кого не слепили людские, 
подобно тому как
идолов лепят немых и из камня 
их высекают.

Далее следует описание иудейского (т. е. единственно истинного) Б-га – невидимого, вездесущего, всемогущего, а также призыв к покаянию и поклонению этому Б-гу. То, что автор книги проповедует именно иудаизм, ни у кого сомнения не вызывает. Тот, кто внемлет проповеди и покается, будет вечно блаженствовать. Те же, кто отвергнет ее и будет продолжать заниматься идолопоклонничеством, воровством, мужеложством и убийствами, сгорят в вечном огне. И это всего лишь один пример из легиона еврейских миссионерских произведений данной эпохи.

Миссионерские чаяния не были чужды и такому утонченному интеллектуалу, как Филон Александрийский. Он неоднократно и с глубокой симпатией писал о прозелитах. Филон утверждал, что если даже в его эпоху, когда евреи находятся под римским гнетом, законы Моисея почитаемы столь многими, то, несомненно, когда положение евреев улучшится, все народы оставят неразумные обычаи своих отцов и начнут соблюдать лишь еврейские традиции (О жизни Моисея II, 43–44). В том же самом сочинении Филон пишет, что перевод Торы на греческий язык был совершен для того, чтобы все могли “извлечь пользу из соблюдения мудрых и совершенных заповедей для исправления мира” (О жизни Моисея II, 36). Филон подчеркивает, что язычник обращается от беззакония к нравственности, от идолов – к Б-гу живому: “…Прозелит – это не тот, кто обрезает свое необрезание (разрядка наша. – М. Т.), а тот, кто обрезает наслаждения, вожделения, и другие страсти своей души”. Для Филона иудаизм – это не национальная религия одного лишь еврейского народа, а единственно правильная “философия” и идеальная “конституция”, находящаяся в полной гармонии с законами Вселенной. В соответствии с его этимологией, “Израиль” означает “человек, видящий Б-га”, а им, считает Филон, может быть каждый, истинно познавший смысл Торы. Законы Торы идентичны законам мироздания, а посему познавший и исполняющий их – суть “космополит”, то есть истинный гражданин космоса.

Тексты Нового Завета, за редкими исключениями, написанные во второй половине I века н. э., также свидетельствуют о еврейской миссионерской деятельности. Самый знаменитый раннехристианский миссионер – апостол Павел, – по всей видимости, до конца дней своих считал себя правоверным фарисеем. Автор Евангелия от Матфея (у которого были разногласия с подходом Павла к обращению язычников) не менее ревностно стремился проповедовать язычникам новую Тору своего “нового Моисея”. Даже если мы откажемся от рассмотрения собственно раннехристианской миссии среди язычников (для чего, по-моему, нет основания), то достаточно таких текстов, как Матфей, 23:15, и многократных упоминаний “боящихся Бога” в Евангелии от Луки и в Деяниях апостолов, чтобы получить впечатляющую картину еврейского прозелитизма.

Сочинения Иосифа Флавия также подтверждают феноменальную популярность иудаизма в среде язычников в I веке н. э. Стоит отметить, что даже исследователи, отрицающие миссионерский характер большей части еврейской эллинистической литературы, вынуждены согласиться с тем, что Иосиф писал в основном для неевреев и был настроен апологетически. Так, например, Стив Мейсон, являющийся главным редактором нового английского перевода и комментария трудов Флавия, считает, что “Иудейские древности” и “Против Апиона” – это своего рода миссионерское введение в иудаизм для неевреев.

Иосиф пишет, что в начале Великого восстания (66 год н. э.), когда языческие жители близлежащих смешанных городов ополчились на своих еврейских соседей, сирийцы не могли спать спокойно даже после того, как поубивали всех евреев вокруг. Причиной их тревоги были неисчислимые полупрозелиты, которых они боялись не менее, чем урожденных евреев (Иудейская война, 2:18:2). Он пишет, что, когда жители Дамаска планировали расправу над евреями, им пришлось это делать ночью, так как они боялись своих жен, которые, за редким исключением, обратились в иудаизм (Иудейская война, 2:20:2). Описывая иудейскую общину сирийской Антиохии, Иосиф пишет что еврейские жители этого города “украсили свою святыню высокохудожественными и драгоценными дарами и, привлекая к своей вере множество эллинов, сделали и этих последних до известной степени составной частью своей общины” (Иудейская война, 7:3:3). Стоит также упомянуть принятие иудаизма царским двором Адиабены (Иудейские древности, 20:17-96) и историю о том, как римская аристократка по имени Фульвия была одурачена еврейскими мошенниками после своего обращения в иудаизм (Иудейские древности, 18:81-84).

Можно было бы предположить, что после подавления восстания и разрушения храма популярность иудаизма в языческих кругах уменьшилась. Но если верить Иосифу, она возросла. Самым живописным описанием популярности иудаизма в греческо-римском мире конца I века в сочинениях Иосифа является отрывок из “Против Апиона”, 2:280-284:

Мы засвидетельствовали перед всеми остальными народами преимущества наших законов, которые неизменно приобретают себе все новых сторонников из их числа. Эллинские философы были первыми, кто осознал саму необходимость бережного отношения к древним обычаям. Они стали придерживаться этого в своих делах и учении, имея похожие понятия о Б-ге, уча простоте жизни и добрым отношениям между людьми. И даже не только они, но и простой народ издавна стремился подражать нашему благочестию, и нет ни эллинского, ни варварского города и ни единого народа, у которого не было бы обычая почитать субботу, когда мы отдыхаем от трудов, и не соблюдать посты, обычаи зажигания свечей, а также многочисленные из бытующих у нас предписаний относительно пищи… Но более всего удивительно то, что закон имеет силу сам по себе, не увлекая никакими прелестями и наслаждениями. Подобно тому как Б-г повсюду присутствует в мире, так и закон повсеместно проник ко всем людям. Никто, взглянув на свое собственное отечество и свой родной дом, не станет отрицать сказанного мною.

Нет сомнения в том, что Филон и Иосиф имели веские причины для описания своей собственной религии в качестве приемлемого и, более того, распространенного в “большом мире” феномена. Также вероятно то, что Матфея тревожила конкуренция фарисеев в обращении язычников, а Лука из теологических побуждений был способен на преувеличение числа “боящихся Б-га” в его эпоху. Но ведь и римские авторы конца I – начала II века н. э. возмущенно пишут о воздействии иудаизма на римское общество.

Сенека Старший (конец I века до н. э. – 65 год н. э.) в своей знаменитой книге “О суеверии” писал: “А между тем обычай этого преступнейшего народа возымел такую силу, что принят уже по всей земле: побежденные дали законы победителям”. Это сочинение Сенека, скорее всего, написал ближе к концу своей жизни, т. е. в 60?х годах I века н. э.

Другой известный философ-стоик, Эпиктет (ок. 50–130), был настолько хорошо знаком с иудейским прозелитизмом, что он использовал это явление провербиально:

И когда мы видим, что кто-то ведет себя двойственно, мы обычно говорим: “Это не иудей, он выдает себя за него”. А когда он проникнут убежденностью омывшегося и сделавшего свой выбор, тогда он действительно и есть, и называется иудей. Вот так и мы, лжеомывшиеся: на словах – иудеи, а на деле – нечто другое; не проникнувшись учением, мы далеки от исполнения того, что провозглашаем и знанием чего кичимся” (apud: Arrianus, Dissertationes, II, 9, 20–21).

Среди римских писателей, сетующих на популярность иудаизма, стоит упомянуть сатирика Ювенала (ок. 60–130). Ювенал писал о евреях не раз, но особенно интересно его описание “поэтапного принятия иудаизма” в Сатирах, 14:96-106:

Выпал по жребью иным отец – 
почитатель субботы:
Лишь к облакам их молитвы идут 
и к небесному своду;
Также запретна свинина для них, 
как и мясо людское,
Ради завета отцов (от которой 
воздерживался отец);

они крайнюю плоть обрезают
С детства (позже), они презирать
приучились обычаи римлян,
Учат, и чтут, и хранят лишь 
свое иудейское право, –
Что бы им там ни дано в Моисеевом 
тайном писанье, –
Право указывать путь лишь поклоннику
той же святыни
Иль отводить к роднику лишь 
обрезанных, но не неверных.
Здесь виноват их отец, для которого
каждый субботний
День – без забот, огражденный от всяких
житейских занятий.

Данный пассаж говорит сам за себя – феномен “боящихся Б-га”, постепенно превращающихся в “совершенных” иудеев, был прекрасно известен в римском обществе в конце I – начале II века н. э. Логично предположить, что большая часть прозелитов перешла в иудаизм именно этим путем.

Ярым критиком иудаизма являлся римский историк Тацит (ок. 56–120). Самый длинный и наиболее известный пассаж, посвященный евреям и иудаизму, находится в пятой книге его “Историй”. После описания происхождения иудеев и некоторых наиболее любопытных для римлян иудейских обычаев Тацит пишет следующее:

Каково бы ни было происхождение этих обычаев, они сильны своей древностью; прочие же установления, отвратительная мерзость, обрели силу из-за порочности. И ведь действительно, самые последние ничтожества (из других племен), презрев веру отцов, везли и везли туда дары и пожертвования, отчего и приумножилась мощь иудеев; а еще потому она окрепла, что среди своих верность их непоколебима и готовность к состраданию неизменна, всех же остальных они ненавидят, как врагов. Они ни с кем не делят ни пищу, ни ложе; будучи племенем в высшей степени похотливым, они воздерживаются от связей с чужими женщинами; между своими же позволено все; чтоб отличать своих, они ввели обрезание. Принявшие их обычаи поступают так же, и ничто они не усваивают так скоро, как презрение к богам, отречение от родины, безразличие к родителям, детям и братьям (Истории, 5: 1-2).

Нет сомнения в том, что Тацит сетовал на явление, достигшее в его эпоху угрожающих масштабов. Если, как считают некоторые исследователи, оно было маргинальным, то почему же Тацит с такой злобой и язвительностью писал о прозелитах? Мне кажется, что его – как римского аристократа, верного традициям отцов, – приводила в ярость вышедшая из-под контроля и все растущая популярность “варварского суеверия”.

Немало интересной информации о положении дел в конце I века н. э. можно найти в сочинениях другого римского автора немного более позднего периода – Кассия Диона (ок. 160–230). Так, в Римской истории (XXXVII, 16:5-17:1) он пишет, что у Палестины есть еще и другое название: “страна называется Иудея, а жители – иудеи. Откуда повелось таковое название, мне неведомо, но так же зовутся и другие люди, пусть и из иного племени, кои соблюдают их обычаи, так что порода сия существует и у римлян и, хоть часто бывала утесняема, весьма умножалась числом, отвоевавши себе, наконец, свободу жить по собственным правилам”. И далее:

В тот же год [95 год] вместе со многими другими убил Домитиан и консула Флавия Клемента, хотя тот доводился ему двоюродным [братом] и женат был на его родственнице Флавии Домитилле, – оба были обвинены в безбожии. За это же самое были осуждены и иные многие, уклонившиеся в иудейские правила, и одних казнили смертию, у других же отняли имение (LXVII, 14, 1-3).

Светоний (ок. 69 года – первая половина II века н. э.) писал об “иудейском налоге”, который все иудеи Римской империи обязаны были платить после подавления Великого восстания. В Жизнеописаниях Цезарей (Домитиан, 12, 2) он пишет: “С особой суровостью по сравнению со всеми другими взыскивался иудейский налог: им облагались и те, кто не сознавался, что живет жизнью иудеев, и те, кто скрывал свое происхождение и не платил наложенной на это племя дани”. Скорее всего, во втором случае Светоний имел в виду евреев по рождению, а в первом – “боящихся Б-га” или прозелитов, принявших иудейский образ жизни. Другими словами, явление прозелитизма было настолько распространено, что им занималось налоговое управление.

Впрочем, существует точка зрения, в соответствии с которой популярность иудаизма в греко-римском мире и значительное число прозелитов среди язычников никак не свидетельствуют о том, что иудеи вели направленную миссионерскую пропаганду. Вполне возможно, что язычники сами по себе заинтересовались иудаизмом, привлеченные свойственными ему этическими идеалами, аскетизмом, сплоченностью верующих, возвышенными представлениями о божестве, философским служением, отправляемым в синагогах диаспоры и т. д. Однако этот подход игнорирует неоспоримые свидетельства иудео-эллинистических авторов, открыто заявлявших, что они обращаются с проповедью иудаизма к язычникам.

В свете миссионерской направленности большей части еврейской литературы рассматриваемого периода и изобилия свидетельств о язычниках, принявших иудаизм, вполне оправданным является утверждение, что иудаизм эпохи Второго храма был религией миссионерской – и притом весьма успешной.

(Опубликовано в №202, февраль 2009)